Бездна

            Pov Санзу Такемичи переводит взгляд в мою сторону и смотрит прямо в глаза. Еще удивительней, ведь обычно он избегает прямого контакта. Встает с дивана и начинает идти в мою сторону. Вопросительное выражение моего лица его нисколечко не останавливает и не смущает, поэтому он подходит достаточно близко, чтобы… залепить пощечину. Удар, вопреки мнению о том, что Такемичи слабак, получается довольно ощутимым и размашистым. Голова значительно отлетает в сторону от этой дьявольской пощечины. Почему дьявольской? Да потому что только сам дьявол может вот так без суда и следствия влепить пощечину, блять. Щека, соприкасаясь с его ладонью, горит мгновенно. Что ж, если бы я понимал причину этой пощечины, я бы его даже похвалил, но сука… Поворачиваю голову обратно и пристально смотрю в эти затуманенные веществами глаза. Они не то, чтобы пьяные, но стеклянные точно. На миг ощущаю неприятный укол страха где-то под ребрами. Когда-нибудь смотрели в глаза мертвого человека? Еще немного и взгляд Такемичи будет точь-в-точь как у неживого. Всплеск адреналина в крови практически сводит на нет действие ЛСД, которым я закинулся ранее. Взгляд более менее проясняется, а цвета медленно начинают обретать свои прежние тусклые оттенки. В обычной ситуации я бы просто лег спать, чтобы не переживать обратное действие наркотика в сознании, но не сегодня. Сегодня передо мной полумертвое сознание в полумертвом теле, всего два часа назад свалившееся в обморок. Никакого спать. Считанные секунды уходят на то, чтобы осознать развернувшуюся картину, но даже этого времени достаточно, чтобы мой плаксивый король снова начал чудить, замахиваясь на меня уже с кулаками. Не без труда, но мне удается увернуться от очередного удара. Черт, он же под кайфом, после голодного обморока, почему он такой быстрый и сильный? Только не говорите мне, что виноват аддерал, я этого не переживу. Перехватываю его руки и завожу за спину, удерживая от необдуманных поступков. Это не так просто как кажется, потому что, будучи под кайфом, Такемичи не контролирует свои движения, из-за чего наваливается на меня, по инерции следуя за руками. Так или иначе, мне удается его сдержать. И это довольно напряжно — стоять вот так, посреди комнаты, прижимая его к себе спиной: одной рукой удерживать его запястья, а второй придерживать корпус, чтобы он не грохнулся. И все бы ничего, но он не стоит спокойно, а шевелится и пытается вырваться. Танец с дьяволом был бы проще. Накладно уворачиваться от затылка, который так и норовит или разбить тебе губу, или сломать нос, или поставить синяк под глазом. Спустя пару минут его безуспешных метаний мне становится уже почти невыносимо сдерживаться от того, чтобы не успокоить его с помощью секса. Такое уже было, но в тот раз Такемичи был в сознании, а сейчас нет, поэтому данный вариант развития событий меня не особенно устраивает. Неожиданно тело в моих руках перестает так отчаянно метаться. Голова опускается на мое плечо, а руки перестают вырываться. Чувствую запах шампуня, смешанный с одеколоном и его естественным запахом. Не резко, но восприятие будоражит, заставляя повернуть голову чуть ближе к нему, чтобы не отрываться от этого аромата. Обзор на его лицо плоховат, но я замечаю, что глаза закрыты. Разглядеть более точное выражение у меня не получается, но он довольно расслаблен. — Такемичи? — Говорю медленно и тихо, совсем над его ухом. — Объяснишь, что происходит? — Ответа не последовало, но он хотя бы перестал со мной бороться. — Я тебя сейчас отпущу и надеюсь, что ты не будешь больше драться, окей? Чувствую плечом его кивок. Это движение щекотит нос, оказавшийся слишком близко к его волосам. Медленно разжимаю хватку на запястьях, он вытаскивает и слегка потирает руки, разгоняя кровь и унимая остаточную боль. Руки-то он вытащил, но отходить от меня, видимо, не собирается, стоит так же рядом, опустив затылок на плечо. Мои же руки напряженно опущены вдоль тела. Сжимаю кулаками воздух, не понимая, куда их деть. Какие-то недообъятия получаются. Как же, черт возьми, странно продолжать стоять вот так. — Прости. — То ли шепот, то ли просто сорвавшийся голос, еле слышно. — Я не знаю, что на меня нашло. — Глаза по-прежнему закрыты, губы обсохли и обветрились, кожа бледная. — Все нормально? — Не понимаю, он уже пришел в себя или все еще в наркотическом тумане. — Угу. — Нужно как-то выяснить, что произошло. Но, блять, как? Выяснить, что происходит, мне не позволяет сам Такемичи. Он отстраняется и разворачивается ко мне лицом. Взгляд отражает всю глубину испытываемого им несчастья. Я рассчитывал на глубинное отчаяние и полную потерю надежды, но несчастье… явно не входило в мои планы. Мало того, что я сам, чтобы ощутить хоть крупицы счастья, с завидной периодичностью принимаю разные наркотики. Так теперь совершенно несчастна еще и моя игрушка, которая должна была искриться от энергии. Где же я лажанул, и что пошло не так? — Почему? — Делает шаг ко мне. Почему что? — Почему, Санзу? — Опять-таки, что именно почему? — Зачем ты все это делаешь? — Его руки поднимаются вверх и обвивают шею, сцепляясь в замок. Он притягивает меня к себе так, что наши лбы соприкасаются. — Чего ты от меня хочешь? — Шепот идет будто из его души, вызывая мурашки и ступор. — Этого? — Немного приподнимается на носочки и накрывает мои губы, утягивая в вязкий, немного холодный, но уже знакомый поцелуй. Думаю, мои губы по сравнению с его кажутся охрененно горячими, ибо его пиздец какие ледяные. Руки бесконтрольно обхватывают его плечи, удерживая на месте. Чего я боюсь? Что он сбежит? Отстранится? Передумает? Я не знаю. Чувствую, как Такемичи втягивает носом воздух, практически всхлипывая. Раскрывает губы и втягивает мою нижнюю губу, слегка прикусывая. Притягиваю ближе, провожу языком по его губам и проникаю глубже, задевая зубы. Такемичи отвечает на мои действия, зарываясь ладонями в волосы и отвечая такими же поглаживаниями языка. Даже от таких простых действий я ощущаю в брюках стояк и тоже втягиваю носом воздух как можно глубже. Он себя контролирует вообще? С этой мыслью я разрываю поцелуй, отстраняя его немного назад. Да, он моя игрушка, находящаяся здесь исключительно чтобы развлекать меня. По идее, я могу делать с ним все, что хочу, когда хочу и как хочу. Но у меня также есть желание, чтобы игрушка осознавала свои действия, особенно в моменты, когда начинает соблазнять по собственной инициативе. Наблюдать за тем, как ломается прежде железно крепкая воля намного интереснее, чем вот так, когда он вообще в бессознательном состоянии. Я бы и рад сейчас взять то, что предназначается мне, но эгоистичное желание не позволяет этого сделать. — Что такое? Почему ты меня отталкиваешь? — Полуоткрытые глаза смотрят разочарованно. Он не понимает, почему я поступаю так, когда сам хотел этого. — Потому что так не интересно. — Уголок губ плывет вверх в легкой усмешке. — Ты должен быть в сознании. А так слишком просто. — Ладонь поднимается к его щеке, поглаживая под глазом, вытирая слезы, которых нет на его лице. Почему-то мне кажется, что они должны быть там. — Ты ведь не запомнишь этого. — С каких пор это стало проблемой? — Его речь слегка несвязна, язык заплетается. Я понимаю то, что он говорит только потому, что уже привык разбирать его бессвязную болтовню. — Всегда ею было. Если ты не помнишь, то при чем тут я? — Его брови сходятся на переносице в немом вопросе. — При том, что это из-за тебя я теперь сижу на наркоте. — Резонно, блять, но это другое. — Не забывай, что я тоже сижу на наркоте, но все же умудряюсь сохранять сознание более менее светлым. — Шлепок. Отбрасывает ладонь со своей щеки и отступает еще на шаг назад. Окей, пускай, я пока что не против. — Ты обвиняешь меня в том, что я вылетаю из реальности из-за веществ, которые ты мне постоянно подмешиваешь?! — Его голос с каждым словом становится громче, а взгляд безумнее. На последнем словосочетании он переходит на крик. Но не суть, как я уже сказал, он этого не вспомнит. — Я контролирую каждую твою дозу именно для того, чтобы ты не терял вот так сознание. — Провожу ладонью по волосам, убирая с лица волосы. — Но ты все равно вылетаешь, как ты сам сказал. — Смотрю на него с легким презрением. Удивительно, что он вообще может рассуждать о чем-то таком сложном. Я же хотел, чтобы он перестал вот так углубляться в суть этих отношений. — Может, это потому что ты сам не хочешь быть в сознании? Не задумывался? — Я не хочу быть в сознании? — Его рука взлетает к груди, показывая на себя. — Зачем мне это? Чтобы ты мог беспрепятственно продолжать меня чем-то накачивать? Или чтобы у тебя была возможность делать со мной все, что тебе вздумается? — Я только что оттолкнул тебя, не воспользовавшись подобной возможностью. — Моя рука поднимается в том же направлении, что и его, тоже указывая на него. — И давай еще вспомним о том, что ты упал в голодный обморок после двух суток без еды и воды. — Тоже начинаю переходить на громкие частоты. Не хочу, но не контролирую это. Сложно не отвечать криком на крики. — Хотя я вообще-то настойчиво просил тебя продолжать нормально питаться! — А о том, что наркотики притупляют чувство голода, ты не подумал, правильно понимаю? — Вот теперь из его глаз начинают катиться одинокие слезинки, выдавая его состояние с потрохами. Моя игрушка чувствует боль и несчастье, как же это раздражает. Я же делаю буквально все от меня зависящее, чтобы он этого не ощущал. Чтобы он не ощущал ничего, кроме наслаждения от очередной принятой дозы. — Если ты предлагаешь кормить тебя насильно, то хорошо. Думаю, я смогу с этим справиться. — Меня действительно посещала эта мысль после того, как он упал там, на улице. — Нет, я не это хочу до тебя донести… — Закрывает глаза, глубоко вздыхает и накрывает лицо ладонями. — Ладно, понятно, я пойду лягу. — А сказать, чего именно ты от меня хочешь? — Разворачивается и идет в сторону дивана, с которого недавно соскочил. — Ты же не говоришь, зачем это буду делать я? — Ну и что мне на это ответить? Ничего, блять, на этом разговор заканчивается. Такемичи, как и сказал, ложится на диван, зарываясь с головой под одеяло. Мне не остается ничего кроме как уйти. Пару минут я стою на том же месте, пытаясь проанализировать состоявшийся разговор, но это сложно. Чтобы сосредоточиться, мне нужно принять что-нибудь, а с собой ничего такого сейчас нет. Собравшись с мыслями и приняв несколько важных решений, выхожу из квартиры.

***

Следующие сутки прошли в полнейшем наркотическом тумане. Я не помню, что и сколько принял за это время, сколько выпил алкоголя и скурил сигарет. Память меня послала далеко и надолго. Только знаю, что проснулся в отеле, на шестом этаже, в полном одиночестве. Через полчаса меня там уже не было. Интересно, как эти сутки провел Такемичи? Кстати о птичках, нужно бы сходить в магазин и закупиться всем возможным, чтобы исполнять данное ему обещание. Приду и буду просто кормить. Захожу в первый попавшийся супермаркет и сгребаю с полок все, что вижу и до чего могу дотянуться. Остановиться меня заставляет только полная с горкой тележка, в которую уже ничего не помещается. Как, блять, не предусмотрительно для магазинов делать такие маленькие тележки. Сумма вышла меньше, чем я ожидал. Наркота, так или иначе, выходит у меня в разы дороже, чем это. Поэтому кормить Такемичи у меня получится даже с лихвой. Знаете, сколько у меня пакетов? Нет, не знаете, четырнадцать штук, сука. Стоит ли говорить, что я поехал на такси? Думаю, вы и так это понимаете. Спустя еще час я подъехал к дому Такемичи. Три консьержа любезно согласились помочь мне донести это все до его двери. Ну, как любезно, я им заплатил. И вот, спустя такое огромное количество времени, я наконец захожу в его квартиру с продуктами на перевес. Заношу все в прихожую и осматриваю квартиру. Такемичи не видно. Надеюсь, он просто в спальне, а не валяется где-нибудь в подворотне с приступом наркотической ломки. Боже, когда же он в последний раз принимал хоть что-нибудь? Полтора суток. Кошмар. Меня не было слишком долго, я не привык оставлять свою плаксу больше, чем на три часа, но вот меня не было тридцать три, и у меня плохое предчувствие. Но уже через несколько секунд я слышу шаги, принадлежащие Такемичи. Мой плаксивый король выходит из своей спальни со скрещенными на груди руками и очень возмущенным лицом. Окееей, знаю, что меня не было долго, но я очень сомневался, что он будет скучать. Он подходит и встает почти в плотную. Эгоистично-самовлюбленная натура не позволяет не пошутить над ним в такой ситуации. — Чего такой печальный? — Рост позволяет слегка нависнуть и смотреть иронично. — Неужели скучал? — Склоняю голову вбок и поднимаю один уголок губ в издевательской усмешке. — Где ты был так долго? — Его нахмуренные брови не дают мне расслабиться и пошутить так, как я хотел. Какой-то он слишком серьезный, аж раздражает. — Давно ждешь? — Беру несколько пакетов и прохожу в кухню, чтобы разложить все по полочкам и в холодильник. — Чуть больше трех часов. — Такемичи сдается и тоже идет за мной на кухню. — Что это такое? — Он спрашивает, когда в моих руках находится связка йогуртов. — Это йогурт. — Вполне логичный ответ, но не логичный вопрос. Неужели он никогда не ел йогурты? — Я вижу, что это йогурт. Но что все это такое? — Он разворачивается и окидывает рукой и взглядом пакеты продуктов. Ааа, он не понял, нахера я все это сюда притараканил. — После того, как ты на моих глазах свалился в обморок, я принял решение, что буду самостоятельно кормить тебя, дабы такого больше не повторялось. — Сыр, сметана, колбаса, все отправляется в холодильник. Закрываю дверцу и смотрю на него. — Если понадобится, буду кормить из ложечки и насильно запихивать. — Хочешь сказать, что готовить тоже будешь ты? — Он снова скрещивает руки на груди и пялится на меня крайне недоверчиво. Какая сердитая булочка. — Если хочешь, можешь готовить сам. Продукты я купил, хватит надолго. — По полочкам отправляются различные приправы, консервы и сухие завтраки. Такемичи, видимо, смиряется со своей участью и уходит в комнату. Разбирая все эти продукты, я пропустил мимо ушей одну маленькую деталь, которая озаряет меня только спустя пятнадцать минут. Он сказал, что ждал меня три часа. Но меня не было намного дольше. Где же он был остальные тридцать? Замираю на кухне перед открытым холодильником и с молоком в руках, обдумывая эту мысль. — Сколько говоришь ты меня ждал? — Кладу молоко в холодильник и закрываю дверцу. Поворачиваюсь в его сторону и смотрю вопросительно. — Чуть больше трех часов, я же сказал. — Он сидит за барной стойкой с налитой порцией бурбона. Видимо, решил выпить, чтобы легче перенести все это. — А что ты делал оставшиеся тридцать часов? — Подхожу к нему, беру себе стакан и тоже наливаю порцию. — А что делал ты? — Смотрит на меня в упор. Слишком осуждающий взгляд, аж некомфортно. — Не помню. Накидался всего подряд. Очнулся только сегодня утром. — Опрокидываю бурбон. По горлу бьет обжигающая жидкость. Горячо, но это замечательно, этого я и хотел. — Твоя очередь. — Я тоже не помню. — Такемичи повторяет мои действия. Подозреваю, что ощущения у него такие же, как у меня от этого бурбона. — Отходил от всего, чем ты меня накачал. Очнулся когда кинул стул в окно. — Ты кинул стул в окно? — Брови взлетают вверх от его слов. — Но это же бессмысленно, они пуленепробиваемые и тут семнадцатый этаж. — Я знаю. — Хватает бутылку и наливает еще. — Я не представляю, зачем это сделал. — То есть, ты тоже очнулся только сегодня утром? — Кивок. Беру бутылку, чтобы налить вторую порцию. — И что же мы оба делали эти тридцать часов? — Хороший вопрос, Санзу. — Выпивает стакан быстрее, чем я. — Чертовски хороший вопрос.             Pov Такемичи Его слова о том, что он тоже не имеет ни малейшего понятия о пропавших тридцати часах жизни, действительно меня напрягают. И если раньше я был в шоке и немного растерян, то теперь в ужасе. Меня потрясывает. Есть, конечно, вероятность, что это так начинается наркотическая ломка, но я не могу точно судить, никогда этого не испытывал. Удивительно, но Санзу действительно следит за этим. Ну, или следил до сего дня. И так как он продолжает сидеть возле меня за барной стойкой, грех не спросить нечто подобное. — А через сколько часов после приема последней дозы наркотиков обычно начинается ломка? — Санзу резко поворачивает голову, вскидывает вверх брови и округляет глаза. Наверное, удивился, что я первый заговорил об этом. — Нууу… — Протягивает он спустя несколько секунд абсолютной тишины. — У всех по-разному. — Пожимает плечом и наклоняет вбок голову. — Можно сказать, что ломка — индивидуальный, но совершенно точно неизбежный процесс. — Через сколько она начнется у меня? — Легко пожимаю плечами и покачиваю головой. — Честно, я удивлен, что она у тебя еще не началась. — Откидывает голову назад и глубоко вздыхает, медленно выдыхая из груди воздух. — У тебя мышцы не ломало? Температуры не было? Не казалось, что бошка вот-вот взорвется? — Сидит, сложив ногу на ногу, руки в карманах. Его голова все еще откинута назад, но он поворачивает ее и смотрит на меня. Зрелище просто невообразимое. — Не-а. — Ловлю себя на мысли, что не будь я так сильно зол, он бы показался мне чертовски красивым. Да, именно чертовски. Блядский дьявол, разрушающий мою жизнь у самого основания. — Может была, но ты забыл? — Снова пожимает плечами, достает руки из карманов и разливает бурбон по стаканам, мне и себе. — Может… — Забираю свой стакан, но оставляю содержимое, слегка покручивая в руках. В голове крутятся тысячи вариантов развития событий. От простых до наихудших. Чувствую, как мой взгляд пустеет и устремляется вникуда. Обычно так мозг обрабатывает полученную информацию, работая на полную катушку. Но в моем случае это может быть простое затормаживание. У всех, кто употребляет наркотики, медленно, но верно сгорает мозг и все его нейронные связи. От этого ты начинаешь подвисать, как старый компьютер, в который пытаются закачать новую и неизвестную программу. Обрабатывать информацию в таком режиме практически нереально. Пока я пытаюсь понять, что же именно происходит со мной и моим мозгом, к стакану протягивается рука Санзу и скидывает в него растворимую таблетку. — Не благодари. — Благодарить?! Ей богу, сумасшедший. Как можно за что-то благодарить человека, отравляющего твой организм и жизнь в целом? Но да ладно, я буду играть по его правилам. Немного можно. — И не буду. — Я уже привык к различной наркоте в моем стакане, поэтому дожидаюсь, когда таблетка полностью растворится, и выпиваю жидкость из стакана залпом. Поворачиваю голову и сверлю его взглядом. — Доволен? — Вполне. — Улыбка на его лице кажется мне сейчас слишком зловещей. Еще хуже, чем обычно, блять. Встаю из-за барной стойки и направляюсь в сторону ванны, чтобы принять хотя бы душ. Со всей этой неразберихой я даже не знаю, когда в последний раз мылся. — Куда ты уходишь? — Так уж вышло, что ванна находится примерно в том же направлении, что и входная дверь. Санзу, наверное, решил, что я хочу совсем уйти, но нет. Если бы я мог, ушел бы уже давно. — Всего лишь хочу принять душ. — Если я и уйду, то только в могилу. Ведь он найдет меня в любой точке мира, куда бы я не сбежал. Хотя, зная Санзу, он, наверное, сможет достать меня даже из могилы. — Что-то имеешь против? — Нет. — Вскидывает ладони в жесте «сдаюсь», как бы защищаясь от моего наезда. — Составить тебе компанию? — Если только в какой-то параллельной вселенной. — Разворачиваюсь и поднимаю руку вверх, показывая фак. — Брось, я не так уж и плох. — Он уже кричит это, чтобы я мог слышать, так как с каждым словом отдаляюсь все больше. — Да и места там двоим хватит. Это просто невыносимо — слушать его издевательские подкаты каждый гребанный день. Быстро раздеваюсь и захожу в душ, чтобы включить воду и заглушить этот бесконечный поток оскорблений в свой адрес. Это единственный способ сбежать от него. Пускай ненадолго, но какой у меня выбор? Горячая вода, льющаяся из душа, выносит из реальности, погружая в мир без забот и проблем. Отключаю мозг хоть на чуть-чуть, приглушая голос, твердящий, что я обречен, а жизнь у меня полное говно. В такие моменты накатывает ощущение, что не жить совсем было бы намного лучше, чем медленно умирать внутри и снаружи. Но мне не дает полностью погрузиться в эти мысли таблетка, растворенная в стакане несколько минут назад. Не знаю, что там Санзу снова дал, но эта штука приносит невероятную легкость и расслабление. Словно каждая клеточка моего тела только и ждала новой дозы, чтобы погрузиться в эйфорию. Я не знаю на протяжении какого времени просто стою под струями горячей воды, но от меня и от воды все время исходит пар. Сознание затуманено, ноги ватные, руки немеют до кончиков пальцев. Сколько градусов сейчас вода? 40? 45? Хотя, какая разница? Я же практически ничего не чувствую. Замечаю только, что кожа становится красной. Думаю, этого вполне достаточно. Не знаю, почему, но решаю немного убавить температуру и начать уже мыться. Закончив все свои немногочисленные водные процедуры, выхожу из душа. Приходит осознание того, что я, пытаясь быстрее сбежать от надоедливого голоса Санзу, забыл свое полотенце. Пытаться сейчас высушиться маленьким полотенцем для рук — выше моих сил, просить этого пса принести полотенце — нарываться на очередной шквал пошлых шуток, выйти мокрым — рискнуть заболеть, ведь у меня чаще всего открыты окна. Дилемма. Оказавшись в затруднительном положении, выбираю меньшее из всех зол: выхожу из душа, завернувшись в халат. Вероятность заболеть есть, но она примерно 50%. А вот пошлые шутки от Акаши, если я попрошу о помощи, будут с вероятностью 100%. И вот он я, под кайфом, с красной кожей и со стекающей с тела и волос водой выхожу из душа и сразу заруливаю в комнату. И да, у меня в комнате открыта форточка, поэтому здесь холодно. Но да ладно, если я заболею, Харучиё приложит все усилия, чтобы быстрее меня вылечить. Больная кукла — неинтересная игрушка. В комнате висят темно-бежевые шторы, стоит коричневая кровать, напротив нее — шкаф со всеми моими шмотками. С тех пор как я стал игрушкой Санзу, у меня этих вещей слишком уж много. Он закидывает меня ими в огромном количестве. В такие моменты я действительно ощущаю себя куклой, которую ему дико нравится переодевать в разные брендовые вещи. Из полки наверху шкафа достаю любимое махровое полотенце и вытираюсь им насухо. Следом идут черные спортивные штаны на шнурках и резинке. Сверху бежевая футболка. Домашний прикид, что вы ожидали? Из комода возле кровати достаю фен, чтобы высушить волосы. На звуки жужжания приходит Акаши и нагло заходит в мою комнату. Вся моя жизнь теперь принадлежит ему, вне зависимости от того, чем я занимаюсь в своей комнате, он беспрепятственно зайдет при любых обстоятельствах. Волосы у меня короткие, в отличие от волос Санзу, поэтому высыхают быстро. Выключаю фен и убираю на место. — Удивлен, что ты можешь держать в руках фен после последней дозы наркотиков. — Держит руки скрещенными и опирается о боковую стенку шкафа. — А что ты мне, кстати, дал в этот раз? — Никогда раньше он не подсыпал нечто настолько расслабляющее, поэтому мне интересно. — А что, понравилось? — Как всегда издевательский тон и пошлые шутки. Да, вы можете спросить у меня: «Где же тут пошлость?». Но просто поверьте, если бы вы были здесь и видели его хитрющую морду, вы бы знали, где, как и сколько. — Показалось, что это что-то новое. — Пожимаю плечами с абсолютно похуистичным лицом. Если скажет — хорошо, не скажет — поебать. — По ощущениям не похоже ни на что из того, что ты давал мне раньше. — Как интересно. — Его смеющееся и немного удивленное лицо слегка сбивают меня с толку. — Ведь это было экстази. — Приподнимает одну бровь в насмешливой манере. Мои задумчиво сведенные брови заставляют сказать следующие слова. — Просто в этот раз без стимулятора. Так вот оно что. Я-то все пытался понять, почему экстази так возбуждает, но дело вовсе не в самом наркотике, а в примешанном стимуляторе. Так вот как оно должно действовать без примесей. То есть раньше он специально давал мне стимулятор, чтобы мог более менее легально трахать, ведь я сам хотел этого? Но я хотел секса только за счет наркотика. Так что же изменилось в этот раз? Скорее всего, этот вопрос останется без ответа, потому что если я задам его Санзу, он отшутится или просто проигнорирует меня. Как же с этим человеком сложно, вы просто не представляете. Ладно, похуй. Какой смысл сейчас это выяснять? — Что на обед? — Ну, а что, он же сказал, что будет теперь кормить, так вот пусть исполняет обещание, если так сильно хочет. Не то, чтобы я хочу есть, просто хочу проверить правдивость его слов. — Я заказал пиццу. — На этом он отталкивается от шкафа, разворачивается и уходит в гостиную. Блять, скажите мне, пожалуйста, зачем покупать такую огромную кучу продуктов, говорить, что сам будет готовить, а потом просто заказывать пиццу? Я был в душе чуть меньше часа, за это время спокойно можно было что-нибудь сделать. Никогда не пойму этого человека. Ла-адно, меня не должно это волновать, если Харучиё хочет пиццу, я буду есть пиццу. Пицца — это вкусно, я люблю пиццу. Придя в себя после этого нелепого каламбура, выхожу из комнаты. На столике возле дивана стоят три коробки еды. Ну он хотя бы заказал их вовремя, как раз к моему выходу из душа. А заказал все мое любимое: без грибов, с помидорами, с солеными огурцами, оливками и курицей. Три разные, в различном сочетании, с сыром и ветчиной. Как полагается, в общем. На столике также стоит несколько бутылок сантори. Грубо говоря, пиво. Только не говорите мне, что это свидание, потому что он слишком постарался сегодня с продуктами, а теперь еще и это. Заталкиваю эти мысли поглубже в сознание, чтобы не думать об этом сейчас. Возможно, обдумаю это позже, но нынче лучше просто насладиться приятным и вкусным вечером. Конечно, будь у меня другая компания, получше и не выедающая мозг, это время было бы еще лучше, но что есть. Усаживаюсь на диван, Акаши ушел на кухню за стаканами. Первым делом я беру не пиццу, я открываю сантори. Без алкоголя вечер будет длинным и невыносимым. Да, я уже накачен экстази, но все же. Алкоголь действует немного иначе. Санзу подходит с двумя стаканами в руках и, конечно же, садится аккурат рядом со мной. А я говорил, что без алкоголя мне будет чертовски сложно. Он ставит стаканы на стол, а я разливаю до краев. Со стороны это может показаться довольно слаженной работой, но на самом деле все не так. Это просто привычка, не более. — Сразу с алкоголя? — Слегка замер над столом, видимо, от удивления. Ну почему его удивляет абсолютно каждое мое действие? — Я думал, ты начнешь с вкусной пиццы… Он сказал это так жалобно, как будто я оскорбил и обесценил его старания. Или как будто ударил его щенка. Решаю ничего на это не отвечать, иначе снова начнется какая-нибудь поебота. Просто беру в одну руку кусок пиццы, а во вторую стакан с пивом и приступаю к еде. Может быть, под предлогом смертельной усталости или излишнего опьянения у меня получится сбежать от него пораньше. Пицца действительно вкусная, алкоголь тоже в тему, но вот сам Санзу… Человек, в компании которого я оказался и от которого ну просто никуда не деться, сверлит меня взглядом, словно хочет то ли убить, то ли сожрать. — Чего ты пялишься на меня? — Учитывая то, в какой манере я это спрашиваю, его пораженный вид не удивителен. Да, грублю, да, язвлю, я играю по его правилам. — Почему тебе вечно что-то не нравится? — Глубоко вздыхает, немного откидывает голову назад и закатывает глаза. Сейчас он выглядит так, словно пытается объяснить что-то маленькому глупому ребенку. Честно, странно, что он не добавил в конце обращение «глупышка». — Я же стараюсь как лучше, максимально упростить тебе эту тяжкую жизнь. А ты этого всего ни капли не ценишь. Этот его высокомерный и всезнающий тон раздражает абсолютно каждый раз. Но согласитесь, не очень приятно, когда человек, который тебе не нравится, садится к тебе прямо в плотную и начинает сверлить взглядом. Да, я буду грубить, да, мне не нравится. Чему он так удивляется? Если бы он действительно старался сделать хоть что-то для меня, а не для себя самого, то я бы не грубил. Логично же. Но до некоторых не доходят даже такие простые вещи. Снова избегаю разговора с ним. Зачем объяснять что-то человеку, который ни слова не понимает? Стараюсь полностью погрузиться в сантори и пиццу, игнорируя его настойчивый взгляд. Санзу же даже не пытается завести со мной разговор. Подозреваю, что он опять что-нибудь подмешал. Посыпать пиццу кокаином, незаметно добавить еще-что-нибудь в мой стакан. Он умеет, у него это просто великолепно получается. Спустя чуть больше получаса, трех бутылок выпитого сантори и двух съеденных коробок пиццы, я решаю воплотить свой план в жизнь и ретироваться отсюда в кроватку. Молча встаю и уже ухожу, но мое запястье обхватывает теплая ладонь. — Вот так просто бросишь меня? — Я хотел встать не глядя на него, но приходится обернуться, чтобы посмотреть в глаза и ответить. Санзу выглядит как тот самый верный пес, которым его так любезно прозвали остальные. Пес, от которого уходит хозяин, слишком разочарованным. — Я безумно устал сегодня, плюс три бутылки дают о себе знать. Очень хочется спать. — Самое главное — не покупаться на этот щенячий взгляд. Ведь я точно знаю, что за ним прячется сам цербер, готовый вгрызться тебе в глотку в любую удобную секунду. — Останься еще не надолго. Обещаю, что буду вести себя хорошо. — В сознании у меня мелькает тень сомнения. Остаться еще немного ведь не сложно. — Я же не надоедал тебе на протяжении этого вечера. Что изменится, если ты уйдешь спать немного позже? — Хорошо. — Нехотя соглашаюсь с ним, понимая, что в чем-то он действительно прав. В такие моменты его убедительная речь заставляет думать, что Санзу мог бы стать хорошим адвокатом самому дьяволу. Слишком убедительно, не подкопаешься. И он ведь правда не надоедал весь вечер. Можно сказать, что это его собственный рекорд. Откидываюсь на спинку дивана, запрокидываю голову и закрываю глаза. Он ведь просил просто посидеть с ним еще немного. Говорить или делать что-либо я не собирался. Несколько минут сижу в таком положении, разгружая мозг от излишних мыслей. Затем чувствую некое движение рядом, как будто Санзу меняет положение тела на более удобное. И вот я уже ощущаю, как он дотрагивается пальцами до моей щеки, как накрывает губы своими, утягивая в очередной поцелуй. После трех бутылок не сразу понимаю, что происходит, но становится уже поздно. Хару углубляет поцелуй, зарываясь пальцами в мои волосы, и притягивает ближе к себе. Его горячий язык проникает внутрь и начинает ласкать мой. Машинально отвечаю на поцелуй, раскрываясь больше и тоже двигая языком. Понимаю, что он приближается ко мне еще сильнее, перекидывает одно колено и ставит его между моих разведенных ног. Немного прижимается всем телом, углубляя поцелуй сильнее, достает языком практически до горла. На шею опускается вторая ладонь и слегка сжимает. Так вот почему он попросил меня остаться.