Ветер вереска

Берёза поникла, опустив тяжёлые ветви почти к самой земле, будто плакала вместе со студёным дождём. А за ней стоял ребёнок. Его было плохо видно из-за дождя и зелёных берёзовых ветвей. Словно картину завершили, а потом смазали одним движением широкой кисти. Мягкие краски, проливные дожди, сложные жизни. Хотя, может, это был и не ребёнок, но такой маленький человек. Человечек. И, наверное, голодный. Горбушка хлеба в руках податливо смялась под пальцами. Человечку, должно быть, она была нужнее. А доброта спасёт мир?

***

      Стук ложек глухо разносился по столовой, зависая в сухом июльском воздухе подобно мареву. Взмокшие после пробежки кадеты вяло черпали пшёнку. Внутрь заглядывало солнце, и лучи, словно невесомые дорожки, повисли между окнами и полом. На лицо сидящей напротив Мины упала одна солнечная дорожка, и девочка зажмурилась, наморщив нос. Стефани невольно улыбнулась, а потом солнце ослепило и её. День обещал быть жарким и сложным, особенно страшила грядущая тренировка по верховой езде. А пока кадеты молча завтракали солнечно-жёлтой пшёнкой.       Шустрая Маруся уже мыла посуду, к запахам примешался мыльный. Её волосы рыжели, как пушистый хвост белки, голубая лента мелькала в косичке и была завязана на кончике крепким бантом. По бокам от Маруси стояла пара ребят, слышались тихое шкрябанье губки и плеск воды.       Дверь вдруг отворилась, и на пороге показался Дариуш Казиник — молодой инструктор с вьющимися волосами, похожими на птичий пух. К кадетам он был куда лояльнее, чем Шадис, наверное, потому что сам недавно выпустился и помнил, каково это — постоянно слушать, как тебе орут в ухо, и чувствовать, как бьют наотмашь, вышибая весь дух.       — Построение через десять минут, — шепеляво предупредил он и потёр горбатый нос. Стало интересно, а это у всех инструкторов голос сначала обычный, а потом становится как у Шадиса? Казиник обвёл кадетов взглядом и добавил: — Курсанты, лучше не опаздывайте, Шадис сегодня… Не в настроении.       Все умолкли, повернув головы. Ханна за соседним столом замерла, откусив кусок белого хлеба, Жан недовольно скривился и зашептал что-то на ухо Марко. Тот ахнул и быстро помотал головой, видно, испугавшись сказанного. Дариуш пожал плечами будто бы даже виновато, а потом видно вспомнил, что он тут инструктор, выпрямился и кашлянул, нахмурив брови.       — Как колокол прозвонит, постарайтесь быть на плацу.       Стефани вздохнула, задумчиво накрутила на палец кончик косички и заметила в углу знакомые фигуры. Бертольд говорил так тихо, почти шёпотом, что не было слышно вообще ничего. Судя по напряжённому лицу, он втолковывал что-то Райнеру, а тот лишь отмахивался. Стефани заметила, как от недовольства у него сжались кулаки. Опять о чём-то спорили… Даже грустно сделалось — вроде давние друзья, а лица такие, будто ребята давно в ссоре. Заметив, как Бертольд поднял взгляд и начал оглядываться, Стефани поспешила отвернуться и напустить на себя непричастность. Хотелось хотя бы делать вид, что спустя три месяца все здесь сдружились. Хотя, судя по всему, кадетское могло рассорить даже старых приятелей.       Люка проглотила последнюю ложку пшёнки и лениво заозиралась вокруг, а потом на её лице воцарилась хищная ухмылка.       — Ой, Кри-иста, а не поможешь? — страдальчески протянула девочка, распластавшись на столе, и показательно вздохнула. — Я так устала…       — Конечно, чем помочь? — тут же откликнулась сердобольная Криста.       — Да вон, посудку помыть, потом отнести к остальной, — вкрадчиво попросила Люка. — Я просто устала. Ну, тебе же не сложно, да?       Криста с готовностью закивала, подхватив чужие тарелку с ложкой, подцепила пальцем кружку и бодро зашагала к лоханям с мыльной водой, цокая маленькими каблуками. Золотые волосы взметнулись за спиной и опали на белую рубашку. Люка расплылась в ехидной ухмылке, а Стефани укоризненно уставилась на неё, разведя руки в немом вопросе. Люка заметила это, вскинула брови и беззвучно прошептала: «А что я?» Захотелось ответить, что она — нахалка и лентяйка. Удобно, когда под боком не в пример отзывчивая девочка, но совесть тоже надо иметь.       За соседним столом ребята вдруг активизировались и тоже побрели мыть посуду. Осталась только Имир. Она повернула голову, проводила Кристу взглядом и нехорошо посмотрела на Люку, сощурив глаза. Сначала Стефани казалось, что она была увлечена утренним разговором, но нет, Имир будто с самого начала цепко следила за Кристой. Недоверие так и повисло в воздухе, Стефани даже подавилась им, вставая из-за стола. Легче стало только на улице.       — Ох, опять сёдла доставать надо, — обречённо вздохнула Мина с ленточками в зубах, переплетая хвостики. Закрутив густые волосы в жгут, она завязала каждую по очереди лентой и туго затянула. — Тяжеленные они…       — Ну, попроси кого-нибудь помочь, — неуверенно предложила Стефани, отходя от столовой. Колокол на вышке только-только зазвонил. — Томаса, например.       Вдруг на порог с дикими воплями выкатилась Люка, подгоняемая пинками Имир. Криста крутилась рядом и пыталась оттащить Имир в сторону, но разве ту сдвинешь? С виду она казалось тощей, совсем как Стефани, но была в сотню раз сильнее.       — Извиняйся, — велела Имир, а когда Люка попыталась подняться, упёрлась коленом ей в спину, надавила и насмешливо протянула грубым голосом: — Не-ет, прямо так. Чтобы понимала всю ничтожность своего положения.       И усмехнулась, сузив глаза.       — Ну что ты творишь? — возмутилась Криста, отчаянно силясь поднять крепкую жилистую руку с Люкиной головы. Пальцы Имир вцепились в волосы, по-цыплячьи жёлтые и пушистые, и надавили на голову, наклоняя её вперёд. Глаза Люки дико смотрели на деревянную лестницу.       Стефани поперхнулась воздухом, не понимая, что делать. Это же ну… Неправильно. Самое банальное, что пришло ей в голову. В догонку в мыслях проскакали ещё вопиющее безобразие, недопустимое бесчинство и возмутительный непорядок. Стефани хрипло вздохнула и коснулась пальцами руки Мины, но та не отреагировала и отдёрнула ладонь. Люка, конечно, не подарок, но и Имир не торт с пышным бантом на боку. Криста оставила попытки освободить Люкины волосы и уже обхватила Имир за пояс, тщетно пробуя сдвинуть её с места. Куда там, Имир всё равно что гора — пока не добьётся своего, и не пошевелится. Выходя из столовой, ребята недоумённо на них поглядывали и огибали стороной, переглядываясь.       Мина продолжила сетовать на верховую езду, вздыхала, что боится лошадей, ведь они глядят так, будто хотят её укусить (хотя, честно сказать, Стефани казалось, что они Мину любят), и совершенно абстрагировалась от всего остального. Лицо Имир нехорошо исказилось, ехидство и чувство превосходства сменились злобой. Хотя, скорее, гневом. Стефани разом передёрнуло от испуга и отвращения, стоило заметить плотно сжатые губы и колючий взгляд. Она хотела было броситься к столовой, попробовать для начала поговорить, а потом уж как пойдёт. Если пойдёт плохо, придётся, видно, вырывать Люку из цепких пальцев силой, а силы у Стефани было с каплю.       Опустив от бесплодных попыток руки, Криста вздохнула, топнула маленькой ногой и жалобно попросила перестать. Стефани только сейчас заметила, какой она ребёнок — маленькая, худая, с ещё круглыми щеками и худыми руками. А глаза большущие, жмурятся от солнца и смотрят на Имир с немым упрёком, хотя на языке совсем другое. Порой с губ слетала улыбка, словно застывшая на них навечно, и давала Кристе иной облик.       — Ну хорошо, — тихо сказала она, уронив голову, — ты уже показала, что хотела. Пожалуйста, перестань. Ты намного сильнее, а Люка маленькая.       Имир на секунду замерла, потом безразлично хмыкнула и вдруг отдёрнула руку от Люкиной макушки, словно ошпарилась, попутно толкнув голову девочки вперёд. Люка покачнулась, едва не ударившись носом о пол.       — Да, — вдруг бросила Имир, — ты права. Я мелких шавок не трогаю.       Она презрительно фыркнула, сняла колено со спины Люки и легко сбежала по лестнице, закрываясь ладонью от солнца. Криста опустилась рядом с девочкой, сжавшейся в комок, и что-то зашептала, слышно её не было. Люка вдруг поднялась, шмыгнула носом и быстро скользнула под ним пальцами. Стефани заметила, как на чумазых щеках что-то блеснуло.       Наверное, она должна была заступиться, старшая ведь. Хотя какая она к чёрту старшая, если так робеет? Это уже не по возрасту, это по духу. Может, останься Имир верна своей привычной нахально-ехидной манере, Стефани и подошла бы к ним. Но пойти против злой Имир, уже не ухмылявшейся с издёвкой, она откровенно боялась. Честно говоря, Стефани боялась любой опасности, даже не значительной. Наверное потому, что пока не повидала настоящего страха.

***

      Раскрыв двери, Шадис пустил кадетов в тёмную конюшню. Хотя бы здесь было прохладно. Правда, пахло сеном и навозом, но было терпимо. Открыв дверцу денника, Стефани оттянула её, туго поддававшуюся, и занырнула к Варежке. Лошадь была мышастая — сама вся пепельно-серая, будто лунная, ноги же и грива с хвостом угольно-чёрные. А морда уродливая: вытянутая, острая и с будто вдавленной костью посередине носа. При первом знакомстве с лошадьми, когда кадетам поручили выбрать себе ту, что придётся по нраву, Варежку как видели, сразу обходили стороной. Вся она была неказистая — угловатая, худющая и со свалявшейся гривой. А Стефани стало её жалко. Особой любви к лошадям она не питала, но когда тоже хотела пройти мимо, к следующей кобыле, встретилась взглядом с большими тёмными глазами. Грустными, как ей тогда показалось. Вот и не смогла выбрать кого-то другого. Сравнение с собой прямо-таки напрашивалось. Не вслух, конечно, а так, про себя.       Сутулая и длинная, тощая, с острым лицом. Такая же образина.       Наверное, отвернуться от Варежки значило отвернуться от самой себя. А себя Стефани любила слишком сильно, чтобы залепить такую крепкую пощёчину.       — Привет, — сказала Стефани, обходя Варежку по боку денника.       Лошадь потянулась к ней головой и захлопала губами. В глазах Стефани это выглядело страшно — мало ли и правда укусит, как пророчила Мина? Так хва-ать! — и пальца нет. Стефани, правда, сама не видела, но Жан её пугал и ехидно ухмылялся, говоря, что такие тонкие пальцы как у неё разом в лошадином рту останутся. А с ним и деревенские мальчишки смеялись. Уж кто-кто, а они про лошадей знали. Вот Стефани и боялась. Хотя, конечно, не говорила никому — стыдно было.       Щётки в руках стукнулись друг о друга. Стефани нерешительно потопталась на месте, потом крепко сжала скребок — деревянную основу с прибитыми к ней металлическими полосами — и начала чистить Варежку. Надавливая на скребок, она с силой проводила против шерсти, от чего в воздухе заклубилась пыль. По бокам два десятка кадетов делали то же самое. В конюшне повисла завеса, подсвечиваемая редкими солнечными лучами, пробивавшимися через щели. Варежка стояла смирно, будто понимала, что Стефани пугают любые её движения, даже дышала тихо. А уродливая голова понурилась.       О перегородку сзади кто-то постучал. Рука со скребком оторвалась от лошадиной шерсти и зависла в воздухе.       — Что такое? — спросила Стефани, обернувшись, и чихнула.       Бертольд опёрся на перегородку меж денников локтями и свесил ладони вниз.       — А, ой, это ты, — удивлённо пробормотал он. — Я думал, Райнер… Прости, перепутал.       Бертольд забегал взглядом вокруг, словно хотел таки отыскать Райнера, но махнул рукой и озадаченно поскрёб затылок.       — Да ничего, — бросила Стефани, снова чихнула, прижав локоть к лицу, и уныло поморщилась. — А что такое?       — Да я это… Не помнишь случайно, Шадис говорил сначала чистить и потом уздечку надевать или сначала её, а потом… Ох, я ещё больше запутался, — вздохнул Бертольд, потерев лицо ладонью.       Форменную куртку он благоразумно снял, и та теперь висела на толстой деревянной дверце. Стефани на секунду задумалась и поняла, что духота действительно мешает даже нормально дышать. Она принялась стягивать куртку, положив щётки Варежке на холку.       — Вот сначала ты правильно сказал, — бросила она, цепляя куртку за ворот на торчащий гвоздь. — Чистишь, потом седлаешь, а после уздечку.       Бертольд задумчиво пожевал губу, потом на его лице промелькнуло осмысление, и он кивнул. Подхватив с бортика перегородки скребок и щётку, он исчез за высоким вороным мерином. А Стефани осталась наедине с серой шерстью, которую ещё нужно было вычистить мягкой щёткой с ворсом, и копытами, браться за которые она боялась до дрожи в пальцах. Варежка не лягалась и вела себя совершенно спокойно, но лошадям Стефани не доверяла — слишком уж пугали её эти нечитаемые взгляды. Не поймёшь, то ли они печальные, то ли яростные. Стефани на совесть прошлась по всему корпусу лошади, выскабливая засохшую грязь, и смахнула всё щёткой, а потом взялась за крючок для копыт. Повертев металлическую загогулину на деревяшке в руке, она собралась с духом, наклонилась и взялась за Варежкину ногу.       — Дай, — не слишком уверенно скомандовала Стефани, как учил Шадис, и сжала пальцами тонкую конечность, обтянутую серой шерстью.       Варежка тут же согнула переднюю ногу в колене, открыв копыто, оставалось только выскрести из углубления грязь с прилипшей соломой.       Снаружи раздались шаги и голоса — кто-то уже закончил с чисткой и отправился за сёдлами и уздечками. Стефани нырнула в тёмную пристройку, где хранились сёдла, одной из последних. Около деревянных подставок, приколоченных к стене, были надписи с кличками лошадей. Найдя крупно выведенное «Варежка», Стефани стащила седло с подставки, металл на подпругах звякнул. Пропустив к выходу двоих девчонок, она завертелась в поисках нужной уздечки. Запомнила её Стефани по отколупанной коже на боку капсюля, там теперь светлело небольшое пятнышко. Найтись-то она нашлась, но в руки сама не прыгнула. Недовольно ворча про себя, что амуниция слишком тяжёлая, Стефани потопталась на месте, совершенно не зная, как ещё и уздечку до кучи ухватить. В таком узком пространстве она была совершенно неуклюжей и едва не своротила чужую амуницию. Сзади вошёл ещё кто-то.       — Тебе помочь? — спросил Бертольд.       — А как?       — Да хотя бы так, — пробормотал он, нырнув руками под седло, разом поднял его и кивнул. — Бери, я отнесу. Лошади ведь рядом. Уздечка Графа самая левая, чёрная такая.       Стефани удивлённо моргнула, потом поняла — Граф был его конь. Цепляя на локоть уздечку с узкими ремешками для Варежки, она заметила, как Бертольд подхватил ещё одно седло и ушёл. Подумалось, что он, должно быть, очень сильный. И сразу вокруг стихло. Быстро схватив тёмную уздечку с широкой тканевой подкладкой на капсюле, Стефани отправилась следом.       Седлать — значит, подходить к лошади вплотную, нырять под её живот и протягивать под ним подпруги. Это, разумеется, было страшнее всего. Бертольд, похоже, как и Стефани, особой любовью к лошадям не отличался. Он тоже с подозрением косился на то, как они поворачивали головы, и дёргался от каждого резкого взмаха хвостом. Наверное, в той деревне, где они с Райнером жили, денег на лошадей ни у кого попросту не было. Уныло переглянувшись со Стефани, Бертольд вскинул вальтрап на спину вороного Графа и подтащил его к холке, чтобы край приподнимался. Цоканье копыт дало понять, что скоро начнётся тренировка. Да и Шадис уже нетерпеливо поторапливал, отчитывая, что кадеты слишком долго копаются.       Кое-как взвалив тяжёлое седло на вальтрап, Стефани тяжело выдохнула и полезла за подпругами. Нагнуться, нырнуть, подцепить пальцами — и раз! Она у тебя в руке. Едва не грохнувшись коленями на разметавшееся по полу сено, Стефани выпрямилась, подтянула широкую подпругу к пряжке и застегнула. Потные от жары и усилий пальцы скользили и плохо слушались.       — Знаешь, мы с тобой с лошадьми, как первоклассники на… арифметике, — вдруг сказал Бертольд, выводя Графа из денника. Стефани развернулась, вопросительно вскинула брови, и он поспешил объяснить: — Ну, не понимаем ничего.       Она похлопала ресницами и улыбнулась.       — Надеюсь, когда-нибудь поймём. А то стыдно даже. Чувствую себя полной дурой, — призналась Стефани, одёрнув стремянной ремешок. Тот легко поддался и скользнул вниз.       Бертольд опустил взгляд, невнятно дёрнул плечом и негромко сказал:       — Ты хоть на своём месте.       — А?       Ей никто не ответил. Копыта Графа процокали уже у выхода, а потом на его крупную вороную фигуру пролился свет. Стефани спешно толкнула дверцу и потянула Варежку на выход. Нет. На своём месте она пока не оказалась.       — Я кому сказал? Спины выпрямьте, остолопы! — рявкнул Шадис на манеже, замахнувшись то ли на кадетов, то ли на их сапоги. Высокий, конечно, дядька, но со всадниками по вышине не тягаться.       Стефани невольно вздрогнула и съёжилась, зажмурив глаза. Раздался шорох сухой земли под сапогами, а потом спину обожгло ударом. Крепкие пальцы схватились за ухо и потянули вниз.       — Выпрямься, загогулина, — прорычал Шадис. Стефани открыла глаза и сразу же пожалела об этом, но оторвать взгляда уже не могла. Чтобы совсем не потерять самообладание, она смотрела Шадису не в глаза, а на морщинистый лоб.       Неподалёку послышалось ржание чей-то лошади. Потом Шадис схватился за руку, выдёргивая поводья, и Стефани чуть не свалилась с Варежки.       — Ты в армии такой же кривой будешь?       Язык как к нёбу прилип, Стефани лишь невнятно помычала и мотнула головой. Шадису, видно, не шибко понравилось, и он снова огрел её, на этот раз меж лопаток. Больно и стыдно, но, видимо, заслуженно. В носу защипало. Стефани проморгалась, когда Шадис отошёл, расправила плечи и плотно сжала губы, чтобы ненароком не ответить. Хотя хотелось, очень, прямо как Люка порывалась — злобно швырнуть инструктору что-нибудь в лицо, чтобы так же, как этот удар. Но, если так подумать, тогда на своём месте она никогда и не окажется. Вряд ли кто-то точно знал, кому следует идти в кадеты, а кому нет, матушка с отцом тем более — они в солдатской жизни смыслили не больше, чем Стефани. Но её, истинно городскую барышню, не державшую в руках ничего тяжелее платья, приняли наравне с таким сильным и крепким Райнером, невероятной Микасой и дисциплинированным Армином.       Так где чьё место?       Пока лошади вышагивались, чтобы размять мышцы, было велено размяться и самим кадетам. Животные тянулись по манежу длинной вереницей, а ребята наклонялись вперёд и назад, тянулись ладонями к стопам в стременах (что Стефани совершенно не удавалось), разворачивали корпус и разрабатывали шею. Поводья, стянутые в узел, висели на передней луке. Стефани это казалось совершенно ненадёжным, она то и дело боязливо оглядывалась, а по телу пробегала дрожь. Шадиса, однако, всё устраивало — он даже не стал срывать голос.       — Всё будете делать аккуратно, чтобы не получить копытом в морду, и обязательно следите за обстановкой, — предупредил он, махнув рукой. — Эй, Йегер, Урагана к Лютику близко не подводи, мне плевать, что у вас там с Кирштайном. Поднимаем в рысь.       Стефани прошиб холодный пот. Сколько ей не объясняли, что рысь — это легко, она никак не могла поймать тот самый ритм и болталась в седле, как мешок с картошкой. Долговязый и сутулый.       А Лютик, Лютик… Жеребец, которого застолбил Жан, был уже в летах, но, как показали тренировки, ещё любил отстаивать первенство (прямо как сам Жан). И соседство всяких Ураганов ему крайне не нравилось. Эрен хотел было возмутиться, но притих под строгим взглядом Шадиса. Стефани помнила, как в прошлый раз Лютик взъелся на Урагана, страшно заржал и погарцевал боком, пока Жан беспомощно натягивал повод и умолял жеребца не глупить. Шадис тогда надавал и Жану, и Эрену, и Лютику. Впридачу ещё и Урагану с парой кадетов, попавших под горячую руку.       — Вот же… Ну всё, попали, — вздохнула Мина, перебирая повод. На лице её Стефани увидела собственную неуверенность.       Самые смелые (или те, кому не повезло оказаться первым) стали поднимать лошадей в рысь, пуская их по длинной стороне манежа. Руки вспотели, касаться повода стало неприятно. А ещё ноги зачесались от жары, пришлось поскрести их отросшими ногтями. Заметив справа знакомую чёрную гриву, Стефани обрадовалась.       — Волнуешься? — спросила она. Бертольд вздрогнул и поднял на неё рассеянный взгляд.       — Да нет… Да. Страшно немножко.       Стефани улыбнулась, пытаясь выглядеть не жалко, а ободряюще.       — Мне кажется, у тебя с лошадьми получается всё лучше и лучше. Ты талантливый, — заверила она, думая, что не шибко-то и врёт.       Бертольд хмыкнул.       — Правда что ли? Путаешь с кем-то.       — Ой, да ты чего. Я серьёзно!       Бертольд не слишком доверчиво посмотрел на неё и мотнул головой, будто смеясь над её глупостью.       Край манежа казался далёким, а Варежка будто выросла. Шадис уже дал команду к началу, но Стефани всё медлила. Когда же она осмелела и прижала пятки к серым лошадиным бокам, снова началась тряска. Зубы больно стучали, а позвоночник словно осыпался, пока ноги безвольно болтались, стуча стременами о подпругу. Шадис глядел на кадетов, подобных ей, с откровенной жалостью. Думал, наверное, что они тут забыли, заблудились поди на жизненном пути.       — Я не могу, — просипела Мина, перекинув правую ногу через луку. Она свесила обе ноги на бок, нагнулась и принялась подтягивать стремена. — Сколько не меняю, всё не то… Надоело, я исключаюсь.       Но когда стремена оказались впору, уходить из кадетского она живо передумала.       Шадис милостиво дал кадетам отшагать лошадей в просторном поле. Расслабиться Стефани всё ещё боялась, но на неограниченном оградой пространстве чувствовала себя спокойней. По крайней мере, Жану и Эрену точно удастся поделить место. Хотя было и страшно, что Варежка решит умчать далеко в поля, причём непонятно, со Стефани или без. Не выпуская повода, Стефани вцепилась в переднюю луку, чтобы не потерять равновесие, и запрокинула голову. Варежка никуда сбегать не думала и мерно шагала, на каждый её шаг качало. Это было даже приятно, когда на шагу.       Открыв глаза, Стефани оглянулась. Бертольд высился на Графе, одиноко стоявшем у молодой яблоньки. Почему-то показалось, что он снова грустит. Граф нетерпеливо перебирал ногами, но с места не трогался. Стефани сложила брови домиком и потянула повод вправо, Варежка потянула голову следом и развернулась. Бертольд, как увидел их, склонил голову.       — Ты чего тут? — поинтересовалась Стефани       — А нельзя?       — Ох, ну почему сразу нельзя? Просто спрашиваю.       Она вежливо улыбнулась, чувствуя, что разговору с ней не рады.       — Спешиваемся! — раздался вдалеке голос Шадиса. — И поживее, вам ещё воду нести.       Стефани качнула головой и неловко усмехнулась.       — Ну вот, зовут. Пора.       Она высвободила правую ногу из стремени, опёрлась руками на седло и спешилась, оставаясь лицом к Варежке, а потом спустила и левую ногу. Показывали им по-другому — надо было снять оба стремени, перекинуть ноги на левую сторону и соскользнуть вниз, так было правильней. «Если лошадь шуганётся, вы запросто запутаетесь в стременах и переломаете ноги», — объяснял Шадис. Стефани, слава Стенам, пока везло — Варежка не пугалась и вела себя крайне спокойно. Взявшись за поводья под лошадиной головой, девочка охнула. Ноги так и норовили разъехаться в стороны, а мышцы болели даже те, о существовании которых Стефани не подозревала. Потерев ноющее бедро, она запрокинула голову.       Бертольд нерешительно смотрел вниз, словно примериваясь, как лучше спешиться. Потом неуклюже облокотился на луку, потряс правой ногой, скидывая стремя, и заколебался. На лице его нарисовалось волнение. Стефани даже немного удивилась, поняв, что грации у Бертольда едва ли больше, чем у неё. С остальным вон как ловко, а с лошадьми… Графу вздумалось резво шагнуть вперёд и потянуться к лопухам, коими поросла небольшая канавка. Бертольд охнул, качнулся и заскреб руками по кожаному крылу. Стефани только визгнуть и успела, как он грохнулся на землю. Предварительно подставив руки, даже не пискнув, но всё же, наверное, было больно. Левая длинная нога осталась в стремени, правая зацепилась каблуком за седло, так и повисла. К чести Бертольда, повода он всё равно не выпустил и продолжил сжимать его, сползшего с головы Графа наперёд.       Моргнув, Стефани очнулась.       — Господи… Тебе не больно? Говорить можешь? Сильно ударился?       Уставившись на редкие яблоневые листья, Бертольд пару секунд лежал без движения. Стефани испугалась, что он сильно приложился затылком, а глаза у него попросту закатились, но тут Бертольд помотал головой и глухо отозвался:       — Терпимо.       Граф преспокойно захрустел лопухами и, только сорвав несколько штук, покосился на наездника. А потом снова вернулся к лопухам.       Стефани заметалась на месте, не зная, можно ли отпускать повод Варежки. Но положившись на спокойный характер лошади, всё же набросила поводья на луку и кинулась к Бертольду. Когда она опустилась на корточки и беспокойно забегала взглядом по загорелому лицу, Бертольд печально вздохнул, пошевелил пальцами и стащил ногу с седла.       — Целый.       — Уж по тебе не скажешь, — испуганно возразила Стефани. Она опустила ладони и потрогала его лоб и виски. — Не болит?       На это Бертольд отозвался протестующим мычанием. И правда, вроде целый. Заколебавшись на секунду, Стефани поджала губы, отвела взгляд и перешла к рукам. Она не очень понимала, как отличить вывих или перелом от того, что должно быть, и надеялась просто убедиться, что руки обычные, а не прогибаются где-нибудь, как морда Варежки. Пальцы скользнули по белой ткани и нащупали тренированные мышцы, и Стефани задалась вопросом, чем такие дети, как Райнер и Бертольд, могли промышлять в их деревне до кадетского. Ответов в голову не пришло, зато руки оказались неповреждённые. Ну, на непрофессиональный взгляд Стефани.       — Зачем ты меня трогаешь? — печально спросил Бертольд.       Стефани ойкнула, вконец смутилась и помотала головой, отдёрнув руки.       — Ну ты просто… Лежишь всё, лежишь, не встаёшь. Вдруг, ну… Вдруг и права что-то случилось? — залепетала она.       — А ты что, врач? — прямо спросил Бертольд.       — Нет, не врач! — воскликнула Стефани и замахала руками. — Конечно, не врач. Просто… Ну правда, ничего не случилось?       — Я отдыхаю, — тихо отозвался он и прикрыл глаза. Впрочем, через секунду тут же открыл. — Ты права. Нас же звали.       Бертольд неожиданно шустро для своего роста вывернулся, высвободив сапог из стремени, и встал на ноги, игнорируя протянутую руку Стефани. Повозив ладонью по голове, он стряхнул травинки, потом одёрнул рубашку, выбившуюся из форменных штанов. Стефани глазела по сторонам, не зная, куда девать руки, потом, к своему счастью, вспомнила о Варежке, откланялась и поспешила увести ту в конюшню.       На кухню выстроилась целая очередь, и вся она была за кусочком яблока. Кухарка Джоан щедро выдавала по маленькому яблоку, разрезанному на четвертинки, и счастливые кадеты шагали скармливать их лошадям. Вытянув перед собой ладонь с раскрытыми пальцами, как учил Шадис, Стефани боязливо косилась на Варежку, пока та не подхватила всё одним махом бархатными губами. Хруст с яблочным запахом прозвучал, как благодарность. Стефани неуверенно улыбнулась и погладила облезлый нос Варежки.       — Хорошая, — тихо сказала девочка и улыбнулась, проведя пальцем по уху.       Варежка ничего не поняла и глупо вылупилась на Стефани, требуя ещё яблок.       Бертольд, похоже, и правда был в полном порядке. По крайней мере, при ходьбе не хромал, не морщился и из рук ничего не ронял. Однако Стефани всё равно сочла своим долгом удостовериться в этом самой. Бертольда она выловила уже под вечер, перед ужином, когда закат растекался по небу нежно-оранжевым цветом. Как персики, которые она так любила в Гарде.       Он сидел под той же яблонькой, один, без Райнера. Стефани, переодетая в гражданское, перебралась через канавы и зашагала через поле. Ноги утопали в высокой траве и колосьях, наливавшихся жизнью. Клевер щекотал голые ноги и тыльные стороны ступней, не прикрытые туфлями.       — Привет.       Бертольд поднял взгляд, щурясь от солнца, и кивнул. Стефани переминулась с ноги на ногу.       — Можно?       И снова кивок. Закрываясь от солнца, Стефани опустилась слева от Бертольда и поправила платье, белое-белое, совершенно не для поля. Скоро оно предсказуемо станет зелёным. Подоткнув подол под согнутые колени, Стефани повернула голову. Бертольд смотрел не на неё. Подтянув ноги к себе, он обнял их длинными руками, прислонился спиной к яблоне, а взгляд, понурый и блёклый, утыкался в траву.       — Чего грустный такой? — участливо спросила Стефани, положив ладони на колени.       Бертольд нахмурился и мотнул головой, вцепившись пальцами в голенища сапог.       — Ладно, поняла. Прости, не буду доставать.       Они молчали, слушая, как в траве стрекочут кузнечики. Ветер тихонько шелестел маленькими листьями яблони и дарил долгожданную прохладу. Тишину нарушили лишь единожды — около казарм кто-то кричал, пытаясь дозваться Жана. А солнце медленно пряталось за верхушки деревьев. Те стояли на горизонте так плотно, что казалось, будто это тёмный мыс.       Стефани выудила из волос шпильки. Развязав узкие белые ленточки, пальцы принялись расплетать косички, упавшие на плечи. Нырнув ладонями в волосы, Стефани с блаженством ощутила, как голова показалась совсем лёгкой. Ветер подхватил волосы, закрутил их светлой волной, и те коснулись чужих плеча и шеи. Бертольд вздрогнул и повернулся.       — Ой, прости, — засмеялась Стефани и забрала волосы на левое плечо. Вспомнив о Графе, она неожиданно для себя спросила: — А ты раньше тоже с лошади падал?       — Мне обычно Райнер помогает, — сипло ответил Бертольд и нахмурился. — А сегодня он в другой группе был.       — Ой, а можно спросить, сколько вы дружите?       Бертольд неопределённо повертел ладонью.       — Давно. С детства.       — Ого! Здорово как, — восхитилась Стефани. — Наверное, всем делитесь и знаете всё друг о друге.       Сведя брови, Бертольд напряжённо дёрнулся и впился пальцами в голенища сапог. От него прямо-таки сквозило непонятно откуда взявшимся недоверием.       — Нет, — наконец коротко ответил Бертольд, скользнул по ней настороженным взглядом и отвернулся, заставив Стефани растеряться.       Возникло ощущение, будто она его откровенно пугала. Но ведь… Стефани всегда старалась быть вежливой и дружелюбной. Неужели недостаточно? С девочками вроде вышло, с парой мальчишек тоже. Но не со всеми, видимо, было достаточно одной вежливости.       Профиль Бертольда темнел на фоне закатного неба. Стефани впервые заметила, какой у него длинный нос. Ещё кончик так загибается к низу… Невольно сравнивая, она провела пальцем по своему носу, прямому, тонкому и острому. А ещё у Бертольда были длинные ресницы, это она тоже приметила, сумев рассмотреть лицо достаточно близко. И подбородок узкий, и глаза — тёмные, непонятого цвета, а на солнце кажутся серыми. Но не как металл, как лесное болото — с бурым и зелёным отливом.       Бертольд вдруг повернул голову и глухо спросил:       — Почему ты постоянно со мной говоришь?       — Ну как почему, подружиться хочу, — честно ответила Стефани и подкрепила своим слова улыбкой.       Бертольд недоверчиво нахмурился. Его взгляд забегал по лицу Стефани, словно чертя невидимые линии от родинки к родинке.       — Правда? Зачем?       — Ну как зачем… Дружить — это ведь хорошо?       Бертольд не ответил, только пожал плечом и вытянул ноги. Стало любопытно, и Стефани повторила за ним, придержав подол платья. Ступни у неё оказались крупнее, но сами ноги были явно короче. Стефани вздохнула, силясь дотянуться носками до подошвы сапогов Бертольда. Ничего у неё не вышло, и Стефани невольно улыбнулась, думая, как Бертольд сумел так вымахать. Сведя носки туфель вместе, она сорвала травинку и повертела её в руках. Посередине шла тонкая светлая полоска, а сама травинка оказалась шершавой и цеплялась за пальцы.       — А почему я? — вдруг спросил Бертольд.       — Да просто. Ты хороший. И спокойный, — добавила она тише.       Бертольд кивнул, как будто не очень довольный ответом. Они снова помолчали.       — А тебе Граф нравится? — поинтересовалась Стефани.       — Нормальный. Послушный вроде.       — Ну, не как Лютик, — хихикнула она.       — Да Лютик вообще… — бросил Бертольд и махнул руками, внезапно обретя в голосе и движениях простоту. — Такой буйный, мне страшно рядом с ним.       — А мне-то как страшно, — сказала Стефани, с любопытством взглянув на Бертольда. Хотелось найти на его лице простое выражение, расслабленное и улыбчивое.       Зазвонил колокол. Потянувшись, Бертольд размял затёкшие ноги и поднялся с травы, а следом протянул Стефани руку. Она удивлённо вскинула брови.       — Ты говорила там что-то про дружбу, — пробормотал он, хмуря брови. — Я не уверен, что здесь, в армии, из этого выйдет что-то путное, но…       Стефани радостно ухватилась за протянутую ладонь и встала следом. Ладонь оказалась мозолистой, тёплой и приятной. Кажется, Стефани всё-таки была достаточно вежлива. Стараясь не спугнуть это настроение Бертольда, она тихонько ответила:       — Я поняла, поняла, не продолжай. Знаешь, я своим друзьям иногда вяжу шарфы.