Совместная жизнь с бессмертным гробовщиком: рекомендации, инструкция по применению и вредные советы — методичка для фамильяров

Вопрос «диеты» Альберта был, вероятно, одной из самых сложных задач, с которой приходилось справляться Роме. Это если не брать в расчёт сожительство с Аликом и его вздорным характером. Так или иначе, когда Малиновский только поступил на службу, Альберт добывал себе пропитание как и большинство «обычных» вампиров — охотой на людей. Тем не менее, он сам от этого был не особо в восторге, хотя на убийства ему временами идти ничто особо не мешало. Алик постоянно ворчал, что не в возрасте для этого, что трупы, даже с его-то работой, устранять весьма «геморройно», а чтобы лазать по ночам в окна людей и кусать спящих, он уж точно слишком стар. Что уж говорить о том, что иногда Альберт, заработавшись, просто-напросто забывал есть. В случаях, когда сил и времени на поиск жертвы у него не было, Алик довольствовался тем, что находил в морге. Кровь из трупов была, мягко говоря, «не лучшего качества», как и вкуса, так что такая диета сильно сказывалась на Альберте. Он становился ещё более раздражительным и дёрганым, бледнел ещё сильнее, и начинал выглядеть всё больше похожим на труп. Осмелев, Роман как-то попытался предложить ему свою кровь, но получил решительный отказ. Даже годы спустя, когда Малиновский решался повторять это предложение, его хозяин не соглашался. Алик всегда отговаривался тем, что у фамильяров кровь пить не принято. На самом деле, похоже, донорство было для него чем-то личным. Может даже слишком интимным. А, возможно, что более вероятно, он просто боялся переборщить и остаться без фамильяра. В любом случае, Рома всегда очень переживал из-за того, что его хозяин мало и редко ест, потому через пару лет службы заморочился и с помощью связей и накопленных денег договорился с больницей, чтобы получать поставки донорской крови в обмен на определённую плату. После этого в их квартире даже появился отдельный маленький холодильник, где хранились пакеты с кровью для Альберта. Тот тогда был Роману очень признателен, и с тех пор стал питаться куда лучше и чаще есть досыта. Конечно, кровь из пакетов уступала во вкусе «свежей», но зато была намного более доступна. Поэтому теперь, много лет спустя, Алик действительно редко охотился на людей и трапезничал намного более «по-человечески» — аккуратно пил кровь из пакета или переливал в кружку. Несмотря на это, он всё равно не любил, когда Малиновский заставал его за едой. В таких случаях Альберт иногда не выдерживал и срывался на тихий рык, чтобы прогнать Рому с кухни. Сам Роман ничего исключительного или уж тем более страшного в этом не видел. Ну пьёт и пьёт кровь, подумаешь, оба уже привыкли. Из-за чего его хозяин так переживал? Неужели боялся, что он испугается или почувствует к нему отвращение? Глупости. Малиновский никогда не боялся подвергнуться нападению со стороны своего хозяина. Его безоговорочное доверие, пожалуй, можно было назвать чрезмерной беспечностью. Алик мог похвастаться хорошей выдержкой, поэтому, даже если был голоден, никогда не скалил на него клыки и не пытался укусить. Скалился Альберт разве что если был зол или раздражён, но даже так никогда не пытался использовать свои клыки и когти как естественное оружие против Романа. И всё же после того, как они начали спать вместе, Рома стал замечать, что некий интерес к его шее со стороны Алика всё же имеется. Хотя тот, скорее, старался её избегать. Несмотря на это, одним утром Малиновский проснулся от того, что ему шумно дышали прямо в шею. Альберт был так близко, что задевал холодным носом кожу и едва ли губами не касался. — Что, Альберт Зурабович, решили устроить себе завтрак в постель? — сонно усмехается Роман. Возможно, от того, что он не успел как следует проснуться, он не чувствовал исходящей от Алика опасности, хотя острые клыки могли вонзиться в артерию в любую секунду. А тот, услышав голос своего фамильяра, дрогнул, поспешно отстраняясь и пряча лицо. Кроме удлинившихся клыков Рома успел заметить красные огоньки в тёмных глазах. «Как драгоценные камни», — подумал Малиновский с улыбкой. — Вы что, вчера не поужинали? — тянет Роман, приподнимаясь на кровати и легонько хмурясь. — Я же вам напоминал… Альберт тут же сводит брови к переносице и непроизвольно задирает уголок губ, демонстрируя острый белоснежный клык. «Раздражён», — с привычным смирением понимает Рома. — Я не успел. Малиновский вздыхает: ну конечно. — Сколько раз я вам говорил, что вовремя питаться важно, особенно в вашем случае, — он понимает, что так рискует только больше разозлить хозяина, поэтому поднимается с кровати и протягивает ему руку, — извольте пойти на кухню, завтракать, — произносит Роман с едва уловимой улыбкой. Альберт всё ещё кажется недовольным, но хотя бы не спорит, встаёт, придерживая чужую ладонь. Ему это абсолютно не нужно, но такие жесты им обоим в своём смысле нравились. Роме нравились потому, что это позволяло ему лишний раз прикоснуться к мраморной коже и почувствовать себя нужным, а Алику потому что напоминало о прошлом и о его власти над человеком… Ну и, может быть, потому, что Альберту на самом деле нравились прикосновения тёплых, почти горячих ладоней. Так или иначе, было в этом что-то аристократичное, чего временами не хватало им обоим.

***

— У вас здесь пятнышко. Позвольте… — Рома аккуратно касается салфеткой уголка чужих тонких губ, утирая кровь. Алик отводит взгляд. — Какие планы на сегодня, хозяин? — тактично интересуется Малиновский, чтобы перевести тему. Он прекрасно видел и чувствовал, что Альберт не в духе, поэтому поспешно отстранился, стараясь казаться максимально ненавязчивым. В такие дни «подъёма не с той ноги» его хозяин был склонен много ворчать из-за пустяков и ругаться. — Работа, — сухо бросает Алик, устремляясь в свою комнату. Роман опешил. — Но мне казалось, сегодня у вас выходной, — бормочет он, шагая за Альбертом. — Значит показалось, — вяло огрызается тот, открывая шкаф с одеждой. Малиновский изгибает брови недоумевающе-хмуро. — Вы что, забыли, что вам следует почаще отдыхать? Это важно, я же говорил, что… — И без твоих поучений обойдусь, — перебивает его Алик, глухо рыкнув. Рома замирает и закрывает рот. Он прекрасно понял, что следует остановиться. — Помочь вам одеться? — опустив взгляд и сложив руки за спиной, спрашивает Роман. — Я сам, — отрезал Альберт, всем своим видом давая понять, что в помощи не нуждается. Малиновский предпочитает смиренно удалиться. Ему иногда казалось, что это «я сам» звучит из уст вздорного ребёнка, который за сотни лет жизни так и не научился заботиться о себе. Только вот эти свои мысли Рома держал при себе — всё-таки пожить ещё хотелось. — Хозяин, к вечеру обещали дождь, не забудьте зон… — Роман замер, глядя на едва прикрытую входную дверь. Уже ушёл. Буква «т» вырывается у Малиновского тяжёлым вздохом.

***

Возвращается Альберт не поздно, но позже, чем хотел бы для него Рома. Мокрый до нитки, хмурый, явно уставший, и, кажется, злой — таким Алик появляется на пороге. Решил пойти пешком и попал под ливень, не иначе. — Что же это вы… — невольно вырывается у Романа, поспешно принявшегося помогать своему хозяину стянуть мокрый пиджак. — Так и заболеть недолго. Альберт перебивает его хмурым выразительным взглядом, и Рома замолкает, осознав собой сказанное. — Простите, забыл… — бормочет Малиновский, пряча глаза со смущённой усмешкой. — Хотите я сделаю вам горячую ванну? — спустя пару секунд спрашивает он. Алик тяжело вздыхает. — Да. — Хорошо, скоро будет, — кивает Роман, на пару секунд всё же замирая, чтобы разглядеть чужие волосы. Мокрые, они были угольно чёрными, так что на их фоне бледное лицо казалось и вовсе белым. Укладка, которую каждое утро Альберт сооружал с превеликой тщательностью, развалилась, позволяя волосам хаотично спадать на его лицо. — Знаете, не дело это, — внезапно произносит Малиновский, — сначала принесу вам полотенце. Алик вновь вздыхает, но, несмотря на хмурость, не говорит ни слова, только провожает своего фамильяра тяжёлым взглядом. Пока тот возится в ванной, он, оставляя за собой дорожку мокрых следов, проходит в гостиную, начиная расстёгивать пуговицы на липнущей к телу рубашке. — Вот, — бормочет Роман, подходя к нему с полотенцем, — давайте я… — он осторожно набрасывает то на чужую голову, принимаясь мягко обтирать насквозь промокшие волосы. Альберт глядит на него исподлобья, всё ещё хмуро, но не ругается — уже хорошо. — Погода сейчас очень обманчива, хозяин, — тихо тянет Малиновский, — пожалуйста, берите зонт в следующий раз. Или хотя бы смотрите прогноз. Алик не успевает ответить — Рома слегка наклоняется, с тихим «давайте лучше я», начиная расстёгивать пуговицы вместо него. Промокшая рубашка, как и пиджак с полотенцем, отправляются в ванную. Роман возвращается в гостиную, глядя на терпеливо стоящего там Альберта со смесью заботливости и какой-то снисходительности. Тот даже сейчас похож на произведение искусства. Алик ловит этот взгляд и хочет отвернуться. Ему становится внезапно неприятно от осознания того факта, что худой торс со всеми его шрамами сейчас настолько открыт, обнажён для чужих глаз. Малиновский протягивает ему второе полотенце, уже побольше, и Альберт кутается в него торопливо. — Вам бы согреться, — внезапно задумчиво тянет Роман. Алик не успевает опомниться, как тот шагает навстречу, заключая его в объятия. Альберт даже охает коротко от неожиданности. Его словно к батарее прижали: от Ромы в одной футболке тепло исходит, как от печки, а широкие ладони, бережно и осторожно опустившиеся куда-то в район лопаток Алика, греют даже через ткань полотенца. Малиновский, не встретив сопротивления, улыбается. Пытаться обнять Альберта вне постели, где он это позволял, безусловно, было опасно. Но риск был оправдан. — Если хотите, постоим так, пока вода набирается, — миролюбиво тянет Роман. Алик с коротким кивком прижимается ближе.

***

После горячей ванны Альберт входит в гостиную явно в более хорошем расположении духа. Влажные волосы убраны назад, но всё ещё торчат, придавая бледному лицу живости. Худые плечи обтягивает домашняя рубашка из мягкой ткани. Рома, рассевшийся на диване, невольно улыбнулся. Ему весьма льстил тот факт, что хозяин согласился погреться о него. С тех пор, как они начали спать в одной кровати, Малиновскому казалось, что они закономерно стали ближе. Хотя бы чуточку. Конечно, он старался не думать об этом слишком много, но… Роман отвлёкся, хмурясь едва уловимо. Поначалу расслабленные и плавные движения Алика сейчас стали слегка ломаными, резкими. Так он выглядел, когда терял самообладание. Ноздри, кажется, против воли их хозяина, шумно втянули воздух. — Вы голодны? — прямо спросил Малиновский, слегка напрягаясь. — Не обедали ведь, наверняка… Альберт чуть поморщился, выдавая собственное неудовольствие. Он не любил, когда его видели насквозь, но Рома за долгие годы сумел наловчиться его понимать, пожалуй, слишком хорошо. Это по крайней мере касалось привычек. Роман, напротив, ощутив на себе беглый, изучающий взгляд, изогнул брови в лёгкой заинтересованности. Алик оглядывал быстро, но внимательно. Пытался найти рану. — Я порезался, когда готовил, — признаёт Малиновский, решая лишний раз не испытывать чужое терпение. На его пальце и вправду красовался пластырь. Чуткое обоняние Альберта не обмануло. В голове Ромы проносится шальная мысль. — Может, вы хотите? — тянет он слегка неуверенно, несмотря на это взгляд направлен прямо в чужое лицо. — Можете укусить, — Роман усмехается, — я не против стать вашим ужином сегодня. Если только оставите в живых, это было бы неплохо. Хотелось бы подольше быть вам полезным. Малиновский на самом деле не ожидает, что Алик согласится. Тот никогда не соглашался — отказывался все эти годы, даже когда еды было куда меньше, чем сейчас. Из принципа или из упрямства — а не одно ли и то же? Поэтому Рома вскидывает брови не то радостно, не то удивлённо, когда Альберт делает шаг навстречу. — На полноценный ужин ты всё-таки не тянешь, — у Алика невольно вырывается хищная усмешка, такая, которую можно было увидеть нечасто. — Значит, я всё-таки слишком много о себе возомнил? — ответно усмехается Роман, чувствуя, как внутри всё замирает от чужих окончательно теряющих сдержанность и плавность движений. — Знаете, я честно говоря, всё это время думал, что отвратителен вам в этом плане… — его усмешка пропадает, сменяясь какой-то странной почти застенчивостью. Взгляд Малиновского цепляется за острые удлинившиеся клыки и он замирает слегка растерянно, почти зачарованно. Альберту бы точно не понравилось, если бы он назвал их красивыми. Алик едва уловимо нахмурился, словно действительно размышляя над словами своего фамильяра. Он приобретает какую-то осторожность в хищных движениях. Подбирается медленно, словно боится спугнуть, а потом садится на диван, рядом, заглядывая в лицо Ромы не с голодом, но с внимательностью, будто силился рассмотреть в нём что-то конкретное. — Я точно могу…? — до смешного неуверенно тянет Альберт, в считанные секунды теряя всю свою властность. Роман его таким не видел, наверное, никогда. До него даже не сразу доходит, что его хозяин спрашивает разрешение. Малиновский тихо выдыхает, почти успокаиваясь. — Точно. Я разрешаю, — он невольно улыбается и чуть разводит руки, — я весь ваш, Альберт Зурабович. Алик поджимает губы сосредоточенно, а потом приподнимается и аккуратно пересаживается на колени Ромы, отчего тот замирает, боясь пошевелиться. Волнение накатывает с новой силой. Они оба, кажется, нервничают. Альберт долго рассматривает его шею, но медлит, похоже не зная, как подступиться. Малиновский решает разрядить обстановку внезапно напросившимся воспоминанием. — А, помните, когда я был моложе, ещё только начал у вас работать, вы всё время грозились меня укусить? — смеётся он, даже не натянуто. Алик легонько сводит брови к переносице, что сейчас кажется почти забавным, и фыркает. — Не было такого… — бормочет он сосредоточенно, но с долей своей фирменной язвительности — вредничает. Рома щурится лукаво, улыбается почти шаловливо, словно действительно не боится, что за сказанную им невольно дерзость или очередную глупость он может поплатиться прокушенной артерией. — Всё понимаю: возраст, память уже не та. Альберт, на удачу Малиновского, не реагирует на этот излишне наглый подкол, но чуть хмурится и подаётся вперёд, одним этим движением заставляя его замолчать. — Главное не дёргайся. Рома не выдерживает и вздрагивает, когда чужая холодная ладонь проходится по шее, ложась на плечо и слегка сжимая. В несильной пока, но уверенной хватке, сквозь ткань футболки ощущаются острые когти. Малиновский нервно усмехается. Страх не накатывает и сейчас, когда Алик, наклонившись, оказывается в опасной близости к его шее — то, что чувствует Рома, скорее похоже на трепет вперемешку с восхищением чужой силой. Альберт может его убить, практически не прикладывая усилий, но Роман отчего-то всё равно ему доверяет. Лишать себя фамильяра всё-таки Алику невыгодно, точно не сейчас, когда тот по человеческим меркам ещё относительно молод. Малиновский осторожно вздыхает и слегка наклоняет голову, лишь больше открывая шею. Холодные ладони на его плечах сжимаются чуть сильнее. Альберт кусает резко, но, как можно судить по выверенности его действий, осторожно. Рома морщится от укола боли в том месте, где острые клыки впились в кожу, но покорно не дёргается. Не настолько уж это больно, потерпеть можно. Тем более ради Алика. Тот был настолько близко, насколько, вероятно, уже не будет больше, и ради ощущения холодных губ на своей шее Роман готов был сидеть так столько, сколько его хозяину будет нужно. Воздух застревает где-то в глотке, когда Альберт начинает глухо урчать. Этот звук был чем-то средним между довольным мурлыканьем кота и рычанием хищника, и Малиновский не выдерживает — осторожно устраивает руки чуть ниже чужих лопаток, начиная легонько поглаживать. Прежде хозяин на него только рычал. Рома начинает чувствовать лёгкое головокружение, когда Алик отстраняется, словно нарочно неспешно, и облизывает клыки. Шею огнём жгло. — Ну как вам? — интересуется Роман с растерянной усмешкой. Он не успевает сказать ещё что-нибудь, потому что Альберт внезапно наклоняется вновь и проходится прохладным, чуть шершавым, как у кота языком по его шее, там, где на месте укуса проступили капли крови. Малиновский вздрагивает и невольно выдыхает тяжело. У него мурашки по спине поползли. — На ужин ты не тянешь, но как десерт вполне неплох, — глухо усмехается Алик, к счастью для Ромы, не спеша отстраняться. Тот цепляется за любую возможность пошутить. — Значит, я пришёлся вам по вкусу? Альберт коротко щёлкает зубами у него над ухом. Легко мог бы перегрызть глотку, но возможностями не пользуется, только угрожает шутливо. — Не зазнавайся, — тянет Алик вполне спокойно, даже с едва уловимой насмешкой. Роман хмыкает, но тут же теряет остатки напускной самоуверенности, стоит Альберту устроить голову у него на плече. Тот, кажется, даже чуть-чуть теплеет. Видимо, горячая кровь его разморила. — Согрелись, хозяин? — тихо интересуется Малиновский, осторожно проводя одной рукой вдоль чужой спины. Сквозь тонкую ткань рубашки можно даже почувствовать позвонки. Тепло его ладоней тоже сейчас наверняка ощущалось лучше. Алик так близко, как вряд ли когда-нибудь ещё будет. — Да, — признаёт тот, и Рома готов поклясться, что в его голосе слышит довольство. Альберт даже не пытается увильнуть от осторожных, с лёгкой опаской ласкающих его рук. В том, что прикосновения ему нравятся, Роман убеждается, когда Алик, дрогнув и чуть выгнувшись в спине, прижимается ближе. Он наверняка прикажет об этом не вспоминать. Малиновский тихо вздыхает, прикрывая глаза. — Если в следующий раз захотите ещё, просто попросите.