Фантом

Город погряз в густом и плотном тумане, мягком и влажном на ощупь. Не видно было ничего на расстоянии ста метров – объекты пролетали рядом словно в замедленной съемке, теряя свои четкие очертания, расплываясь подобно акварельной краске на влажном холсте. Звук, казалось, также не поспевал за движением – частоты сменились на низкие, шершавые, дребезжащие, режущие слух своими колючестями. Сумрак добавлял гнетущей, давящей на сердце и сознание атмосферы неизбежного приближения чего-то мрачного, удушающего, разбивающего раненую душу на тысячу мельчайших осколков, режущих внутренности, словно лезвие бритвы. Он никогда не смог бы сказать со сто процентной уверенностью, что же всё-таки являлось виной такого его состояния – будь то магнитная буря с гипервысоким давлением, самая сильная за последние сто лет, или же будь то непозволительно огромная порция дури, употребленная им часом ранее. Вдобавок, всё это было хорошенько сдобрено целой бутылкой виски. Подумать только. Садится за руль – поворачивает ключ зажигания. Машина отзывается мягкой вибрацией и глухим гулом, плавно перетекающим в рычание под капотом. Он же отзывается протяжным стоном и тяжелым дыханием – собрать себя воедино оказывается задачкой не из простых. Берет в руки остатки самообладания и жмёт на газ. Получается слишком резко и неаккуратно, кажется, задето крыло соседней припаркованной перед клубом машины. Это становится очевидным после короткого пронзающего слух скрежета и будто виновато мигающих в зеркале фар, взывающих к крепко спящей совести и молящих не уезжать. Откидывает голову на спинку сидения. Сглатывает. Дышит всё так же тяжело. Да и к чёрту это всё, к чёрту. Обрывисто жмёт газ. Спустя мгновение всё же тормозит и кидает из окна купюру в двадцать долларов – она подобно пушистой снежинке медленно кружит по направлению к влажной по весне дороге. Тонет в грязи. Закуривает. Дым лезет в глаза и жжется. Открывает окошко, впуская в салон холодный ночной воздух в купе с туманом. Или это все-таки от сигарет так тянет, а не туман? Не может же он так заполнять всё собой, подобно тяжелому дыму для спецэффектов. Он же не в театре, ей богу. Да и не в кино вовсе. Хотя, уж больно всё напоминает бездарную трагикомедию. Или этот дым уже просто проник ему в больную башку? Влажная прохлада окутывает своей негой его не по погоде легко одетое тело. Мурашки волнами бегут по коже. Сводит судорогой в жалкой попытке сбросить их с себя – словно толпа муравьев щекочет всё его существо. Несется по улице на бешеной скорости, которая все равно кажется ему недостаточной. Слишком медленно. Недопустимо. Этого ему категорически мало. Крутой поворот, сшибает мусорный бак. На лобовом стекле фантики и обертки, салфетки и жвачка прилипла – машинально включает дворники и делает только хуже. Видимость очень плохая и краски сгущаются. Он и сам не понял, как вылетел на тротуар. Крутит руль влево. Теперь на встречной полосе – все сигналят и тормозят перед ним, а он летит напролом. Каким-то чудом на сей раз не задев никого, и как такое может быть? Фантастическое везение. С голых веток деревьев капает влажный конденсат – густыми каплями обрамляя его путь. И пусть движение автомобиля кажется хаотичным – сердце дорогу знает, и ведет, ведет туда, где оно хочет обрести покой. Потому что этот рваный ритм жизнью в полном смысле этого слова язык не поворачивается назвать. Это волокита, жалкое существование, и лишь боль, пронзающая сознание изо дня в день свидетельствует о том, что он еще жив. Жив, потому что чувствует. Чувствует даже сквозь пелену травы, сквозь кристальную гладь водопада водки, виски, коньяка и чего угодно еще. А чувствовать он больше не хочет. Выдохся, сдался – называть это можно как угодно, слова давно потеряли для него какой-либо смысл. Жалкий набор букв, звуков, колыхающихся на языке, заплетающемся от всего того, что он употребил. А может быть, он просто устал? Сам себя измотал, накрутил, преумножил все чувства. Психика – она же у любого не железная, имеет свои границы тоже – уважать их надо. Давать хоть иногда ее чутким туго натянутым струнам покой, а не пытаться играть на их расстроенных чувствах. На большой скорости эмоции не успевают впитаться в сердце, а мысли не формируются так, чтобы подавить собой наркотическое забытьё – они словно проносятся за окном автомобиля, исчезая бликами света в темноте. Поэтому он лишь сильнее давит на газ, теряя какие-либо грани разумного. Теряя настолько, что страх унести за собой жизни других – ничтожен. Что значит жизнь? – лишь суета, борьба и много боли. Суета – в попытке достичь чего-то. Борьба – в попытке примирить разум и сердце. Боль – когда разум побеждает и ликует, но ликование это длится недолго – ведь это ошибка. И эта ошибка стоит жизни, стоит биения чьего-то сердца. Ведь одно такое, особенно дорогое, он уже погубил. От этой мысли с губ срывается жалкий всхлип. Большой шершавой ладонью накрывает собственный рот, пряча болезненный стон из глубины души. Глаза блестят в свете ночных фонарей. С усилием выпускает воздух из носа. Пытается дышать глубоко в попытке унять подступающую бурю. Получается. Совсем размяк, конченный кретин. Хмурит густые черные брови, они сходятся в глубокой морщинке у переносицы. Где, сука, было его сострадание и милосердие, где были его чувства и сраная сентиментальность, когда они были так нужны. И почему их так много сейчас – когда уже ничего не исправить. Зато теперь словно рухнула возводимая годами стена ненависти и безразличия – и бесконечный поток сантиментов не даёт ему буквально вздохнуть полной грудью. Поворачивает к набережной – мчит вдоль ограждения. Он знает место, где оно особенно непрочно. Знает, что один неловкий поворот руля отделяет его от секундного полета, от минутного погружения на дно и всего от нескольких мгновений, когда вода окончательно заполнит его лёгкие, и он навсегда закроет глаза. Звучит не сколько пугающе, сколько завораживающе и даже притягательно. По крайней мере, водоворот чувств сменит водоворот вполне обычный, мутный и дурно пахнущий. Вот он уже совсем близко. Пора брать сильно правее. Ладони холодеют, а на виске капелька пота – неужели он и правда решился? Всё, обратной дороги нет? Кажется, что решение должно быть хладнокровным, а разум – чист и спокоен. Внутри же у него бьётся агония. Сглатывает скопившуюся слюну. – Остановись. От ужаса охает и бьёт по тормозам. Машину ведет, и он всё равно летит к перилам, но жесткий удар об бордюр останавливает его от непоправимого. Бьется виском об стекло, бровь рассечена, в глазах всё плывет, но сознание мигом трезвеет. Ошалевшим взглядом пытается найти источник звука – он был уверен, что некто был на соседнем сидении еще буквально мгновение назад. Появился из неоткуда и исчез в никуда. Этот некто, по-свойски закинувший ногу в грязном старом кеде прямиком на панель. Некто, с таким до боли знакомым голосом. Некто, чьи пшеничные кудри почему-то всегда пахли чем-то сладким и тёплым. Некто, кого, в чем он был уверен на все сто процентов, он похоронил месяц назад. И он готов был поклясться, что единственное слово, проронившее это нечто, было реальнее всего, что было с ним за эти тридцать с лишним дней. Надо дышать глубже. Надо продышать это. Просто продышать, и тогда станет легче. Очередной глубокий вдох – и в нос почему-то бьет до боли знакомый запах чужого одеколона. Нет, это уже слишком. Мигом вылетает из машины, спотыкается и падает на мокрый грязный асфальт. Переворачивается на спину. Ночные облака летят космически быстро, будто пытаясь скрыть следы присутствия того, что не должно было явить себя. Холодный ветер задувает за шиворот пальто, безнадежно испорченного этим днём. На губах солёный привкус – кровь пошла носом и заливает всё его лицо, стекает по шее. - Какого чёрта? – шепчут большие губы, языком ловя металлическую кровь, - Какого, мать твою, чёрта…