неудачные признания: сто и один случай

юнги пьян. растекается по всей поверхности чьего-то дома весь ничейный. точнее он — чей, а у него — ни души. глотает-сглатывает: ритуал. важно ли, что? да насрано, в целом. тряпка по жизни — даже сейчас протирает собой грязное, невысказанное. подошвы топчут молодость, а он — какой-то бутер, спизженный в самый последний момент, чтобы лететь в градусную яму с дырявым парашютом, а не голым и без страховки. плацебо ли — бутерброд, алкоголь, трезвое молчание? чонгуку его никогда не понять, его измазанного в копоти чужих глаз влечения и болезненного перепиха не с теми — перебьется, чтобы не сойти с ума; овсянка, потому что нищий, а умирать голодным — еще мучительнее. звонить глубокой ночью — откровение, в которое он упал с дырявым парашютом, разбиваясь в такую же лепешку, как и без. зря — да. обидно — до дурости. это — горькая правда, которую юнги запивает вновь и вновь, перебивая прогорклой дешевизной пойла. выкручивать внимание на максимум — каждое слово, вздох и посыл на хуй. после первого раза — не больно; юнги сигает мертвым изначально. — люблю тебя, — неправда, хотя обманом и ложью не назовешь. юнги не понимает, что не любит. что это — другое. это — патология, которую только лечить, а не усугублять депрессантом — собой. — когда-нибудь мое терпение закончится, юнги, — устало коверкает трубка ответное «я тебя тоже». — даже не посмотрю на то, что мы братья. юнги пьян. темнота рисуется на обратной стороне век в монотонном музле гудков, и хочется закрыть эту черную орущую дырку очередной бутылкой. он тоже не смотрит.