неудачные признания: сто и один случай

— я уезжаю. хосок стоит напротив и выжигает своими темными глазами душу. сожаление, тоска и вина облизывают соленой водой истерзанные ноги. стоит напротив и как будто всаживает острие клинка прямо по центру груди юнги. мину не хочется спрашивать причины, следствия и другое дерьмо, которое бы потом обмусоливать тысячу раз. говорить «почему» и в принципе сотрясать воздух. ему хочется разрыдаться в ближайшем углу и забыться до состояния нестояния. — я вернусь, — заверяет чон, еще даже не собрав вещи и не сгребая ручки дорожной сумки в руках. — вернусь. к тебе. юнги с трудом держит свое лицо при себе и тянет однобокую поджатую улыбку. где-то в глубине души, на том самом уровне, где он переставал вешать себе обнадеживающую лапшу на уши, он знал, что птицу в золотой клетке не удержишь, даже если птица привязана в ответ. мин закрывает глаза и подходит ближе, перебарывая в себе замороженное состояние, обнимает хосока — насаживается на клинок по самую рукоять с безысходной улыбкой и легкой душой, несмотря на заглушающую все реальные звуки боль. запах чона ударяет в нос, а глаза нестерпимо раздражаются, когда хосок крепко сжимает аморфное тело. — буду ждать, — каким-то эхом шепчет парень, неловко кладя руки на талию и даже не пытаясь вдавить хоби в себя — обрубило и аварийный генератор внутри. никто не вернется, даже если юнги будет самым преданным псом в мире. никто не вернется, даже если юнги будет самым лучшим человеком на свете, пока мин не будет дорог так же, как и все те, кто ушел. никто не вернется. и хосок — тоже.