Перерождение

6. А ему еще казалось, что учиться в Гусу Лань было трудно! Да по сравнению с Лаик, Облачные Глубины выглядели просто раем из эсператистских легенд. Там, по крайней мере, кормили хоть простой и пресной едой, но ее всегда было вдоволь. Здесь же… хуже, чем в полуразоренном королевскими солдатами Надоре. («Зато без всяких техник совершенствования сохраню идеально стройную фигуру», - уговаривал себя Не Хуайсан, с тоской вспоминая пиры в родном Цинхэ, местное пиво – лучшее во всей Поднебесной, жаренное на вертеле мясо и острые соусы). Слушая речи главного ментора, господина Арамоны, он не раз за утомительно долгий вечер хотел подняться с места и высказать жирному, вонючему, самодовольному типу всё, что думает о его нравственном облике и способностях как учителя. («Простите, учитель Лань, за небрежение к учебе и побеги в Цайи за вином! Вы были порядочным и знающим наставником, а я так долго этого не понимал…»). Но нельзя. Нужно молчать. Об этом предупреждали дядюшка Эйвон Ларак и граф Штанцлер, но одно дело слышать, а другое – столкнуться с презрением и унижениями самому. Наследники богатых семей, приближенных к трону, держались уверенно, позволяя себе не скрывать скучающее выражение лица. Унар Паоло, черноволосый и черноглазый, скорее всего, южанин, задумчиво смотрел в потолок. Унар Эстебан самодовольно ухмылялся, ну точь-в-точь павлин из клана Цзинь. Изо всех сил изображали послушание Карл и Луитджи, должно быть, наследники каких-то бедных семей. Но и те, кто в фаворе, и те, кого ждало не самое завидное будущее, смотрели на Ричарда Окделла с этакой смесью сожаления и брезгливости. Будто знали, как сильно ненавидят Окделлов в столице, и не собирались скрывать презрения к опальному потомку некогда великого рода. Не Хуайсан умел держать лицо в прошлой жизни, притворяясь маленьким, слабым и ничего не знающим. Похоже, это умение не подведет его и сейчас. Кансилльер говорил, отца в столице уважали, даже побаивались, хоть он был не так хорош в фехтовании, как Рокэ Алва (кэналлийская школа в этих землях считалась лучшей). Люди ждут того же от сына – пусть увидят нежного и мечтательного юнца, увлеченного рисованием и поэзией. Пусть до поры до времени думают, что он ничего не умеет… 7. Старое поместье хранило множество тайн, и не всегда безопасных. Проклятие, как же трудно столкнуться с этим, будучи в теле юнца из опальной семьи, шестнадцатилетнем теле, которое вовсе не таково, как выглядящее на пятнадцать-шестнадцать тело заклинателя, приближающегося к второй сотне лет. Непонятно, что влияло больше, возраст и уровень силы тела, или чуждая, явно враждебная ци, но Не Хуайсану постоянно хотелось есть, постоянно хотелось поспать в тепле, а больше всего его угнетали одиночество и несвобода. В первые четыре месяца унарам было запрещено выходить из келий после занятий, запрещено общаться друг с другом. А общаться с Окделлом почти никто и не стремился. Разве что, близнецы Норберт и Йоганн, которые знали и так, что их заберут на службу в родную Торку – им столичные интриги были ни к чему. Близнецы напоминали Не Хуайсану дагэ – такие же высокие, широкоплечие, прямолинейные… они вступались за «слабого и ничего не знающего» товарища по учебе, когда менторы без всякой на то причины обвиняли его. Но рассказать им о том, что чувствует, он не мог. Валентин? Он умен, но наследнику Приддов тоже велели молчать, ни с кем не общаться больше, чем позволяют правила или требует этикет, и ни во что не вмешиваться. Эстебан, Северин и Анатоль, похоже, знают друг друга уже давно и переговариваются и переписываются тайком, когда наставники делают вид, что не видят. Стать своим в этой компании невозможно, да и не нужно. Присмотреться, что ли, к южанам? Не Хуайсан заметил, что унар Паоло носит украшения, похожие на талисманы. Вряд ли он привез их из дома просто так. А еще эти шуточки графа Сузы-Музы, поначалу безобидные, но становящиеся всё более и более опасными… над кошачьим мяуканьем по ночам, протянутыми в коридорах веревками и язвительными письмами, которые получал Арамона, еще можно было посмеяться. Но потом Суза-Муза подменил шпагу ментора на вертел, а настоящее оружие слуги обнаружили в дальнем уголке сада, причем с засохшей кровью на лезвии. Чуть позже пропал слуга, убиравшийся в кельях на втором этаже. Другие унары вели себя так спокойно, будто не обратили на это внимания, а может и не обратили, а Не Хуайсан насторожился. Он еще в Цинхэ привык знать в лицо и по имени не только самых главных советников и командиров. Да и менторы шептались между собой – это он слышал, когда по поручению мэтра Шабли приводил в порядок книги в библиотеке. Он стоял, скрывшись за высокими полками, незаметный, словно мышь. Вот и узнал вещи, для чужих ушей не предназначенные.