Спасти Драко Малфоя

      2 мая 1998 года. Этот день вошел в историю магии как один из самых мрачных, и в то же время счастливых моментов. Темный Лорд пал, а его сторонники были схвачены Орденом Феникса. Война была официально окончена.       Пожиратели смерти и все остальные сторонники Волдеморта предстали перед Британским военным трибуналом в составе пятидесяти судей, представлявших интересы Англии, Уэльса, Шотландии и Северной Ирландии. Им были предъявлены обвинения в преступлениях против магии и всего магического сообщества.       Первым слушалось Дело Лестрейнджей. Пятого июня все пятьдесят судей признали Лестрейнджа-старшего, Рабастана, Рудольфуса, и Беллатрису виновными. Приговорены к смертной казни через поцелуй дементора. Единогласно.       Дело Антонина Долохова вызвало много шума. Десятого июня ему были предъявлены обвинения не только против магического сообщества, но и против маггловского мира, поскольку именно он был ответственен за устрашение маггловской Британии, пытки и эксперименты над магглами, и многочисленные убийства родителей магглорожденных. От руки Долохова пал Римус Люпин, так что Гарри Поттер имел личный интерес к его делу. Это, вероятно, и позволило вынести окончательный приговор так скоро. Долохов был признан виновным по всем пунктам и приговорен к смертной казни.       Дело Кэрроу получило интересный оборот. Судьи не были уверены, что брат и сестра Кэрроу заслуживают той же меры наказания, что и Лестрейнджи. Их вклад в разжигание ненависти к магглам и поддержка режима Темного Лорда не вызывали сомнений, но все же их преступления отличались меньшей жестокостью и кровавостью. Двенадцатого июня судьи проголосовали за пожизненное заключение Алекто и Амикуса Кэрроу в Азкабане.       Пятнадцатого июня рассматривалось дело Корбана Яксли. Был признан виновным по всем пунктам и приговорен к смертной казни.       Дело Уолдена Макнейра получило особое внимание, поскольку во время судебного процесса после Первой магической войны он заявлял, что был на стороне Темного Лорда по принуждению. Именно это и вызывало споры: рассматривать ли данный факт как отягчающее обстоятельство, или судить только за преступления во время Второй магической войны? Семнадцатого июня Макнейр был признан виновным только в преступлениях, относящихся ко Второй магической войне, и приговорен к пожизненному заключению в Азкабане.       Долорес Амбридж подверглась обливиэйту, лишена палочки и выдворена из магической Британии. Теперь она была частью маггловского мира, который так презирала.       В течение следующих тринадцати дней были вынесены приговоры Мальсиберу, Августу Руквуду, Эйвери-старшему, Крэббу-старшему и остальным Пожирателям смерти.       Всего за месяц Британский военный трибунал вынес окончательные приговоры всем сторонникам режима Волдеморта.       Всем, кроме одного.

***

      «Спустя год после битвы за Хогвартс Визенгамот готов огласить приговор Драко Малфою — самому юному Пожирателю смерти.       Что случится с Малфоем-младшим без протекции родителей? Приговорят ли его к смертной казни или его пощадят, приняв во внимание юный возраст?       Можно ли оправдать преступления против всего магического мира отсутствием жизненного опыта? Думается, что общественность не окажется в восторге от такого исхода дела», — на этом Гермиона свернула газету и откинула ее на стол.       Гермиона устало потерла виски и откинулась на кресло. После войны она переехала в дом на Гриммо, потому что Гарри нужна была помощь. Не только с делами в Министерстве. Комната выглядела пустовато. Книжные шкафы, массивный стол из красного дерева, одинокая кровать и огромные окна, завешанные плотными темно-бордовыми шторами. Никаких картин, цветов или мягких ковров. Ее комната — крепость, оборонительное сооружение, а не уютное пристанище для усталого путника. Даже одежда Гермионы стала выглядеть по-другому: больше никаких растянутых свитеров, кардиганов, длинных плиссированных юбок. Гермиона носила вещи, в которых удобно передвигаться — в любую минуту она была готова сражаться, бежать, скрываться.       Она больше не чувствовала тревоги, страха, беспокойства. Гермиона Грейнджер вытравила из себя эти чувства еще в начале войны, потому что спасение дорогих ей людей требовало холодного рассудка и ясности мысли. Она закаляла свой разум, чтобы быть способной защищать.       И все же, сейчас ей был неспокойно.       Драко Малфой отправится в Азкабан. Рита Скитер постаралась над тем, чтобы все взгляды были прикованы к нему. Его не оправдают. Осознание того, что ее школьный враг отправится в Азкабан на пожизненное заключение было чем-то… странным. Она помнила его заносчивым, высокомерным, эгоистичным, но он никогда не был похож на тех, кто предстал перед военным трибуналом после окончания войны, однако черная метка на его руке была точно такая же, как и у осужденных на Британском процессе.       Теодор Нотт остается на свободе. Пэнси Паркинсон и Блейз Забини остаются на свободе. Они проведут следующий год, сдавая экзамены для поступления на работу в Министерство магии, Святого Мунго или уедут заграницу. А Драко Малфой проведет следующий год в Азкабане. И еще один, и еще много-много лет. Пока от него не останется только запись в архивах Визенгамота.       Гермиона не могла выбросить эти мысли из головы. Она разгладила газету, и ее взгляд зацепился за фотографию Драко. Бледный призрак самого себя. Его не нужно было отправлять в Азкабан, чтобы лишить жизни — он сам себя казнит при возможности. Гермиона водила тонкими пальцами по его лицу на колдографии и думала, что что-то в этом мире пошло не так.       Дело Малфоев вызвало споры в связи со смертью Нарциссы и Люциуса, однако все же было вынесено на судебный процесс. Их признали виновными посмертно, но основным предметом дискуссии все еще оставался Малфой-младший. Его преступления не были столь жестоки, чтобы приговаривать его к смертной казни, но исходя из того, что слышала Гермиона о его допросе, было ясно, что его не оправдают. Драко Малфой признался в соучастии в убийстве Дамблдора, посредничеству Пожирателям смерти в проникновении в Хогвартс, намерении убить Гарри Поттера, и список обвинений только дополнялся по мере расследования. Дело Драко Малфоя было единственным, требовавшим доказательств для вынесения приговора, и потому затянулось на целый год.       Необъяснимая тоска одолевала Гермиону, когда она думала о «Победном процессе», как его окрестили в газетах. Гермиона помнила каждое дело, на котором выступала свидетелем, но тогда она не вздрагивала, когда слышала смертные приговоры. Все, что она чувствовала на каждом судебной заседании — равнодушие. Ей не было дела до смертей Пожирателей — в ее системе приоритетов они были на последнем месте. И все же, мысль о смертной казни Драко тревожила ее.       За время войны Гермиона стала жестче, сильнее, ее глаза приобрели стальной оттенок, а движения стали более отточенными. Она научилась быть жестокой, и это помогло ей зачитывать свидетельские показания в суде без эмоций. Ее голос больше не дрожал, когда она смотрела в глаза убийцам, она не дергалась, когда кто-то из Пожирателей пытался сорваться и броситься на нее. Гермиона могла достать палочку и оглушить противника за долю секунды, и ей даже не требовалось произносить заклинание вслух. Это был четко выверенный механизм. Когда Гермиона Грейнджер защищала тех, кого любит, мораль перемещалась куда-то на задворки сознания, уступая место выученному сценарию: сначала — защитить любимых, потом — оценить последствия. Ее система приоритетов не была рассчитана на мораль.       — Гермиона, я стучу в дверь уже несколько минут, — голос Гарри прервал ход ее мыслей.       — Прости, я зачиталась. Что нового в министерстве? — Гермиона одернула руку от фотографии Драко. Она чувствовала себя воришкой, пойманным на месте преступления. И фотография пожирателя смерти, которую она бережно сжимала в руке всего секунду назад, была самой явной уликой.       — Суд назначен на второе мая. В день битвы за Хогвартс. Кингсли сказал, что это отлично поднимет дух тем, чьи близкие погибли во время войны, — Гарри нахмурился, и Гермиона отлично знала этот взгляд. Гарри Поттер, мальчик, спасший Британию, все еще чувствовал вину за то, что спас не всех. Она крепко сжимала его руку, когда объявили о смерти Люпина и Тонкс, когда погиб Добби, Сириус, когда на седьмой курс вернулось чуть менее половины их однокурсников.       — Что будет с Малфоем? — это был лишний вопрос. Совершенно неуместный. Какая разница Гермионе Грейнджер, что будет с Драко Малфоем?       — Получит то, что заслуживает. Билет в Азкабан, — сердито выплюнул Гарри. Он действительно настолько ненавидел Драко?       — А помнишь, что с ним было на шестом курсе? Может, он не хотел принимать чертову метку… И он ведь не смог убить Дамблдора, — опасный разговор. Очень опасный. Попытка оправдать пожирателя смерти — риск, и Гермиона это понимала.       — Он пустил в Хогвартс пожирателей смерти. Он пытался убить Дамблдора, и обязательно сделал бы это, если бы не был трусом, таким же, как его отец, которого прикончили, когда тот пытался сбежать с поля битвы. К чему этот разговор? — Она и не надеялась получить в ответ что-то другое. Гермиона всегда прочитывает все возможные сценарии, но сейчас… Она даже не знала, что хотела услышать.       — Просто задумалась о школьных временах. Забудь. Так что там у вас с Джинни? — перевела разговор в безобидное русло. Очень верное решение. Гарри Поттер — последний человек, которого нужно было злить.

***

      Здесь не было часов. На время расследования ему позволили остаться в Малфой-мэноре, но вот уже несколько месяцев он находится в подземелье Министерства, в маленькой камере без часов.       Все, что любил Драко Малфой, погибло. Нарцисса и Люциус были убиты во время битвы за Хогвартс. Его дом и наследство конфисковало Министерство, чтобы возместить ущерб, причиненный Волдемортом. Он не вернется в Хогвартс, чтобы доучиться и поступить на работу, как это сделали его однокурсники.       Эта камера больше похожа на склеп. Здесь холодно, одиноко, и время течет медленно, лавой растекаясь по его воспаленному разуму. Его мир разошелся по швам, и нет никого, кто мог бы бережно залатать его. Не нужно было запирать Драко в подземельях, весь мир для него — все равно, что тюрьма.       Он сидел на полу, опустив голову на подобие кровати. Болезненно худыми пальцами он отбивал какой-то ритм. «Тридцать девять тысяч сто девяносто девять. Тридцать девять тысяч двести. Прошло одиннадцать часов с момента, как сменилась охрана. Они меняются два раза в сутки. Раз в двенадцать часов. Прошлая смена была в двенадцать ночи, значит, сейчас одиннадцать часов дня. Хорошо, что мне не оставили часы. Есть о чем подумать», — пальцы продолжали отбивать ровный ритм. Нужно было чем-то заниматься в этом тупом ожидании. Сохранять здравый рассудок. Нельзя сходить с ума сейчас.       Он ненавидел свет, но сейчас отдал бы все, чтобы иметь возможность смотреть на солнце до тех пор, пока не ослепнет.       Послышались чьи-то неторопливые шаги. Он ошибся в подсчетах? До следующей смены еще около часа.       — Малфой, поднимайся.       Кто-то правда пришел за ним?       Человек в мантии звякнул ключами.       — Сегодня вечером суд вынесет решение.

***

      Он успел возненавидеть камеру в подземельях Министерства, но там его хотя бы кормили, обеспечивали лечением и время от времени он развлекал себя тем, что подслушивал разговоры охранников. В Азкабане уже он будет кормить дементоров, но эта мысль нисколько его не ужасала. Он знал, что будет так, и на самом деле у него был выбор. Вместо того, чтобы пойти одной из трех дорог, он решил остаться на месте.       Сейчас Драко сидел на кресле в маленьком кабинете без окон. Вероятно, далеко от подземелий они не ушли. Его вымыли, накормили, и даже одели в костюм, чтобы он презентабельно выглядел на суде, будто это как-то могло ему помочь. Или министр не хочет, чтобы по виду Малфоя всем стало ясно, в каких условиях его держали последние два месяца? О, это очень зря, ведь если бы Кингсли отправил его на суд в том виде, в котором он был всего пару часов назад, Шеклболт заработал бы очки поддержки от общественности как самый справедливый министр магии.       — Драко, вы все еще отказываетесь защищать себя на слушании? — Кингсли Шеклболт смотрел в куда-то в сторону, но не на Драко.       — А есть смысл? — впервые за все время их взгляды встретились. В глазах министра Драко видел только одно — желание поскорее разобраться с отголосками войны. И Драко Малфой был одним из этих отголосков. — Решение ведь уже принято.       — Вы бы могли рассчитывать на смягчение приговора, если бы проявили хоть немного раскаяния. Я бы хотел поддержать вас, но вы ведь даже не пытаетесь помочь себе, — министр говорил равнодушно — так, словно этот разговор повторялся уже множество раз, и исход был очевиден.       — О, Мерлин, хотя бы передо мной не пытайтесь быть лучше, чем вы есть на самом деле. Вы убивали во время войны, убивали после войны, отправляя пожирателей смерти в Азкабан или на съедение дементорам. Да, вы не лишали их жизни лично, своими руками, но вы одобряли смертные приговоры. И теперь вы убиваете меня, потому что так будет правильно. И хуже всего то, что так действительно будет правильно, — в голосе Драко звучала обида, разочарование, и смирение. Он правда хотел казнить себя же. Его тон был вовсе не таким, как когда-то в школе. Драко знал, что его списали со счетов еще год назад, когда родители погибли во время Битвы за Хогвартс, и он остался без всякой защиты. Никто не хотел защищать Драко Малфоя — ни тогда, ни сейчас.

***

      В костюме Драко чувствовал себя правильно. Черная рубашка и такие же черные брюки идеально сочетались с его бледностью. Правда, вовсе не аристократической — год заключения без нормального сна, еды и отдыха сказался на его внешности не лучшим образом. Глубокие темные синяки залегли под глазами, губы выглядели сухими и потрескавшимися, на лице словно отпечаталась маска усталости. Он сильно потерял в весе, но его плечи совсем не ссутулились. Драко держался лучше, чем можно было ожидать, но это уже был не наследник влиятельного рода Малфоев, а скорее его выгоревший портрет.        В таком костюме он мог бы пойти на похороны родителей, если бы его на них пустили. Ему даже не дали мантию, словно отрезав от волшебного мира. Он больше не причастен.       Когда пришло время, министр кивнул Драко на выход из кабинета. В коридоре их уже ждали авроры в темных мантиях. Их лица ничего не выражали, но по едва заметным прищурам глаз, нервным подергиваниям губ и слегка нахмуренным бровям Драко заметил, что они его презирают. Он едва заметно ухмыльнулся, наслаждаясь мыслью о том, что никто даже не сомневается в его виновности.       «Отдел тайн», — произнес голос в лифте.       — Дальше идем по лестнице, — сказал министр.       «Меня сопровождает сам министр магии, какая честь», — Драко решил проигнорировать еще пять авроров, следующих за ними. «По лестнице из отдела тайн. Значит, зал суда номер десять», — Драко ни на секунду не прекращал ход мыслей. Он анализировал все, что происходит, каждый метр открывающегося пространства, чтобы сохранять контроль над разумом.       Они спускались молча. Зал суда номер десять — место, в котором слушались дела Пожирателей смерти еще после Первой магической войны. В коридоре темно, очень похоже на подземелье, где располагалась его камера. Даже факелы здесь горели каким-то странно тусклым светом, будто на них опустили слой пыли. Драко отдал бы очень многое, чтобы иметь возможность взять свою палочку и наколдовать люмос, но, по правде говоря, отдавать уже было нечего.       Квадратная комната, на входе два аврора. Поразительно мало охраны. Стены из темного камня, как и пол. От этой комнаты веяло холодом и трагедией. Никаких окон, только факелы. Посреди комнаты стоит кресло с цепями. Напротив — скамьи, поднимающиеся амфитеатром. Публика уже здесь, но Драко не смотрит на них — он не хочет видеть лица тех, кто убивает его.       Драко усаживают в кресло. Он ждет, когда цепи защелкнут кандалы на его запястьях и лодыжках, но этого не происходит. Они не думают, что он опасен, и этот факт оскорбляет Малфоя-младшего. В этом кресле сидели Люциус, Беллатриса, другие не менее жестокие Пожиратели смерти. И теперь он сам, но его не считают хотя бы наполовину столь же опасным, как его тетку.       Судьи находились прямо напротив него. Человек пятнадцать в мантиях сливового цвета с серебряной нашивкой «В» на груди. Мерлин, они не удосужились даже собрать полный состав для вынесения приговора. Остальные — всего лишь зрители. Никто не держал палочки наготове. «Уверен, когда здесь сидела Беллатриса, никто даже не подумал о том, чтобы убрать палочку в карман», — обидно было осознавать, что тебя не считают за угрозу, когда ты так много сделал для этого.       Журналистов также пустили на слушание. Когда судили других Пожирателей, в зале были только судьи, авроры и всего один корреспондент, — Драко слышал об этом от охранников.       Он все еще не хотел поднимать глаза. В зале было тихо — никто не шептался.       — Драко Малфой, вы обвиняетесь в том, что сознательно сражались на стороне Волан-де-Морта во время Второй магической войны. Вы пытались убить Дамблдора сначала с помощью проклятого ожерелья, затем отравленного вина. Вы привели в Хогвартс пожирателей смерти. Несмотря на то, что вы не смогли убить Дамблдора, вы содействовали в его убийстве — доказанный факт. Не раз вы пытались убить Гарри Поттера и его соратников — также доказанный факт. Все присутствующие в этом зале уже видели ваши воспоминания, в которых вы отчаянно желали услужить Темному Лорду. Показания, данные вами под действием сыворотки правды, также подтверждают вашу вину. Быть может, вы хотите облегчить вашу участь раскаянием?       — Я пытался убить Дамблдора, но мне не хватило смелости, поэтому я всего лишь обезоружил его, чтобы помочь Снейпу закончить начатое. Я привел в Хогвартс Пожирателей смерти, чтобы доказать свою преданность Темному Лорду. Я хотел убить Гарри Поттера, — все это было сказано таким безразличным тоном, будто он репетировал эту речь каждый вечер перед зеркалом.       «Вы даже не пытаетесь помочь себе»       Впервые за все время Драко поднимает глаза. Он видит Гарри Поттера, одетого в форму аврора, Рона Уизли, сидящего рядом с ним. По другую руку от Поттера сидит какая-то девушка с короткими волосами — на ней Драко задерживает свой взгляд.       «Гермиона Грейнджер подстриглась. О, ради этого стоило просидеть в заточении целый год. У нее все еще непослушные волосы, но такая длина ей идет. Мерлин, мне сейчас вынесут приговор, а я думаю о волосах Грейнджер. Надо собраться».       Драко перевел свой взгляд на глаза Гермионы и перестал дышать. Во рту пересохло, ноги онемели. Он не видел в ней сочувствия или какого-то сожаления. Грейнджер смотрела на него с каким-то интересом, анализируя каждое его движение, мимику, пытаясь что-то выяснить.       Она знает.       Ее взгляд — рука, протянутая утопающему.       Или у него просто началась паранойя. Всего лишь на миг Драко Малфой подумал, что не хочет провести всю оставшуюся жизнь с дементорами, и было бы неплохо, если бы Гермиона Грейнджер действительно что-то знала.       Возможно, если сейчас он скажет, что ему жаль, его оправдают. Если сейчас он признается, что совершил ошибку, его не отправят к дементорам.       Нет. Отступать было нельзя. Драко Малфой всегда стреляет без промаха.       — Я делал то, что считал правильным, и поступил бы точно так же, вернись я в прошлое, — Драко проговорил эти слова четко, уверенно, не отрывая взгляд от Гермионы. Нельзя было позволить себе минутную слабость — желание жить. Она не должна сомневаться.              — Кто-то желает выступить в защиту Драко Малфоя? — неуверенно спрашивает министр.       Тишина. Она ничего не знала.       — Тогда переходим к голосованию. На решение суда выносится дело Драко Малфоя. Беря во внимание все факты и доказательства, а также отсутствие раскаяния у обвиняемого, прошу проголосовать за назначение максимальной меры наказания — пожизненное заключение в Азкабане.       Почти все судьи подняли руки.       — Решение принято, — Кингсли смотрел на Драко разочарованно, словно тот не оправдал его ожидания. Поттер первым вышел из зала, даже не взглянув на Драко напоследок. За ним тут же выбежал Уизли, прямо как в школьные годы.       В зале по-прежнему было тихо. Никаких аплодисментов. Драко все еще смотрел на Гермиону, изучая ее лицо, запоминая этот взгляд.       Спасение утопающих — дело рук самих утопающих.       Они продолжали смотреть друг на друга; от ее взгляда становилось тошно. Такое чувство, будто она хотела проникнуть под его кожу, залезть в его разум и препарировать каждую мысль, разложить на миллионы стоп-кадров каждое из его воспоминаний. Ее лицо не выражало ничего, кроме скептического замешательства и недоверчивости.       Кто-то дернул его за плечо. Драко встал, и авроры, ранее стоявшие у входа, оказались по обе стороны от него и подтолкнули к выходу.       Он продолжал смотреть на Гермиону, пока это еще было возможно, и думал о том, что ее волосы все-таки стали послушнее.       Гермиона Грейнджер — самая умная ведьма своего поколения, и даже если она ничего не знала, она могла бы догадаться. Драко надеялся, что она не захочет догадываться.       Его уводили из зала суда под всеобщее молчание. Идя по темному коридору, Драко все еще видел перед собой глаза Гермионы.