Марш на восток

Обильно сыпавшиеся с неба пушистые снежинки устилали собой окружающий пейзаж, образуя новые сугробы и пряча, как под одеялом, итоги событий произошедших минувшей ночью. В первую очередь, тот же снег, только вчерашний, и во многих местах почерневший от остатков пороховой гари. Во-вторую, конечно же, тела убитых, и остовы танков. И люди и техника были как наши, так и вражеские. Нашарив винтовку в полумраке уцелевшего здания, где мы обитали с осени, я встал возле ближайшего окна и осторожно выглянул на улицу. Никого не видно. Если федераты решились на еще одну атаку, то действуют малыми группами, без поддержки техники. Просто белеющее на глазах поле, по левому от нас флангу поредевший лес. Если такой снегопад продолжится, то через несколько минут тела скроются полностью, будто никто не лежит там. Через час остовы танков станут похожи на гигантские сугробы, будто дети горки лепили. И, конечно, холод. Начало этой зимы знаменовало возведение еще нескольких полевых палаточных госпиталей, специально для работы с обморожениями. Что же будет в самый разгар зимы? - Ноги! Где мои ноги? - с полным страха криком, почти до истерики, проснулся в своем углу Густав. - Черт! Не отморозил же? - складывавший в металлическую бочку остатки дров Вольф подскочил к Густаву и принялся стягивать с того сапоги. - Попробуй согнуть. Рихард, разожги огонь! Костер действительно сейчас будет очень кстати. Наша утепленная форма хорошо защищает от холода, но в данном случае недостаточно. Морозы, как их называют, аномальные. Аномально сильные, из-за чего даже спать невозможно, не говоря об отказывающемся стрелять оружии и сложностях в быту. В этот раз огонь зажегся с первого раза и разгорелся быстро. Положивший рядом с ним свои босые ноги Густав вскоре смог опять шевелить пальцами, а потом чувствительность вернулась окончательно. - Вот и дожили, - протянул руки к огню Вольф. - Теперь вовсе не хочется, чтобы день заканчивался. Но не как в детстве, потому, что веселые времена и каждое новое приключение лишь веселее. Тут с каждым днем приключение лишь хуже и страшнее становится: Галлию почти взяли, но в итоге сдали; на северном тоже сдаем позиции, все ближе и ближе федерата к столице подпускаем; да и сами мы здесь каким-то чудом удерживаемся. Так что нет - не хочу я, чтобы наступало завтра, с его еще более дурными новостями. - Только кто нас-то спрашивал? - намотав грязные портянки назад на ноги, Густав принялся надевать сапоги. - Вся надежда на Бога, - вздохнул Вольф. - Вся надежда на нас, - ответил Густав. - На армию, промышленность и логистику. И на командование, чтобы правильно распорядилось всем этим, а то тоже - понаставят везде родственничков, которые ни хрена в своей должности не понимают, и получается, что как всегда: квадратное катим, круглое тащим. Иначе бы уже давно этот их кораблик новомодный на металл разобрали мы. - Во-первых, кораблик-то у них не один, а четыре. Или пять? - клинился я в разговор. - Во-вторых, ты их хоть видел? Говорят, громадина, ну будто из фантастики пришел. И даром что по земле ходит, но носится будь здоров: такой тушей любую линию фронта прорвет, всех, кто не успеет убежать, перемолет в фарш, да дальше поедет, будто ничего не было. Тут, мне видится, только с воздуха такие победить можно, сбросив десант, только как поднять в воздух достаточно людей, со всем снаряжением? Не с дирижаблей же спрыгивать им? - Не надо никакого десанта, - продолжал Густав. - Накидать чего-нибудь на пути, чтобы катки заклинило, или завязли бы они, а там уж бери как хочешь. - А с чего ты взял, что у него есть катки? - спросил Вольф. - Ну ты сам-то подумай: как еще можно по бездорожью? - не унимался Гус. - Так, может, еще какой способ доселе невиданный придумали? Нашли, о чем спорить. Тут самим бы до вечера дожить, а все продолжаем болтать о том, чего сами не видели. Вскоре пришел капитан - единственный уцелевший на нашем участке офицер - собирал людей для похода за припасами. Приехало снабжение, и патронов, и дров и еды, и прочего нужного привезли. К нам на позиции только доехать не могут оставшиеся столько-то сотен метров: завязли в снегах, говорят. Из нашей четверки выбор пал на меня и Ганса, так что, повесив винтовки за спины и взяв в руки лопаты, мы вместе с другими "избранными" полезли из полумрачного подвала на морозную улицу. Солнце сегодня не было ярким, и вид снега не резал по глазам. Все равно прикрывая глаза свободной ладонью, я окинул взглядом окружающие дома, большую часто которых занимали наши войска. У нашего дома на втором этаже еще кусок стены обвалило, от чего этаж этот выглядел так, будто его гигантским ножом наискосок рассекли и одну половину забрали. Но вывешенный из окна все того же второго этажа труп мадирского офицера продолжал висеть и вяло раскачиваться, как и прежде. У соседнего дома справа образовалась пробоина во "фронтальной" стене, которую теперь заделывали солдаты из подручных материалов. А на следующем от него здании все также бодро развевалось знамя нашего полка, только, похоже, подырявленное еще сильнее прежнего. На площади, у нерабочего фонтана продолжала стоять небольшая елочка, принесенная и поставленная кем-то из местных. Покосилась она немного, от ветра, наверное. Игрушек бы на нее каких повесить, к грядущим праздникам, да только в качестве шариков у нас гранаты-лимонки, а они в других делах нам нужны. А висельника нашего мадирского сюда перевесить не получится - маленькая эта елочка для него. Не смотря на мороз и снегопад, людей на улицах было больше обычного, ведь снабжение привезли не только нам, военным. Вот и стекалось большинство их к восточным частям города. Только кто-то один, понурив голову, брел по снегу, волоча за собой на санках закрытый гроб из досок. Завидев нас, жители расступились в стороны, освобождая путь. Дорогу вдали правда замело сильнее, снега чуть ли не по плечи было - здесь, как сказал местный старичок, раскапывавший вход к одному из домов, метель ночью была сильная, а нас, получается, миновала. И замело довольно много, целые улицы. В этот раз работа не давала согревания, как сильно лопатой не маши. Пальцы, что на руках, что на ногах, теряли чувствительность, а снегам все не было конца и края. Хорошо, нашлись добрые люди, которые пустили нас к себе домой, отогреться. - Вы оставайтесь. Я вам сейчас булочек напеку, - начала хлопотать возле печи хозяйка, женщина средних лет. - Вы ж голодные все. - Спасибо, матушка, - ответил той сержант, оставленный у нас за главного. - Но мы обойдемся. Вам нужнее, а нам как раз сейчас привезут, чем насытиться. Дорогу только расчистим, и все у нас будет. Вы о себе лучше побеспокойтесь. Следом от него прозвучал приказ выходить на улицу, продолжать рыть дальше. Инженер он же всегда с лопатой. Больше делать перерывов "на отогрев" нам не пришлось - хоть и промерзли все опять до костей, но ход для транспорта прокопали. Поехали грузовики с припасами, кто к нам, кто к пунктам выдачи для гражданского населения. - Столько снег-га, Ганс, - сказал я поднося ко рту ладони, чтобы погреть их дыханием. Скоро дойдем до нашего подвальчика и примемся отогреваться, но ладони опять потеряли всю чувствительность. - Весной когда т-таять начн-нет, так мертвых небось еще больше, чем весной п-прошлой будет. Они были даже в тех местах, которые, казались, уже сот-тню раз исхожены. Думали, что тольк-ко по снег-гу ходим, а оказалось, что под ним столько мертвых. Ответ Ганса прозвучал совсем неразборчивым, похожим на речь переживших инсульт. Но эта невнятица точно выражала его согласие. - Ты и сам рассказывал, как на некот-торых своих лежках обнаруживал тела, к-которые, оказывается, много недель лежали под снегом. Прямо у тебя под б-боком. А ведь бои с тех пор стали только тяжелее, все больше и больше людей с техникой принимают в них участ-тие, и все никак не хватает. И в этом городе, даже если бои не перейдут на улицы, уверен, будет похожее - тоже по весне тела из под снегов будут находить. Но то жители, и их должно быть куда меньше, чем солдат. Кому из тех, кто сейчас снова расступился, освобождая нам путь, суждено быть найденным вот так, в весну? У "передовых домов" уже стояли знакомые грузовики, которым мы рыли дорогу. Солдаты выстроились к ним в очереди. Ящики с боеприпасами и продовольствием разносили по схронам. Главное, не поскользнуться тем, кто несет снаряды. Краюхи хлеба выдавали прямо на руки, по одной на каждого; медикаменты в медпункты, в зависимости от назначения; привезли и несколько станковых пулеметов, прямиком с завода - это сразу на позиции, как и дрова. А вот водку только при личном присутствии офицера выгружали и переносили. Получив положенную краюху, а поспешил вернуться в наш подвал, благо работать грузчиком никто не гнал. Повар точно уже начал готовить если не еду, то воду уж точно. Только, пока он все сварит - это ж сколько времени-то пройдет! А желудок требует наполнения здесь и сейчас. Хлеб промерз так, что им можно было забивать насмерть. - Да ты не торопи, - смотрел Густав, как я беру со стола возле стены пилу для деревьев, которой работают два человека. И плевать, что местами ржавчиной пошла. - Подожди, пока отогреется, а то вон какой огонь развели, целую неделю такого не было. - Ждать долго. Помоги, - поставив свою краюху на рюкзак, я приставил к ней пилу, протянув один ее конец Густаву. "Резка" такого хлеба не сильно отличалась от нарезания подобным образом кирпича, хотя, возможно, все дело в сточившихся и закруглившихся зубцах. Неровно отпиленный от краюхи кусок был жесткий, как завалявшийся сухарь, и полностью безвкусный. - Побереги зубы, Рихард! - с опаской сказал Гус, глядя на меня. - Ничего моим зубам не сделается. - А-а-я. Ха-е-э-э, - положив свою краюху на рюкзак, Ганс потянулся к пиле. Я помог ему тоже отпилить кусок. Взяв получившуюся кривую горбушку, Ганс снял с лица шарф, скрывавший неестественно перекошенную челюсть с росчерком шрама, и довольно захрустел хлебом. Его голова начала казаться перекошенной еще сильнее, как будто челюсть свернули под неестественный угол - выглядит жутковато, но на самом деле, это теперь его улыбка. Да, сегодня есть повод улыбнуться - привезли нам всего необходимого, а значит, что еще поживем! *** Солнце пекло не менее сильно вчерашнего, а ветер задорно разгонял по полям пыль, заставляя щуриться и тереть глаза. Километрах в двадцати от нас высились-ширились горные хребты, где более острые, где более скругленные. И достаточно протяженные: смотри по правому флангу, так за горизонт уходят; смотри по левому флангу - и точно также. Не обойти, не объехать их нам - только пробиваться с боем, ведь точно там враги сидят, и знают, что мы сюда придем. И знают, что мы все это тоже знаем. Сейчас сидят небось их командиры и рассматривают в бинокли ряды наших войск. - Вот, Злата, смотри. Здесь будет твой первый бой. Теперь действительно настоящий бой. Главное, чтобы не последний. - Майор Нонненьков, - сошел из кузова полугусечного броневика, напоминающего гроб на колесиках, офицер в запылившейся плащ-палатке. - Я буду руководить прорывом на этом участке фронта. Позади нас уже кипели работы по возведению палаток для тыловых частей. Одни из них будут полевыми госпиталями, в других начнут складировать боеприпасы или прочее необходимое, а в третьих будут жить. Мы же сами, выстроившись повзводно, наблюдали за горделиво прохаживающимся вдоль строя майором. Он был непримечателен лицом, а по возрасту выглядел немногим старше меня. А ведь я бы тоже сейчас мог быть офицером, может и не майором, но лейтенантом уж точно, мог бы подразделениями полноценно руководить. Попросился бы в действующих частях остаться, через несколько лет в офицерское училище отправился, и ко дню сегодняшнему тоже бы погонами офицерскими красовался. Верный ли я себе путь по жизни выбрал? Крутить гайки с шестеренками - дело тоже полезное Родине, но что же до меня самого? В самой-то жизни у меня ничего не произошло, никакого роста, как будто минувшие годы я потратил впустую. Если он в таком возрасте уже майором стал, то и я бы мог, и, глядишь, сама жизнь бы повеселее и осмысленнее могла оказаться. Может, после этой войны, если переживу, податься в офицерское? Ветераном двух войн уже буду, с наградами - как такого не взять? - Действия будут проходить в дневное время, - продолжил говорить майор. - Техника по такой местности не пройдет, только артогнем поддержит. На месте будет действовать только пехота. Что значит - будут большие потери. Потому встает вопрос - нас отправляют с учетом того, что кто-то выживет и подорвет всех врагов к чертовой матери, или прощупать смертниками вражеские силы, пока в тылах готовится вторая волна атакующих? - Согласно полученным сведениям, враг организовал точечную оборону. Наша первоочередная задача - занять и удержать определенные позиции. Численность противника... Так-так-так, погодите. Получается - у нас есть разведка, да еще и с подробностями, которые в бинокль не разглядишь. Не значит ли это, что мы не первые военнослужащие Империи, что начали действовать на территории Поднебесной? Вполне логично забросить во вражьи тылы агентов, для различной деятельности, в том числе разведки. А если вспомнить тех красноармейцев, что мы нашли у аэродрома - может быть просто так совпало, но ведь они действовали в ту же ночь, что мы начали наступление. Не думаю, что самолеты являются эффективным средством против врага, использующего партизанские методы борьбы, основанные на скрытности и действии малыми группами. Если только они не решили использовать самолеты для внезапной быстрой атаки на еще что-нибудь крупное и вражеское. Нет - самолеты же были взорваны, а на таких не полетаешь. Или их взорвали сами "санни", чтобы врагу не достались? - ...техники нет, но есть артиллерия. Присутствуют инженерные и минные заграждения. Карт с указанием мин нет. Возможно применение химического оружия. Вольф, ты тоже вспоминаешь "халтурное лето" тридцать шестого? Четкого плана нет, разведданных нет, техники почти нет, но атаковать надо. А чтобы добиться успеха - делали ставку на увеличение количества солдат. Давить числом, оно же - закидывать мясом. Еще одна позорная страница в истории нашей страны. Нет, Вольф, ты как всегда, рассуждаешь излишне позитивно - сейчас ситуация как раз похожая. Возможно, да: времени у них не было, чтобы согнать сюда достаточно войск и организовать сильную оборону. Но это если они правда до последнего верили в наше невмешательство. А если они были к этому готовы? Да-да, слышал я про количество противника - не сильно большое. Но разведка может ошибаться, и вообще, какова уверенность, что это не дезинформация? Ты как всегда - убийственно оптимистичен. Интересно: сам майор ли этот план придумал, или его утвердили свыше? Чтобы потом поставить сюда молодого для своего звания офицера и повесить всех собак на него? А мы... Ну, мы как всегда - новых ведь нарожают. Нам оставили время принять это как должное. Злата решила уделить его очередным молитвам: уже надев на лицо свою защитную маску, она стояла склонив голову среди других верующих, слушала монотонные зачитывания священника, в одной руке державшего книгу, а в другой кадило. Тем временем, подъезжали из тылов САУ. Не успели они, выстроиться в линию, как особо глазастые солдаты заголосили про опасность с воздуха. Приближались к нам издалеа, жужжащим роем, самолеты, сперва казавшиеся лишь маленькими точками, как насекомые. Они летят, а нам что делать? Запоздало окапываться? Так даже "лисью нору" не успеть себе выкопать. Получается, остается смиренно смотреть? Пренеприятнейшее это чувство, просто лежать и осознавать свою беспомощность. Тебя бьют, а ты дать сдачи не можешь. Высадить в небо хоть весь магазин, хоть все имеющиеся магазины не проблема, только толку от этого никакого не будет - калибр у моего карабина мелковат для такой брони. Это хуже, чем при артобстреле, ведь тут видишь собственными глазами, кого бить надо, как они кружат, словно насмехаясь, расстреливая наших, и осознавать, что не достанешь их. Как начали они над нами роится, то стреляли по "птичкам" не только пешие солдаты, били по небу и крупнокалиберные орудия, как раз для защиты от воздушных атак стоящие здесь - они заполняли небо веерами трассеров, казалось, что под облаками не пули летят, а извиваются огненные нити. Одно орудие бьет с упреждением, пытаясь подловить самолет, а тот вьется, то вверх, то в них, пытаясь уйти из под огня. В то же время второе орудие бьет перекрестным огнем по второму самолету, случайно попадает под обстрел третий, задымившись пошедший к земле, а остальные самолеты, все также роятся и стреляют по копошащимся нам. Напротив меня лежал и глядел по сторонами молодой солдат. Как и я, как и Злата, как и многие другие, он изо всех сил вжимался в землю, надеясь пережить этот налет. И вот, летит один из самолетов - нос смотрит в землю, сам движется на нас - и как даст очередь: две "дорожки" пуль бьют по земле, рядом с нами. Тот солдат сперва вздрагивает, будто просто испугался, и ничего страшного не произошло, и лишь через несколько секунд его лицо исказилось от боли. Выпутавшись из своего рюкзака и сбросив его на землю, солдат перевернулся с живота на спину, а его ноги, ниже колена, так и остались лежать на месте. Прямо аккурат по суставам оторвало. - Злата, сюда, быстро! - скомандовал я, подбегая к этому солдату. Моя подчиненная не заставила ждать и оказалась рядом в следующую секунду. - Коли ему морфин! Войкович полезла в карман раненого, за его аптечкой, в то время я склонился над его оторванными ногами, начав развязывать и вынимать шнурки на теперь ненужных сапогах. Завязал-затянул он их туго, так что доставались они непросто, словно специально противились. - Затяни одну ногу! - наконец достав один из шнурков, я кинул его Злате. Теперь второй сапог. Вот зачем так затягивать сильно? От цыган, что ли? Готово! Со вторым шнурком в руках я подскочил к раненому. Левая нога уже туго перетянута, осталась правая. - Злата, держи его, чтобы не брыкался. Бедняга еще не понимает, что происходит и продолжает корчиться от боли, выгибая спину и шевеля обрубками ног. И как только моя подчиненная сумела так быстро затянуть ему одну рану? Обмотав шнурок вокруг обрубка, несколько раз, я затянул его, так сильно, как только мог, и завязал узел. - Так, рана перетянута. Теперь нужно медика. Медик! Медик, здесь раненый! - бесполезно: мои крики слились с криками других солдат, многие из которых также звали врачей на помощь. - Бесполезно, надо действовать самим. Потащим его в медпункт. Злата, руку через шею, берем под ноги, и понесли. Несем. Где этот чертов медпункт? Все время же эти палатки с красными крестами глаза мозолили, а теперь хрен найдешь их! Солдаты вокруг беспорядочного носились, кто куда, как взбаламошенное стадо, того и гляди, врежется кто-то в нас. Вскоре наша ноша начала крениться - снова сказывается недостаток силы у Златы. Еще уронить не хватало. Сам раненый успокоился и перестал дергаться, мешая нашей переноске. Надеюсь, это подействовал морфин, а не случилась потеря сознания из-за большой кровопотери. - Давай, Злата, соберись! Совсем немного осталось. На самом деле, я и сам не знаю, сколько еще долго нам тут еще бегать в поисках. Все еще не могу вспомнить, куда точно нам надо. Да и вообще, была ли эта палатка медицинская, или это что-то из старых воспоминаний вклинилось не на свое место? Вот дурная башка - отстрелили бы тебя тогда, и сейчас бы не мучился с твоими причудами! Ага, вот что-то попалось на глаза, нечто достаточно большое и красное, чтобы можно было заприметить мимолетным взглядом. Да, точно, вот они, палатки с красными крестами. Раньше такие кресты изображались на фоне белого круга, чтобы все видели издали, и не стреляли. Только наших врагов это почти с самого начала войны не останавливало - потом говорили еще, дескать мы не раненых, в медицинских вагонах перевозили, а готовых к бою солдат. Ну а мы... А мы тянуть не стали и очень скоро принялись сокращать отставание в этом соревновании. Теперь вот, кресты эти красные только для своих оставляем, сразу на зеленую ткань шьем, безо всяких белых кругов. В этот раз нам повезло застать палатку не занятой ранеными полностью - оставалось еще несколько свободных раскладных коек. Остановившийся рядом со входом усатый врач молча указал нам на одну из них. Раны у лежавших здесь солдат были серьезные, от крупного калибра, да еще, небось, и скорость, с которой эти самолеты носятся, придает пулям еще большее ускорение. Особенно плохо, если пуля попадет в спину: выходное отверстие всегда больше входного, а когда такой калибр, на такой скорости... то пара подобных пулек все кишки способна в фарш превратить. Думаю, здесь у многих шансы выжить минимальные. Мало кто из этих солдат мог стойко выдержать боль, что сейчас испытывал. Кто-то негромко стонал, стиснув зубы, но еще больше человек не сдерживали крика, кто просто пытаясь заглушить боль, а кто взывая о помощи. Все эти крики и завывания звучат не переставая. Звучат, и пробуждают в моей голове еще крики, которые кроме меня никому не услышать. Нет, не надо! Пожалуйста! От такого хочется зажать ладонями уши, даже зная, что это не поможет. - Рихард, осторожно! - предупредила Злата, когда мои ноги подкосились. Повезло, что это произошло прямо у койки, и мы смогли уложить на нее нашего раненого. Все, теперь надо как можно скорее убираться отсюда! Прекрати! Хватит кричать! Что мне сделать, чтобы ты прекратил? За минувшие годы я перепробовал многое и не по разу: алкоголь, молитвы, успокоительное, спорт, драки... но если этот голос начинает звучать, то ничем не заглушить, а кричать он будет долго. Единственный способ избавиться от этого - это бить прямо в корень проблемы. Туда, где этот голос и звучит. Из всего, что мне могло бы помочь, на глаза попадается лишь собственный шлем, лежащий на земле, возле моих колен. - Рихард? Рихард! - присев рядом, принялась трясти меня за плечи Злата. - Что с тобой? Все в порядке? - Браток, ты как? Ранен? Помощь нужна? - возникло рядом несколько незнакомых солдат. - Не нужна, спасибо, - поднялся на ноги, ставшие вялыми и непослушными. - У тебя кровь, - заметил один из них. - Это не моя. Мы раненого несли. Всего-лишь вспомнилось кое-что нехорошее. Сейчас уже отпустило. Махнув им рукой, я пошел назад, к передовой, доставая из кармана мятую пачку сигарет. Самолеты уже ушли и можно было ходить без опаски. Чертова зажигалка, сколько колесиком не чиркал, никак не желала давать огня. Взяв ее из моих рук, Злата смогла разжечь огонек с первого раза. - Спасибо, - наконец-то смог я закурить. - Тебе что-то с той войны вспомнилось, - с щелчком захлопнув блестевшую на солнце крышку зажигалки, Войкович отдала ее мне. - У нас со многими ветеранами бывало такое. - Да, вспомнилось, - вдохнув табачный дым, я продолжил свой путь к передовой. - Вот представь, идет городской бой: кругом дома, улочки маленькие, из людей только мы, да враги; ты стреляешь в них, они стреляют в вас, слева стреляют, справа стреляют, все развалено так, что и камня на камне скоро не останется, хотя кода входили в город, он был целым. И вот ведешь ты очередной бой, коим уже и счет давно потеряла - как обычно, вы в одном здании, они в другом, через дорогу. Сидишь ты в хорошем укрытии, и через окно бьешь по вспышкам, и по тебе бьют в ответ, иногда ты чувствуешь, как кирпичное крошево бьет по шлему. И вот в какой-то момент замечаешь краем глаза движение, на улице. Что ты сделаешь? - Постараюсь взять на прицел, - ответила Злата. - Нет, ты выстрелишь. Твой разум уже в боевом настрое: не поразишь врага первым - умрешь. Вот и садишь во все подозрительное, что по цвету не похоже на наше. И только во вторую очередь думаешь. Поэтому ты выстрелишь. - Ты случайно застрелил гражданского? - Ребенка, малютка лет трех от роду, представляешь. Он же еще не понимает всю опасность, а ты лупишь во все, что движется, почти не глядя. Вот и в него я также, без злобы, да и вообще какого-то умысла. Просто, так вышло. Он лежал посреди дороги и кричал на всю улицу, а подойти помочь так никто и не смог. Мои товарищи видели все сами, но никто не винил меня, ведь кто угодно мог оказаться на моем месте, и выстрелить точно также. Я и сам понимаю, что вина не моя, но с тех пор эти его крики нет-нет, да напоминают об этом случае. - Я поняла, о чем ты. Постараюсь сперва определять, в кого целюсь, перед выстрелом. - У тебя может не быть на это времени. Обстоятельства, или воля бога - но такие деяния свершаются непредсказуемо. Поэтому нам, вместе с подготовкой, нужна еще и чертова уйма везения, или благосклонности свыше.