Не отступать

Мирон проснулся с ощущением спокойствия и легкости внутри. На экране телефона уже были уведомления от сообщений Карелина. Он заходит в диалог и сразу натыкается на фотку какого-то кота. «Это твой?» «Да, жидок. Мой». «Как зовут?» «Гриша». «Красивый». «Весь в хозяина». Мирон хмыкнул и решил напечатать ответ, но, когда услышал хлопок двери, быстро убрал телефон под подушку. В коридоре раздавались голоса Вани и Жени. — Мир, это мы! — Я в спальне. Дайте мне три минуты. — Голос у него бодрее, — тихо говорит Ваня. Янович входит на кухню, сразу оказываясь в объятиях скучавшей подруги. Она сразу начинает расспрашивать про самочувствие и рассказывать про мужа, поэтому Мирон совсем забывает о телефоне и неотвеченном сообщении. Если у людей есть антибиотики, — они сразу выздоравливают, поднимаются с постели и идут вновь покорять мир. Но бывают ситуации, когда лучшими антибиотиками становятся люди, которые тебя окружают. И вот сейчас рядом с Окси сидят его близкие друзья, которые видели его в самых ужасных ситуациях, но не оставили, продолжают быть рядом. И как-то легче на душе сразу. — Как у тебя с питанием? — Все очень сложно. — Мир… ты не делаешь этого? — Нет, нет, с булимией покончено. — Хорошо, просто твои прошлые срывы не дают мне покоя. Мирон берет бледную, но очень нежную ладонь Жени, и сжимает в своей. — Со мной все будет хорошо. — Если что-то будет, сразу звони, ты понял? — Иван, вы что мне угрожаете? — смеется Федоров, — Конечно, я позвоню. — Может, нам лучше остаться с тобой? — Не стоит, я уже большой мальчик, сам справлюсь. Тем более чувствую себя нормально. Никаких намеков на какой-нибудь срыв. — Хорошо, мы побудем здесь до вечера, а там уж придется тебя оставить. — Без проблем. Кстати, у меня будет просьба к вам… Привезите Хесуса. Очень заскучал за ним. — Да, хорошо. Завтра он будет с тобой. *** Мирон сидит и пробирает в голове варианты, сколько раз он помыл руки за последние полчаса. Может пять? А может больше… Он просто пытается занять себя хоть чем-то, дабы уйти от воспаляющих разум мыслей. Они притаились среди воспоминаний, они холодные и страшные. Сколько раз уже Мирон проигрывал им, сдавался, позволяя пользоваться собой. Что это за мысли? Мысли выпрыгнуть в окно или обдолбаться. Выпить или вскрыть вены. Он лежит на полу, а голова гудит от мыслей. Ему кажется, что он ощущает лезвие, обжигающее кожу, пробирающееся внутрь. В этот момент ты на долю секунды начинаешь чувствовать хоть что-то. Ибо другими способами нельзя выбраться из этой пустоты. Федорову хочется больше и больше, пока ни одной капли крови не останется в теле. От желания подрагивают мышцы, подталкивают на грех. Голос внутри кричит, что это последний раз, больше такого не повторится. Мирон не верит, он слышит эти слова уже много лет. Вибрация телефона заставляет отвлечься и подняться. Слава как всегда вовремя. — Да? — Я подъезжаю, жидок. Навряд ли Окси понимает, в какой момент они с Машновым перешли на такой этап взаимоотношений, но вчера ночью он зачем-то отправил ему адрес и предложил выпить. Знает ведь, что нельзя, но, возможно, просто испугался, что тогда Слава откажется. Эти несколько дней они общались так, будто знакомы всю жизнь. У Карелина получается читать Федорова, что очень настораживает старшего, но ещё и кружит ему голову. Так почему бы не встретиться лицом к лицу? — Ты где там? — В магазин заскочил за алкашкой. — Кстати, насчёт вчерашнего разговора… — М? — Вообще-то это не античность! — О чем… — Молодой человек! Очередь не задерживайте! Мирон замолкает, в непонимании вглядывается в экран. — Да подождите вы… Картой… Нет, не нужно… Нет, не собираю… Ага, и вам до свидания. Все, я здесь. — Так, что там? — Давай поговорим об этом, когда я приеду? — Ну ладно. *** — Ты видел его лицо? — Да отъебись ты от него, — Федоров смеется так, что в уголках глаз появляются слезы. — Это не норма, дядь. — Значит, ему так нравится. Машнов прищуривается и неотрывно смотрит на Мирона. — А тебе нравится? — Янович хмыкает на такой вопрос и выдает: — Нет. — Думаю, Фрэнк — мое тотемное животное. — Животное? — Ну, бля… человек. — Почему? — Бухает, нюхает, на все хуй забивает. — О да! Это ты! — А ты — Йен, — Слава громко смеется, чуть не давясь пивом. Трезвый Окси смотрит на эту картину с долькой зависти, ведь на колесах не так легко радоваться чему-то. Он даже удивлен: почему рядом с этим высоким придурком чувствует себя намного лучше и свободнее. — Только у тебя волос на голове нет, но борода вроде рыжая. Слушай, а он не еврей? — Не похож. — Ты это по носу понял? — Карелин вновь заливается пьяным смехом. Федоров ударяет младшего в плечо и улыбается так ласково, что тот даже замирает. — Биполярник… и гей. — Что? Я не гей! — Ну, типа похож на него. — Ебать. Охуел? — Ладно, давай дальше смотреть. У каждого в голове мелькает мысль о том, что «Бесстыжие» сближают. Они пытаются смотреть сериал уже полтора часа, но постоянно отвлекаются на болтовню, из-за чего приходится ставить на паузу. — Если что, у меня есть комната для гостей. — Это намек? — Карелин в дурмане алкоголя даже не осознает, что несет, но уверен, что утром он пожалеет. — Это утверждение. — Понял. Дальше они не отвлекаются, но все равно бросают друг на друга, как им кажется, незаметные взгляды. Для Славы это было что-то необычное, но удовлетворяющее, хотя где-то внутри его гетеросексуальность кричала от неправильности ситуации. А для Мирона все казалось очень неожиданным и пугающим. Они оба решают пустить все на самотек. В их возрасте устаешь постоянно думать о последствиях, точно видеть каждый свой шаг и порой так необходимо просто окунуться в неизвестность. Ночью Мирон почти не спал, постоянно ворочался и слушал храп в соседней комнате, почему-то этот звук его успокаивал, и некая тревога, зародившаяся в начале эпизода, отступила. Он обсуждал с самим собой сегодняшний вечер и гадал, как нужно вести себя утром, что говорить. Что вообще делать после таких ночевок? В первые за долгое время Оксимирон думает не о себе, не о собственном состоянии, не о собственной Империи. Оксимирон думает о комфорте другого человека. Заснуть у Яновича получается только спустя четыре часа. А утром, когда он вошел в чужую комнату и увидел — она пуста, нет никаких признаков того, что здесь кто-то ночевал. Мирон не контролировал свои действия, он смог прийти в себя, только сидя на полу с пустой бутылкой виски в руках и осознавая, что вчерашний вечер был всего лишь разыгравшейся фантазией его больного разума.