Полосатый свитер

18:58 Все разошлись по своим местам. Себастиан, Дженни и Эндрю, притворившись обычными, не знающими друг друга гостями, расселись за столики, Крис и Рикки, словно охранники Ларисы, встали за стойкой по бокам от девушки, ну а Ремингтон сел за самый, как ему кажется, симпатичный столик прямо у зашторенного окна. — Как думаете, он опоздает? — для абсолютного слияния с игрой, Себастиан даже не стал поворачиваться к собеседникам, просто продолжил рассматривать меню напитков, вальяжно закинув ногу на ногу. — Исключено, — поднял взгляд Ремингтон. — Он жёсткий педант, вряд-ли опоздает хоть на минуту. — Если бы не плейлист твоих песен на праздники здесь, я бы и нос в это дело не сунул, — цокнул Рикки, проверяя чистоту бокалов. В голове Ремингтона запустился обратный отсчёт. Кажется, он сбился несколько раз, поэтому холод от открытой двери пробежался по помещению несколько раньше, чем ожидалось. А в груди так и звенькнуло что-то. Он совсем не такой, каким его видел Эмерсон в последний раз. Тот мужчина невербально грозил лишь своим лицом раздробить позвоночник любого неугодного, а нынешний мужичок, сравнимый с типичным дедом-маразматиком из фильмов, способен только жалость вызвать. Несомненно, его враждебный взгляд, нахмуренные брови, узкие зрачки, рыскающие по столикам, тоже не вызывают ничего приятного, однако только рост способен хоть немного припугнуть, но для этого случая в баре и находится непобедимый в деле роста Крис. Ремингтон махнул рукой Барретту-старшему сверкнул глазками Ларисе и прокашлялся. — Здравствуйте. Мужчина уверенно прошёл к нужному столику, не замечая, как Лариса скользит за ним и переворачивает на двери надпись «открыто». В бар никто не войдёт. Этой уверенности в себе и широким движениям можно лишь позавидовать, никто никогда ещё так пафосно не садился за стул, как сделал это гость. — Здравствуйте, — прокуренный бас тяжело стукнул по ушам. Какой-то голос обречённого на бедность трудоголика, который пробует попытки втюхать свой бесполезный товар, используя угнетающий хрип. Сравнение не из самых подходящих по ситуации. Ремингтон искренне удивился сдержанностью этого человека, ведь в мыслях он с первой секунды рвет и мечет, а идёт уже вторая минута и мужчина лишь немного нервно расстёгивает у шеи пуговицу синей рубашки. — Может, закажете что-то? — Лейт злорадствует — смакует каждой секундой осознания беспомощности своего визави. — Нет, — лаконично. Ничего, сейчас исправим. — Я угощаю, не стесняйтесь, — если бы только Ремингтон видел своё лицо, отображающее весь спектр злобы и высокомерности, он бы сам испугался. — Нет, просто отдай деньги и мы разойдёмся, — начал тихо стучать пальцами по столу в ритм пульсации челюстных мышц. — А я, пожалуй, попрошу водички, — Ремингтон машет «незнакомой ему официантке», просит два стакана негазированной воды комнатной температуры, девушка мило улыбается, скоро принося заказ. — Меня, блять, не слышно? — всё ещё сохраняет спокойствие голоса, дажё лёгкую игривость, но не в силах сдержать подрагивание верхней губы. У него действительно очень плохие нервы. — Я тебя, блять, слышу. Дай попить и получишь деньги. Он повторяет за Ремингтоном и тоже делает глоток, хоть сам отказывался. В движениях больше показухи и нервозности. Проходит минута возвышающегося молчаливого напряжения. — Напился? — Да, спасибо, что смог потерпеть. Ба-бам! Первая вспышка, первый удар по столу! — Мальчик, я старше тебя почти в три раза, поэтому имей уважение отдать мне чёртовы деньги и съебать отсюда. Ремингтон улыбнулся. — Пробовал когда-нибудь клофелин ложками жрать? — улыбка превращается в какой-то озабоченный оскал. — Что? Так, ты, видимо, не понял, я ведь могу и морду тебе надрать. Мужчина вовремя захотел допить всё содержимое стакана, Ремингтон восторженно хлопнул в ладоши. — Знаю я, как ты дерёшься, но, знаешь, чего не знаешь ты? — Лейт решает первым двинуться вперёд и на прямых руках нависает над столом, — Того, что в воде, которую ты секундой ранее поготил, намешана просто гора клофелина! Всю неделю будешь в себя приходить, а если ты ещё и прибухнул накануне, то пиши пропало! — Реми тычет пальцем в сторону Ларисы за барной стойкой, девушка вытягивает в руке несколько пакетиков препарата, сверкая накрученными кудрями и очаровательной улыбочкой. Мужчина моментально бледнеет, кашляет и переходит на чистый мат. Какая хорошая реакция. — Нет у меня денег, ваше высочество! Барретт-старший взирает на Ремингтона непонятной, спутанной, отчасти злой эмоцией, всё его лицо снова наливается краской, а руки тут же летят к Лейту. Кулак замирает в трёх сантиметрах от цели. — Не мешаю? — спрашивает Крис, перехвативший удар. Ужасу гостя нет предела, его накрывает новыми волнами осознания, а когда мужчина понимает, что не в силах даже вырвать руку из крепчайшей хватки подошедшего двухметрового официанта очень угрожающего вида, то эмоции берут полный контроль. — Поддонки! Что, блять, я вам сделал?! — его дыхание учащается, продолжается кашель, а глаза моментами теряют точность зрения и будто плывут по сторонам. Кровь приливает к лицу сильнее, говорят, что у агрессивных людей больший риск получить тромбоз. Радующий факт. — Нам — ничего, а просить у своего сына деньги, угрожая ему — вот это полный пиздец, — сзади подходит Себастиан, аккуратно складывая руку на плечо «жертвы», что вызывает бурную реакцию из вздрагивания, крика о помощи и ещё нескольких матов. — Ты не понял, что всё, кто здесь есть, на моей стороне? — Ремингтон подзывает остальных ребят. Остаётся самая весёлая часть. Когда подставные гости окружают Барретта-старшего, тот бесполезно рвётся вон из круга, однако две пары мужских рук ещё крепче сжимают кожу, доставляя слабую, но имеющую значение боль. — Блять! Я так и знал, что нельзя доверять этому уёбку, блять, блять, блять! «Уёбку»? Сильная возбудимость, раздражимость и сумасшедшее желание разорвать контроль — всё, что присуще Ремингтону. Каждый человек, которого парень может назвать важным в своей жизни, обретает привилегию почти полной безопасности, ведь, хоть бармен сам не особо честолюбив, за честь и непорочность близких он готов драться до посинения. Что и взбрендило в его голове сейчас. Лейт дёргается, секундно выдавая несмолкаемую злость. Собственный кулак летит на противника, однако это останавливают: Рикки преграждает путь Ремингтона своей рукой, отрицательно ведя голову. «Ты этого не стоишь, не опускайся так». — Уёбком своё отражение называть будешь, — опускает веки, — Если доживешь. — Да ты… — не успевает угрозить, как его локти неожиданно заламываются и оказываются за спиной. Мужчина кричит, что вызовет полицию, а всем глубоко плевать, поэтому хриплые завывания оглушает прекрасный голос Дженни, несущей в руках красную помаду. — Мы просто преобразим тебя в твой настоящий вид и отпустим, ну заслужил же. Вся компания подозревала о легких садистких наклонностях девушки, потому что только она может сохранять радость и всю свою милость, когда хватает подбородок незнакомого ей мужика, тянет его лицо к себе и смело начинает выводить клоунскую улыбку от уха до уха. Её коготочки, должно быть, слабо впиваются в кожу, однако она улыбается и передаёт помаду Эндрю. — Сборище фриков! — мешая созданию макияжа выплевывает Барретт Старший и получает грозное «цс‐с». — Ещё не почувствовал слабость в ногах? Тяжёсть век, нет? И ноги мужчины правда начинают подкашиваться. А вся компания смеётся с его нелепости. Лариса приносит клоунский парик, успевает натянуть его на голову посетителя, как тот последний раз вяло хлопает глазами и отключается. Все ошарашенно замолчали. Проходит немало времени, перед громким смехом Ремингтона: — Я же говорил, что психосоматика — ебейшая штука! Лейт всегда был и остаётся пёстрым красным цветом, среди сплошной черноты. Это стало частью причины его лидерской позиции, что играет на руку невероятно удачно. Было бы у парня поменьше рвения натворить херни и убедить других в её качественности, разборки закончились бы очень плачевно. Крис с Себастианом аккуратно сажают заснувшего за стол и отходят от места преступления подальше. Ребята точно не знают — действительно ли это психосоматика, так как больше похоже на обморок, возможно, от нервов. Мужчина дышит, а остальное — не столь важно. Проснётся ведь когда-то. Ремингтон утверждал, что возьмёт на себя всю ответственность, если дело завернёт не туда. Стоит выдохнуть. Изначально Рем правда хотел подсыпать клофелин, потом осознал: жертва может нагнать в полицию и сдать анализы крови, тогда весь прикол превратился бы в тотальный конец и закрытие лавочки, а это совсем не являлось бы тем, чего ждал Лейт. Но парень точно помнил, как из-за неудачной шутки его компаньона в баре сам накрутил себя, будто ему подсыпали клофелин, и свалился в спячку, вскоре все признаки показали на то, что ничего в напитке не было, да и камеры не засекли подобного. Мозг человека — сложнейший механизм. Поскольку в крови спящего клоуна действительно нет усыпляющих препаратов, ребятам нужно вести себя несколько тише, дабы не разбудить. Разбудят чуть позже — хочется лицезреть его реакцию. А пошуметь чуть-чуть хочется, но где-то подальше. Зазвучала музыка на минимальной громкости, на столе, где спит Барретт-старший зазвенел рингтон. Единственная, кто стояла ближе всех к телефону Ремингтона — это Дженни, даже близко не знавшая позвонившего Эмерсона, поэтому, приняв звонок, дабы убрать громкий звук, она быстренько подбежала к Лейту, пока парень на другом конце трубки уже собрался помирать от испуга. Ремингтон перенял телефон, прислоняя его к уху. — Извиняюсь, так, я тут, а ты чего такой громкий? Я же говорил, что всё хорошо! Всё просто заебись, приходи, если хочешь! — «Я тебя ненавижу, знаешь?» — почему-то сказал Эмерсон. — А чего так? Или мне нужно это перефразировать в любовное признание? Надумал там себе что-то, да? — «Расскажу, когда приду», — и сбросил трубку. Лейт похлопал глазами — немного не понял произошедшее. — Эмс скоро придёт! — выдал единственный понятый вердикт.

***

— Всем привет? — ни холода от двери, ни звука её открытия никто не слышал, поэтому уже отвлечённая от дел компания испуганно замерла. Первым, естественно, отреагировал Ремингтон, молнией подлетевший к Эмерсону. — А я говорил! Говорил, что всё хорошо будет, а ты не верил! Половина людей в баре знали Барретта только по описанию и, находя схожие черты внешности со спящим за столом мужчиной, поняли, кто же зашёл в бар. Себ с Ларисой обняли Эмса, стараясь не выдавать улыбки, потому что не были уверены в однозначно счастливой реакции Барретта на своего спящего отца в образе клоуна. Один Ремингтон лыбился во все зубы. — Господи! Ты постригся! — замечает Эмерсон, а Реми ещё шире улыбается. Барретт совсем немного удивился, лишь потому что Лейт не сказал ничего про новую причёску, а так, обычное для Рема дело — творить чё-то. — Я знаю, что мне идёт, не говори! Все счастливые, где подвох? Такая изменчивость всегда пугала. Ещё днём миром, как кажется, правила одна тревога, но сейчас она лежит мёртвая где-то в подсознании, да и пусть остаётся там. Бар посветлел, воздух точно чище стал, растения только немножко побледнели. Кто-то забывает их поливать. — Тебе идёт, я скажу. Так, а что, а где он? Все расступились, открывая вид на замечательную картину, от которой у Эмерсона моментально прихватило живот, хоть и подойти ближе Барретт пока не осмелился. Ремингтон со своей чуткой необыкновенностью заметил смятение парня, залитое смехом, поэтому, взяв Эмса за руку, потащил сына к горе-отцу, сразу уточняя: — Мы никакого клофелина ему не подсыпали, но сказали, что подсыпали, а этот клоун просто так уснул, ну или сознание потерял от страха, хер знает, честно. Барретт ещё сильнее рассмеялся, наблюдая за невероятно уморительным человеком, уже почти незнакомцем, который сейчас страха точно не вызывал. Победив желание продолжить любоваться, парень оглянулся на других ребят. — А может его кто-то придержать? Хочу разбудить. Как и в прошлый раз, Крис с Себом кивнули и пока слабо взяли мужчину за руки, опять же, перенося их за спину. Эмерсон снял с мужчины парик, чтобы не мешал, открыл ладонь, поставил её ровно около щеки отца, прицелился. По бару раздался настолько смачный шлепок, что Лариса аж рот рукой закрыла. Пробуждение не заставило себя долго ждать. Мужчина открыл глаза, стараясь двинуть руками, от чего Барретт слабо дёрнулся, опять возвращая себе всю уверенность, подошёл ближе и заглянул отцу в глаза, даже не особо удивляясь, насколько сильно мужчина постарел. Красный цвет помады ему совсем не к лицу. — Сынок, сынок, помоги, они издеваются надо мной! Тут уже Барретт чуть ли рот рукой не закрыл. Он снова посмотрел на Криса с Себастианом, убедился в их силе сдерживания, громко вдохнул. — Нихуя себе! Ни-ху-я се-бе, как мы заговорили! — отец негативно прореагировал, меняя грустную физиономию на более привычную злость. — Я сейчас такой, блять, гештальт на тебе закрою, уёбище блядское. — Кто ещё на ком гештальт закроет, знай, с кем разговариваешь, выблядок! Отцы и дети. Какая чудесная беседа двух родных поколений. Пробивает на чувства. Но слёзы наворачиваются только у Эмса. От смеха, конечно. — Ой, давай, без этой херни, — парень расслабился, сложил руки на груди, — ты от чего спасаться решил? От несуществующего клофелина в выпитой воде, дебил? Знаешь, хоть я и твой сын, но умом пошел в мать, она куда точнее осознала весь пиздец проживания с тобой, поэтому и завершила всё, пока совсем с катушек не съехала по твоей вине. Я мечтаю тебе сейчас въебать с такой силой, что ты дышать забудешь. — Так въеби! — перебивает Ремингтон. — Не буду, — не отворачиваясь отвечает Эмерсон. — Хотя‐я… Ладно, заслужил. И стучит по бару ещё один удар, только уже более глухой — Эмс бил кулаком в челюсть. Плевать на удивлённых людей сзади. Сейчас творится что-то, что вскоре Эмерсон будет называть лучшим воспоминанием. Воспоминанием, где скопленная ненависть обращается в больное веселье. Поучающий вывод этого не совсем понятен, ведь избивать человека — сомнительная радость, но избивать такого человека — словно воссоздание личной идиллии, возвращение толики горькой честности в мир довольно удобной лжи, поэтому сами думайте над моралью. Правильно, неправильно, хорошо, плохо — тупое распределение. В некоторых случаях оно бесполезно, ведь выигрывают чувства, а не ум. Никто не имеет права называть себя хорошим, никто. Для кого-то этот никто является полным уродом, а для кого-то — светлейшим из светлейших. Мир строится на противопоставлениях, потому что только так люди оправдывают себя. На чём мы остановились? Точно: — Клоун, блять. Я больше не тот, кто не может за себя постоять, и ты уже не тот, кто имеет полную власть. Ты её потерял. Обратишься в полицию — тебя встретят мои знакомые, — соврал, — хотя, тебе бы и так не поверили, алкаш, нищий неудачник, лох с налоговыми задолженностями и недочеловек, которого кинул единственный сын с удивительно удачно складывающейся жизнью, понял? Ответа нет. Одно молчание и сбитое дыхание. Воспоминания из детства наслаиваются на нынешнюю возможность продолжать выливать злобу. Барретт чем-то действительно пошёл в маму, которая прощала все выходки и ссоры, только Эмс не простил, он возненавидел. Возненавидел до такой степени, что почувствовал отвращение от возможности даже просто ещё раз прикоснуться к отцу. — Понял, — завершает Эмерсон, наблюдая, как мужчину буквально кидают за порог двери. Да, возможно, не многим здесь приятно такое обращение со своим же папой, и многие захотят написать, позвонить родному члену семьи, сказать ему тёплое слово… Плевать, правда плевать, ведь Эмерсон знает, что его сторона есть: Ремингтон крепко-крепко обнимает Барретта и шёпотом хвалит его. Ремингтон всё понимает — это самое главное. И оно всегда было самым главным. Каждый раз, когда Эмерсон скатывался по лестнице удачи в самый низ, Лейт оставался рядом, вселял надежду и желание продолжать бороться. Это больше, чем простое чудо. — Хей, Ремингтон, Эмерсон, будете что-то пить? — позвал Крис за барной стойкой. — Я не буду, спасибо! Ремингтон, а ты? — Алкоголь — это вредно… А хочется. — Ну ты же таблетки сейчас не пьёшь, думаю, можешь выпить. Ремингтон задумался, потом пошарил по карманам, доставая одну таблетку. — Это я на всякий случай брал, чтобы прийти в себя, если вдруг переборщил бы. Атомоксетин, если что, — с сожалением посмотрел на препарат, вздохнул и принял лекарство. — Алкоголь — это плохо, поэтому теперь просто опасно будет его пить, не хочу наступать на те же грабли. — Ты молодец. Внутри пронзительно стрельнуло. Или… нет, не стрельнуло. Разжалось. Будто с сердца слетел ржавый замок, который замкнулся слишком давно. Он питал кровь неприятным привкусом отстранённости, притуплял способность важнейшей мышцы организма работать так, как нужно, скрипел и покрывался слоем грязи в моменты затишья. Но теперь его резко не стало. Эмерсон посмотрел на ребят, посмотрел на Ремингтона. И чувство самозванца раскололось от совершенно дружелюбных, тёплых, таких добрых взглядов. Плечи спокойно опустились, некое непонимание попало осколком в глаз. Звуки вокруг не враждебны, а только немного надоедливы, свет тёплый, яркий, воздух ещё более чистый и мягкий. Это конец? — Эмс, ну чего ты там стоишь, давай к нам!

Это конец.