Полосатый свитер

В океане омуты могут достичь невообразимых нескольких километров.  Мощь образовавшейся воронки способна безвозвратно утягивать в тёмные водные пространства. Насколько глубоко способна она затопить?

***

Каждый миллиметр, каждую частичку тела окатило ледяной волной, сумевшей за долю секунды вырасти до огромных уровней, которые пробили кислотой в самое солнечное сплетение, затянули тьмой воспоминаний. Места многочисленных избиений напомнили о своём существовании новым, уже забытым страданием. Дыхание порвалось, диафрагма задрожала, толкнула лёгкие, они вылили последнюю каплю кислорода, моментально показавшимся настолько горьким, что все нервные окончания начало сводить в едком мандраже. — «Что молчишь? Случайно звонил мне днём?» Конечно, блять, случайно. Да какой человек в здравом уме будет набирать сущему ужасу — воплощению дьявола из отвратительнейших кошмаров? Ощушение присутствия чьего-то до агонии знакомого, гибельного негатива ввело толстой иглой чёрную смесь, так и наровившую попасть по нижней полой вене прямо в сердце, что сможет за считанные секунды отравить организм убойной дозой гнетущей тревоги. В голове послышался беспощадный смех того самого существа, никогда не упускавшего возможность упрекнуть в слабости и собственной никчёмности. А ведь всё уже успело забыться. «Слаба‐ак, снова молчишь…» — разразилась его песня. Кажется, попытки не терпеть сильный стресс обломились с величайшим крахом. — «Раз уж ты решил снова отмалкиваться, как делал это раньше, то я быстро скажу всё, что хотел и буду ждать результат. Спасибо о напоминании про себя, я бы так и не вспомнил о своём сыне. Мы всё ещё живём в одном городе, поэтому встретиться с тобой мне не доставит труда. У меня как раз деньги кончились, а ты — мой сын, поэтому обязан поделиться сбережениями для родного папы. Жду ответ. Если продолжишь меня игнорировать, я найду тебя.» — звонок завершён. Отвращение от режущих слух фраз не заставило себя долго ждать. Подошла дрожь к рукам, а телефон, естественно, выпал из них и отскочил на пол. Громковатый звон привлёк внимание Ремингтона, который до этого момента не замечал ничего странного. — Эми, что такое? Сказать хоть слово? Нет, это свыше всех возможных действий. Острый ужас так крепко стянул тело, что даже повернуть голову к подошедшему нельзя. — Эй? — слышно плохо, словно через мутное стекло. — Что случилось, родной? — Лейт вытянул из себя всю осторожность и присел около окаменевшего тела. Аккуратное прикосновение к плечу не дало никакой реакции. — Эмерсон, посмотри на меня. Прости, Реми, но ты не видишь и половины того, что происходит сейчас. Мысли сосредоточены лишь на ранее услышанном. «Я найду тебя». Ощущать гадкий голос, который ранее доводил до попыток убить себя — точно безвольно ложиться на заточенный кол. И как бы Ремингтон не старался своим совершенно иным: приятным, ярким, мелодичным звучанием заглушить сирены в голове, ничего не выйдет. К щекам притянулись тёплые руки Лейта и развернули голову к нему, — Рассказывай. Этап отрицания быстро пройден. После него должен был идти гнев, торг, но они просто ничтожны, сравнивая со следующей стадией. Глаза наполнились слезами, лицо, встревоженно наблюдающее за обесцвечиванием тона собственной кожи, стало плохо видно за пеленой. — Мне позвонил.. — как же мерзко и горько произносить, — Отец. — столь жесткое название приносит дозу ужаса, уже не говоря о мягком «папа». Нет, этого человека нельзя просто упомянать. А внутри Ремингтона вспых пожар, так и ждавший повод зажечься. Тот урод снова посмел сотворить такое с Эмерсоном. Непростительно. И не было простительным никогда. Без слов и лишних действий, которые сейчас только добьют своей энергичностью, парень притянул Барретта к себе, постарался закрыть руками всё оледеневшее тело, защитить, не дать очередной губящей мысли пробраться в голову и так до жутчайшей степени испуганного Эмерсона. Ощутилась дрожь, боже, какая же сильная. — Ты со мной, всё в порядке, слышишь? Всё хорошо, — впустил руку в длинные волосы, прижал его голову к своему плечу, — Эмерсон, дорогой, можешь рассказать немного точнее? В объятиях тепло. Но страх не уходит, начинает ещё сильнее душить. Лишь позволил поджать под себя ноги и снова ограничил в движении. Да почему так происходит? Только выплываешь из омута, начинаешь жить, как сразу всю свою тушу какое-то потаённое зло размазывает об острые камни. Это, блять, нечестно. — Хорошо, расскажешь потом. На телефон пришло сообщение. Барретт вздрогнул и крепче прижался к единственному, кто способен сейчас утешить хоть немного. Рем на секунду убрал руку, чтобы дотянуться до телефона. Пришлось наклониться и совершенно нежелательно повлиять на усиление испуга Эмерсона, временно не ощутившего ничего, кроме пустоты в воздухе. — Всё! Всё, — снова спрятал в объятиях. Теперь предстоит задача — разблокировать телефон и прочитать сообщение. Ремингтон одной рукой придерживал голову художника, всё также лежавшую на плече, а другой, смотря через спину Барретта, уже открывал нужный чат в экране. Адрес и подпись: «Жду тебя с деньгами, а потом — катись на все три стороны.» Глубокий вдох — подавление разыгравшегося гнева — сдержанное молчание и сжатие челюстей. — Эмерсон, я говорю, что всё будет хорошо, когда знаю это точно. Всё будет хорошо. — бесшумно толкнул телефон за подушку. Страх настолько въелся в кровь, что верить в сказанное буквально невозможно. Тот человек — мстительный ужас. Он любого хоть из-под земли достанет, но отомстит. Это Барретт заучил, как стишок. Удавалось познавать его сущую ненависть в детстве. Теперь черепную коробку заполнило абсолютно невозможными, но жгущими глаза мыслями: «Он ведь найдёт меня, будет угрожать.» Чередуется с каплей оставшегося здравомыслия: «Но он же не маньяк. Не найдёт.» Да, он не маньяк, он просто существо, излучающее волны особенной частоты, неимоверно пагубно влияющей на психику и восприятие всего вокруг. Только представление о возможной встрече делает руки каменными, протягивает пальцы так, что каждая последующая фаланга с дрожью изгибается в остром напряжении. В глазах Барретта отец казался ещё страшнее, чем для других. Только маленький художник каждым моментом детства мог полностью видеть всю злость и ненависть того, кто дал ебаную жизнь. — Эмерсон, я могу ещё как-то помочь? Пожалуйста, ответь, я не понимаю, что делать… — и его голос начал ломаться, словно доля паники перетекла к Ремингтону через плотно прилегающие друг к другу тела. Взгляд в ужасе широко открытых глаз перелетает за плечо Лейта, правда, очень хочется что-то сказать… Но нельзя. Любой лишний шум надломит тонкую ветку контроля. Страшно в очередной раз видеть Эми в этом состоянии. Только в другие разы всё-таки было одно изменение: Ремингтон ещё не состоял в отношениях с ним. И, конечно, даже тогда он чувствовал обязанность защищать, но сейчас она удваивается, подтверждается с того самого момента на согласие встречаться, соединяет невербальную нить, волшебным образом привязывывающую парней друг к другу. И теперь, когда связь стала крепче, Лейт просто не может относиться хладнокровно к происходящему. Его бросает в дрожь от каждого нового рваного вздоха, доносящегося так близко к коже. Остаётся только терпеть, ждать, не прекращать обнимать, покачиваться из стороны в сторону, целовать куда-то в район виска своё сокровенное запуганное чудо, только появившийся свет которого снова начал гаснуть. А ещё, приходится давить почти невыносимую злость. Ведь только положение Эмерсона рушит возможность прямо сейчас сорваться с места, и хоть весь город обшастать, но найти причину переживаний и без объяснений хорошенько набить лицо этому моральному уроду. Ожидание дало пользу только спустя минут двадцать — никто не собирался считать, но, вроде, столько и прошло. Ожидание в бесконечных размышлениях и нарастающей тревоге, с каждой секундой порождающей вину, навязчивые мысли о едва не полной бесполезности действий Лейта. Эмерсон перестал плакать, страх ещё остался, но перешел в более пассивную фазу, когда веки немного опускаются, только дрожь в руках, да мощное стучание сердца остаётся. Пальцы, которые ранее мяли ткань футболки Ремингтона теперь просто прилегали к ней. — Ты как? — наклонил голову, дабы хоть попытаться рассмотреть лицо Барретта, однако единственное, что получилось увидеть — край оливково-зелёной радужки, казавшейся сейчас более яркой на контрасте с краснотой. Даже часть опустошенного взгляда дала ответ без слов. Но и со словами реакция последовала: — Хуёво. Ничего не изменилось. — был ожидаем именно такой ответ. Слышны нотки того самого Эмерсона в середине осени. Ремингтон тяжело вздохнул, подумал о чём-то и прильнул к спинке дивана, позволяя и себе, и Барретту принять уже более расслабленную позу. Эмерсон не отнял голову с плеча парня, но повернул её, так что теперь возможно увидеть его лицо полностью. — Теперь расскажешь подробнее? Рука снова впуталась в тёмно-каштановые волосы, оказывая успокаивающее действие. — Я обзванивал заказчиков. По глупости не сохранял их контакт и, видимо, наткнулся на номер отца. Днём он не ответил, а сейчас позвонил мне. Я взял, подумал, что это кто-то по работе… — дыхание снова надорвалось, — Идиот, блять. Отец сказал, я обязан ему денег, обрезал на: «я найду тебя, если ты проигнорируешь». Браслеты на запястьях начали встревоженно проворачиваться. — Блять, — Рем сжал свободную руку в кулак так сильно, что выступила рельефная вена и стукнул по дивану, стараясь не пугать парня, при этом ударить достаточно резко, чтобы хоть немного успокоить гнев. — Этот уёбок заслуживает всего самого худшего. — Согласен… — брови дрогнули, — Ремингтон? — тон голоса буквально в секунду изменился на такую испуганную жалость, что Лейт аж приподнялся и соединил зрительную нить. — Да, да, что? — А если он правда найдёт меня? А как же ты? — глаза забегали по каждой частичке лица Реми, — Он же может… К его скулам прижались ладони Лейта, — Нет! Нет, послушай, всё хо‐ро‐шо. Ты в безопасности, я тоже! Горечь сожаления на этом побледневшем лице сможет прочитать каждый. Эмерсон отрицательно повёл головой, подавляя желание ложно согласиться со словами. Любая ситуация с отцом заканчивалась провалом, колким, жутким провалом. Нет веры, что сейчас всё изменится. — Мне страшно. Я знаю этого человека, я знаю его злобу, я.. я… — голова обессиленно выпуталась из хватки и стукнулась о грудь Ремингтона, — Я ничего не могу сделать. Мне очень нравится твоя позитивность, но ты правда ни капли сейчас не понимаешь. — Эми… — проигнорировав исчезновение зелёных глаз из своего поле зрения, Рем продолжал смотреть вперед, углубляясь в мысли. Невольно перенимается безвыходность ситуации. Быстро пропало ощущение понимания друг друга. Кажется, Лейт правда не представляет и половины угрозы. Разные ситуации бывают. Та, с которой столкнулись эти двое, кардинально отличается в восприятии. Показалось, что именно сейчас парни начали тонуть в иссиния-чёрном океане, и если Ремингтон хоть как-то пытался схватиться за любую попавшуюся надежду на спасение, то Эмерсон уже смиренно захлёбывался, никак не реагируя на жжение в лёгких. Атмосфера разрывает нервы, напряжение растет в геометрической прогрессии, так и давит вниз. Может, действительно стоит сдаться? Пойти на грёбаную встречу, соскребсти деньги и отдать, пряча скрежет зубов? Да, это будет самым безопасным вариантом для всех, как кажется. Никто не пострадает, а проживать на последние сбережения парням не в первый раз. И без задней мысли так просто сломать справедливость, которая никогда не являлась приоритетом условий мира. Растоптать злость, закрыть её вежливой улыбкой и проглотить ком сущего отвращения. Ведь никто никогда не будет правильным. Жизнь — нихуя не сказка, где все поворачиваются самой чистой, доброй стороной. Жизнь — прогулка босиком по лезвиям. Одно неправильное движение, и рассечение кожных тканей окрасит железо в алый, что приведёт к окислению, идущим вместе с пренеприятнейшим жжением. Тогда ноги перестанут слушаться, тело смирно проломится, лезвия звучно воткнутся в грудь, и всем на этой прогулке будет абсолютно плевать, ведь они тоже увязли в бесконечных попытках спастись. Пора уже выходить из мечт счастливого конца с великим судом, который направляет всех в рай. Ни черта положительного в итоге не будет. Сколько не рви гланды, до мира не достучаться. Травить свой организм во имя сохранности дорогого существования — это то, что должно быть привычно всем, ведь… Никак иначе, правильно? Да чёрта с два, суки. Не в этой жизни. Да пусть хоть всё тело парализует, борьба Ремингтона будет продолжаться всегда и даже потеряв сознание от удушья, он научится, блять, дышать под водой, проигнорирует любые запреты. Из омута выбраться невозможно? А как вам такое: он ныряет глубже, уже касается дна руками, как вдруг всё тело прошибающим током содрогается в огне мести, нет, не считайте его таким злопамятным, у него просто очень яркие понятия справедливости. Глаза выжигают воду, так тщетно и отчаянно старающуюся потушить пламя, но разве возможно потушить вечную потаённую внутри энергию? Нет, конечно. И вот, Ремингтон снова в этом мире. Он выплыл, ведь проворачивал подобное миллионы раз. Голова озарилась воспоминанием. — Эмерсон! Помнишь, мы с тобой играли в карты на желания? — резкий поворот в сторону Барретта, — Помнишь, да? — Если это попытка отвлечь меня, то получилось плохо. — Нет! Ты должен мне одно желание! — Ремингтон… — за утомлённым вздохом последовал отрицательный кивок головой, как бы уговаривающий остановиться. — Делаем всё по моему плану, и ты не используешь свои четыре желания против меня. — кажется, он очень решительно настроен. — Серьёзно? Ремингтон, это не шутки, какой к чёрту план?! — злость так и нахлынула. Нетерпима вся эта игра. Лейт взялся за руки Эмерсона. Омут разворачивает течение, отгоняет бурлящие разводы, стрелой пускает воду вверх. Получается, это уже не омут, так? — Да, я знаю и понимаю, что веду себя, как ребёнок, почти все мои идеи звучат глупо и по‐детски. Я никогда не внушаю ярое доверие, совершенно не способен делать голос убедительно низким, чтобы любая моя фраза казалась повелением, но поверь мне, пожалуйста… — глаза впились во взгляд опешившего Барретта, уж точно не ожидавшего излияния души, — Блять, вспомни, что я сотворил на выпускном! И вышел сухим из воды, хоть творил полную ахинею, которая, конечно, не является аргументом к нынешней ситуации, но хоть раз я делал для тебя что-то, что привело к плохому? Пусть мои действия слишком экспрессивны, резки, я всех до ужаса заёбываю своим постоянным нахождением в активности, вижу, понимаю и знаю. а это, блять, никак не убрать, но сейчас я абсолютно уверен в удаче. Пожалуйста, восприми мои слова не как детский лепет, просто согласись. — сделал глоток воздуха и стал дожидаться реакции. Эмерсон застыл, словно ему открыли сокровенный секрет человечества. Даже одно слово подобрать сложно. «Господи, Рем, ты не достаёшь своей активностью.» — пролетело в мыслях и моментально заглохло, только вспомнил Эмерсон правду. Да, достаёт, ещё как достаёт. Но… Разве это, блять, плохо? К чёрту отрицание. Никому никогда особо не мешала постоянно льющаяся энергия от столь хорошего парня. Наоборот! Он всегда всем отдавал часть себя, заставлял чувствовать надежду, пусть и перебарщивал с эмоциями, но его слова правда оказывали исключительно положительное влияние. «Какой же я всё-таки кретин.» — вот это уже другое дело, Эмерсон. Никогда не поздно признавать ошибки от совершенно неправильного отношения. Ремингтон снова заставил переосмыслить абсолютно всё и, кажется, сам Барретт захотел научиться дышать под водой. — Я. — а может ли кислорода хватить в глубинах океана? — Ладно. Прости, ты прав, будет по-твоему. Облегчённый выдох, — Боже, я уже боялся, что не согласишься! А всё, что я придумал расскажу позже. И так ты настрадался за сегодня… — теперь можно разъединить руки. Океан, где каждую новую секунду в небо взмываются фонтаны — бывшие омуты. Как же, чёрт возьми, хорошо, когда есть человек, готовый проходить весь случающийся пиздец вместе. Сейчас этот человек рассматривает потолок и пытается в темноте увидеть хоть что-то, пока Эмерсон пробует уснуть, но, видимо, не судьба никому сегодня лицезреть сон. Только мышцы на секунду расслабляются, так сразу подходит дрожь. На очередную неудачную попытку, Барретт ругнулся под нос и перевернулся на спину. — Ебаный отец. Чтоб он подох нахуй. — нет, нихрена не смешно. Страшно Эмерсону говорить это, но эмоции настолько негативные, что смысл держать их в себе скоро растворяется. Да и голос жутко обессиленный, не отображает должных чувств. — Подтверждаю… — дополнил Ремингтон. Потолок так и остался в тьме, увидеть что-то новое не получилось. — Блять, я не хочу снова становиться злым уродом, только и создающим негатив. — Прямо таким ты никогда не был. Сам же знаешь, что на твою агрессию есть очень весомые причины. — лежащая на подушке голова повернулась к почти незаметному без света силуэту. Тревога от телефонного звонка ещё живет в груди, но у Ремингтона получилось создать ощущение безопасности. Снова. Поэтому теперь, вместе с покалывающим сердце чувством, есть даже некая вера в удачу, хоть и очень слабая. — Да не пизди, был я таким… Всегда. Без причин. — Ой, Эми, конечно, ты не был самым добрым человеком на земле, но менее замечательным от этого не становишься! Не отрицаю, переизбыток негатива правда присутствовал, при этом, я же как-то смог полюбить это, понимаешь? Тем более, при других ты неплохо справлялся, не считая ситуации с Ларисой, ну и ссоры с Себом, — Ремингтон сам запутался в своих мыслях, — Короче! Ты классный, забей хер на прошлую поеботу, я тоже не мало бреда делал. — Всегда найдёшь момент завалить меня комплиментами… Естественно, я бы не стал орать на тебя в какой либо ситуации, да, контролировал себя, но так стыдно, что мне приходилось в некоторые случаи сдерживаться со всех сил, чтобы полный бред не выдать. Очень стыдно, я совсем не хотел такого. Ремингтон посмеялся на выдохе. — Понимаю! Не представляешь, какой же я сейчас злой, блять! Так и мечтаю раздробить кулаки о стену! Вся эта ситуация заставляет меня желать того, что я уж точно не озвучу! Чувствовать гнев — это совершенно нормально, Эми. И даже если ты хотел размазать чьи-то внутренности по асфальту, ты же не сделал этого, хоть звучит дико, но наши мысли невозможно контролировать. Поэтому, ты был и остаешься прекрасным! А агрессия… Ну было и было, хорошо, что ты осознаешь проблему. Хотя, возможно, я просто чего-то не знаю и лежу сейчас с кровожадным убийцей! — на последней фразе Лейт громко рассмеялся. Он снова сказал, как кажется, банальную, но невероятно важную вещь. Так ещё и украсил сомнительной шуткой. Барретт удивлён, что смог улыбнуться, учитывая своё состояние тремя часами назад. — Если бы я кого-то убил, то только тебя, дурак. — Самый лучший вариант смерти! — в какое‐то максимально странное русло свернул разговор. Жаль руки ещё дрожат, невольно напоминают о предстоящем.