Pro nobis peccatoribus

С того случая прошло несколько дней, которые отец Бенедикт провёл в Киеве, посылая членов духовенства по храмам и селениям нести истину Святейшего Престола. О ярмарке отец Бенедикт и не вспоминал, с головой уйдя в миссию. Главной задачей было заставить храмы принять унию, прихожан никто не спрашивал — они примут то, что скажут им с амвона. Отец Бенедикт отлично справлялся убеждать местных священников в том, что судьба душ их прихожан напрямую зависела от того, поступает ли десятина в казну Папы на благие дела — или уходит еретикам, питая грех; однако кое-где требовалось и успокоить бунтарей, и расшевелить унылых. Сколько суеверий, сколько разных тёмных поверий успел повидать доминиканец — не снилось, наверное, даже отцам церкви. Упрямый народ, по-язычески упрямый. В один из дней отцу Бенедикту мальчишка-посыльный принёс записку от щуплого дьяка, который служил у отца Бенедикта информатором. Дьяк этот писал, что на одном хуторе в полусотне вёрст от Киева есть и церковь, и довольно богатый приход, а священник недавно умер, оставив паству без духовного наставления. Прочитав записку, отец Бенедикт, задумавшись, спросил вслух: — Почему же не был назначен туда новый священник?.. — Не могу знать, пан, — шмыгнул носом мальчишка. Отец Бенедикт вручил ему монетку, и тот, счастливый, убежал прочь. "Что же, — подумал отец Бенедикт. — Раз нет священника, значит, обращать и переубеждать никого не придётся. Съезжу, посмотрю на этот хутор и решу, кого туда поставить". Сказано — сделано. Отец Бенедикт мог бы послать туда любого ксёндза, но что-то ему нашёптывало, что нужно обязательно ехать самому, да и давно хотелось уехать куда-нибудь подальше из Киева, от вида которого у отца Бенедикта уже рябило в глазах. От природы энергичный, отец Бенедикт чувствовал, что недолго и предаться унынию, занимаясь только бумагами. Дорогу до хутора монах надеялся проехать с попутными бричками, тянувшимися по тракту от Киева и обратно; и верно, божьему человеку не отказывали, хотя всё равно держались с ним как с врагом: разговоры стихали, стоило ему подойти, и всё время, пока монах был на чьём-нибудь возу, хозяева старались молчать. В общем-то это не было удивительно, он всё-таки действительно чужеземец. Странным показалось отцу Бенедикту только одно: когда он спрашивал, сколько ехать до нужного ему хутора, все отвечали разное — то два дня, то три, то вообще полдня. Но значения этой малой странности отец Бенедикт решил не придавать, рассудив, что возы и телеги, гружёные разным товаром, и ехать будут по-разному. До полудня с винокуром, два часа с мельником, до придорожного шинка — с гончаром, умолявшим быть осторожнее с его драгоценными горшками, укрытыми соломой. Вечером никто от шинка ехать не собирался, так что отцу Бенедикту пришлось остановиться и попросить у старого жида-шинкаря ночлега. Свободна была только лавка у дальней стены, так что спать отец Бенедикт лёг только глубоко за полночь, когда всё пьянствовавшее сословие разбрелось, наконец, по своим углам. Однако даже тогда покой не наступил: ухо монаха уловило приглушённый разговор. — Зачем ему на тот хутор, а? — Знамо зачем: там поп недавно преставился. — А этот что ли поп? — Не, этот не поп. Этот поляк. — Откуда ты знаешь, что не немец? — Немцы не так разговаривают. Слыхал, как он гнусавит? Ну то-то. Отец Бенедикт прислушался. Говорили явно о нём, и уснуть, пока разговор не окончится, он бы всё равно не смог. — Там попы долго не задерживаются. На моей только памяти троих ногами вперёд унесли. — Тьфу на тебя, на ночь про такое. — А что тьфу, ну помирают да и ладно. Не слыхал разве, что люди про тамошнего пана говорят? — Тебе люди всё что-то говорят, а я-то знаю, что это твоя жинка по околотку сплетни собирает, и сам ты такой же. — Вот как дам! — Да тише ты, перебудишь… Кто-то громко всхрапнул, в другом углу уронили на пол руку с глухим стуком. Собеседники перешли на шёпот, и отцу Бенедикту пришлось очень сильно напрячься, чтобы расслышать, о чём они говорили. — …да с тех пор как ярмарка — так что-нибудь обязательно случится. — Помилуй боже… — А говоришь, сплетни. Да он с турками почитай и не воевал, а под ручку… — Спи уже, довольно. — А я-то что, сам спросил… Наутро отец Бенедикт проснулся с самым рассветом, всё тело ломило от сна на лавке, и единственным желанием было развернуться и немедленно же возвращаться в Киев, а оттуда — в Люблин, в родной монастырь, упасть к алтарю и никогда больше никуда не выезжать за кирпичные стены. Отчитав себя за слабость духа, отец Бенедикт встал, потянулся, наклонился в разные стороны, оправил одежды, расплатился с шинкарём за постой и скудное питание в дорогу и вышел во двор. Несмотря на ранний час, от былого собрания не осталось уже и половины, почти все возы разъехались кто куда. Остались только две телеги: одна с бочонками вина, а вторая — с какими-то корзинами. — Не направляетесь ли вы на тот хутор, где недавно… — Попа схоронили? — перебив отца Бенедикта, спросил один казак. — Туда и едем. Садитесь, пан заезжий, подвезём. Вот тут, между корзин, да и котомку здесь же бросайте. Всё то же молчание сопровождало их на всём пути. Отец Бенедикт, и без того усталый и не выспавшийся, в дороге вообще не чувствовал себя живым, и скоротать время помогали только чётки и молитва. Усатый казак, согласившийся его довезти, не обращал на монаха никакого внимания, а когда тот попытался к нему обратиться с будничными расспросами, отвечал только неопределённым мычанием. До хутора добрались уже к закату. Двор показался отцу Бенедикту оживлённым, туда-сюда сновали бабы, собиравшие, видимо, ужин на столах, вынесенных перед хаты. Мужчины собирались, рассаживались, крутили усы и прямо так, на голодный желудок, пили что-то такой крепости, что несло на всю деревню. — Скажи, где дом… — Вон там пан сотник живёт, к нему идите, он всё скажет, — опять не дал отцу Бенедикту договорить его попутчик, и тому пришлось слезть с воза и пойти в указанном направлении. Взгляды хуторян следили за чужаком, будто бы невнимательно и вскользь, но на самом деле — неотрывно. Отец Бенедикт гордо поднял голову и расправил плечи — человеку его роста и сложения даже в монашеской одежде не составляло труда выглядеть грозным и сильным. Любопытство местных, однако, ограничилось одними взглядами, и никто не помешал отцу Бенедикту дойти до стоявшего на некотором возвышении дома. «Где же у них тут церковь?» — задумался отец Бенедикт, не найдя её глазами, но решил, что раз уж приехал, то хотя бы с хозяином поговорит непременно. Дверь оказалась не заперта. Отец Бенедикт на всякий случай всё же постучал в неё, довольно громко, и, не услышав ответа, вошёл внутрь. — Кто там ещё?! — раздался резкий крик. Навстречу отцу Бенедикту вышел седой мужчина в богатом красном кунтуше, расшитом золотом. Седые обвислые усы и длинный чуб, глубокие морщины на лице, тяжёлые брови и внимательные светлые глаза — перед монахом стоял человек ещё не старый, явно очень сильный и грозный. — Добрый вечер, пан сотник, — сказал отец Бенедикт, слегка поклонившись. — Ты кто такой и что делаешь в моём доме? — Я приехал с… — А, ты из-за нашего священника, — в этом краю, казалось, каждая собака знала, что собирается сказать отец Бенедикт. — Откуда сам? — Из Люблина, — ответил монах, не успев задуматься. — А, поляк. Таких ещё не едали, — сотник сухо рассмеялся, отец Бенедикт ответил натянутой улыбкой. — Что, рассказали тебе уже ужасов про нашу церковку? — Ещё не имел удовольствия пообщаться с будущей паствой. — Ну значит, всё впереди. У меня остановишься, в других хатах всё равно места нет, я знаю, а здесь тебе лучше всего будет. И без клопов, опять же, — сказал сотник и уже собрался уходить, когда отец Бенедикт остановил его. — Когда я могу… — Сегодня в вечернюю и начинай свои проповеди читать. Эй, Явтух! проведи пана — как там тебя — в спальню и всё ему тут покажи, — крикнул сотник, выходя на крыльцо и оставляя отца Бенедикта в хате. — Да шевелись! В хату вбежал старый казак, седой как лунь, без особого почтения поклонился отцу Бенедикту и поманил за собой. В одной из комнат была постель и простой стол, и там монаха и разместили. Явтух казался малым неразговорчивым и угрюмым, если не сказать унылым, но отец Бенедикт всё равно решил его расспросить. — Куда ваш хозяин так спешит сегодня? Или он всегда такой гневный? — Куда спешит, — отозвался Явтух, — ему одному известно. С тех пор, как кто-то госпожу панночку на ярмарке обидел, пан сотник как озверел, и всему хутору покоя нет. — Он женат? — Не женат. А то ли вдовец, то ли с войны девчонку принёс — того лучше, пан хороший, не выспрашивать. У нас так: что его дочка захочет, тому и быть. Отец Бенедикт удивлённо поднял брови. — Что ж, у вас на хуторе девка всем заправляет? Какие же из вас казаки. — Вам смешно, — покачал головой Явтух, — а нам жить. Девочке всего лет семь, а уже на коне сидит и сабелькой машет своей маленькой, специально под неё выкована. Любит дочку хозяин очень. — Хорошо, когда отец любит своё дитя, таков божий порядок, — заключил отец Бенедикт миролюбиво. — Спасибо, запомню. Ещё скажи — где у вас здесь церковь? Я ни со двора, ни с дороги не увидел. — А за горкой, — махнул Явтух рукой. — Как выйдете на порог, так сразу налево, обогнёте пригорок — там и церковь. Собрать, что ли, казаков к вечерней-то? Проповедь отца Бенедикта оставила казаков, по всей видимости, довольно равнодушными — что было скорее полезно по первому времени: он мог быть хотя бы уверен, что на этом хуторе на него не пойдут с вилами как на иноверца. Трудно будет достучаться до душ этих пьяниц и бездельников, нужно будет назначить сюда священника поэнергичнее… Из церкви отец Бенедикт выходил последним, ещё и задержался, чтобы рассмотреть повнимательнее убранство. Безыскусная, но затейливая резьба на деревянных столбиках и колоннах, коньки, как у любой восточной церкви, и потемневшие от времени иконы, тоже совсем простые, даже грубые. Стены были размалёваны, по-видимому, каким-то местным художником сценками из Евангелия, а западная стена была полностью посвящена Страшному Суду и адским мукам грешников. Краска во многих местах выцвела и облезла, так что всех подробностей отец Бенедикт рассмотреть не смог, но и сохранившихся фрагментов было достаточно, чтобы у него по телу пробежали мурашки. И почему людская фантазия плодит в первую очередь бесов? Отец Бенедикт вышел из церкви, перекрестился, затворил двери и пошёл назад, на огоньки хутора. Выходя за ограду, монах обернулся: его внимание привлёк свежий крест, белевший на церковном кладбище. С трудом разбирая слова в ночной темноте, отец Бенедикт прочитал: "Отец Макарий, светлая память имени его". — Вот, значит, где теперь предыдущий священник. Рад знакомству. Отец Бенедикт вздрогнул, почувствовав неприятный холодок по спине, перекрестился ещё раз и ушёл, бормоча под нос Pater noster.