Будни семейства Эйнсворд

«Может, лучше по-человечески?» Привычная забота в его голосе окрасилась оттенком неуверенности. Элиас посмотрел на Чисе, давая ей время как следует всё осознать. Чисе… его маленький феникс, она показала ему красоту и стала её воплощением. Отблеск заката купался в алых волосах. Мягкая полуулыбка обезоруживала. Глаза цвета новой жизни, дарили тепло и свет. Никто никогда не смотрел на него ТАК. «Нет» — мурлыкнула она, обжигая совсем новым взглядом. Эйнсворд проиграл. Электрический ток пронёсся по всему его могучему телу, что-то вздыбилось и мгновенно улеглось, как вулкан, внезапно отложивший извержение. «Чисе, ты меня удивляешь» — только и вымолвил Чародей. Наставница-По-Человеческим-Вопросам только загадочнее улыбнулась и легко провела кончиками пальцев по его напряженному плечу. Вдруг её рука прошла сквозь воздух и упала на кровать. Элиас исчез. Чисе вскрикнула оглядываясь. 1:1 Два красный уголька, не мигая, уставились из тени, которую взволнованная барышня отбрасывала на простыни. Она рассмеялась и доверчиво улеглась прямо в сумрак, словно в душистую траву на летнем лугу. Бульк. Чародейке показалось, что её с огромной высоты сбросили в бурлящее море. От неожиданности и скорости происходящего она сжалась в комочек и зажмурила глаза. «Чисе» — обречённо зарокотал знакомых голос и всё пространство пронизало мелкой дрожью, казалось звук собственного имени физически дотронулся до неё. Первооткрывательница рискнула осмотреться. И… не увидела ничего. Тьма. Абсолютная, непроглядная, идеальная, совершенная тьма. Но не пустота. Осязаемая нежность и всепрощающее тепло. Тёплый бархат цвета беззвёздной ночи. Чисе острожно повела рукой. Всё пространство в ответ утробно заурчало и всколыхнулось. От осознания происходящего сердце пропустило удар. Это, ведь, всё — ОН! Этот мрак, эта глубокая, всеобъемлющая тьма, эта притаившаяся тень — Он! «Элиас!» — только и сумела выдохнуть Чисе, по-птичьи метнувшись навстречу сразу всему окружающему её пространству. Чернота вспенилась и забурлила. Он был повсюду, он был бесконечен. А в середине дикого, первобытного водоворота была она! Чисе было невыносимо сладко и трудно дышать ведь, казалось, даже её дыханием был Он. Каждая клеточка кожи ощущала Его присутствие. Мозг, не справляясь с обработкой такого количества тактильных данных, умолк, захлебнувшись в волнах восхищения. Руки, лозы, кожа, перья, дыхание, жажда… Сумашествия ощущений, волны безудержной магии, связь на таком уровне близости, где и кожа перестаёт быть барьером. Они сливались и кружились в немыслимом танце, плавясь и шипя, как новорождённая лава. Наплевав на гравитацию и остальные земные законы, они переливали магию друг в друга, растворяясь в мире ночи. Окончательно потеряв такие ориентиры как время и пространство, Чисе, внезапно, подумала, что сейчас умрёт. Вдруг, среди этого безумного шторма, как спасительный маяк, прозвучал единственный желанный голос. «Чисе…» Имя, последней каплей, тяжело погрузилось в перегруженное сознание, став катализатором. Чудилось, что волны всех океанов разом разбились о неизвестный берег. Она взорвалась! Тысячей тысяч солнечных бликов, озаряя его тьму, превращая мрак ночи в невероятное сияние космоса. Безумным рычанием и глубинной дрожью отозвалась на вспышку тьма. Когда Чисе очнулась он был рядом. Элиас нежно обнимал её, а его изогнутый хвост необычно переливался, словно ещё полнился отблесками её неконтролируемого волшебства. Она хотела заглянуть Элиасу в лицо, но осознала, что не может шевельнуть и пальцем. Чуть слышный вздох — вот и всё на что она сейчас была способна. «Отдыхай. Думаю, восстановление займёт ещё некоторое время» — он говорил почти шёпотом, баюкая сумасбродную чародейку, нежно зарываясь в её закатного цвета волосы. Чисе очень нравилась перспектива провести ближайшие несколько часов в объятьях. Мысль о том, что бы отстраниться сейчас хоть на сантиметр, была физически болезненной. Пустить в него корни — звучало весьма заманчиво. Понимая или разделяя её желание, Элиас чуть крепче обнял её и снова замер, как безмолвный страж великой тайны. Потом, когда она снова сможет говорить, то объяснит Эйнсворду, почему ему так трудно понимать и толковать свои чувства. Просто, в человеческом языке слишком мало подходящих слов.