Касания души

      Максим не любил ласковые прозвища. Конечно, было сразу ясно, что его желание зваться Зайцем, а не Загайским дает окружающим слишком большое поле для шуток, и от попыток переиначить псевдоним во что-нибудь более милое ему никуда не деться. Так что с самого детства он слышал пренебрежительное «Зайчонок» в свой адрес во дворе и ласковое «Зая» от одноклассниц. С пацанами у Макса разговор был короткий: за словом он никогда в карман не лез, предпочитая заменять их делом. И кулаками. Девушкам же хватало пары-тройки замечаний, сделанных ледяным тоном, чтобы они перешли на менее бесящие варианты вроде «Солнышка» и «Котика».       А потом в жизни Зайца появился Шевелев, и что-то пошло не так. Главное, Максим даже не понимал, в какой момент все изменилось. Когда Сережа назвал его Заей в первый раз, они баттлились друг против друга, так что Шевелев очевидно сделал это намеренно, чтобы поприкалываться, а может даже вывести парня из равновесия и заставить ошибиться. Внутренне Макс тогда разозлился, вскинулся весь, но стерпел. Команда была важнее, чем его обиды, да и доставлять еще-не-другу такого удовольствия не хотелось.       Второй раз произошел уже гораздо позже, когда все поменялось, Сережа стал частью их команды, а они стали ездить на выступления уже не в Гомель, а в Москву. И первый же баттл на высшей сцене столкнул их с Лютыми.       Тамбов — чемпион прошлого сезона, опытная и матерая команда, так что результат в виде проигрыша вроде как не выглядел чем-то удивительным, но после окончания игры Максим кипел. Ну вели же они в счете какое-то время, да и финальный отрыв составил всего три балла! Опять, как в прошлом сезоне! Ну что за проклятый счет такой? С такими мыслями Заяц мерил комнату шагами, злясь, как обычно, больше на себя, чем на ребят.       — Тише, тише, Зай, — положил ему руку на плечо Сережа, мягко останавливая, — От твоих перемещений уже голова кружится. Ну проебались сегодня, бывает. В следующий раз соберемся и надерем им задницы!       Макс с шумом выдохнул из легких весь воздух. Злость и досада на себя не прошли, но будто бы уменьшились, отступили на второй план, так что парень только кивнул в ответ и упал на диван, только сейчас заметив удивленные взгляды Гауса и Гороха. Они смотрели так, будто Заяц на их глазах как минимум прошел сквозь стену или взлетел под потолок. Только тут Максим осознал, что его назвали «Заей», а ему даже не захотелось рявкнуть в ответ.       Потом Макс говорил Гороху (хотя больше пытался убедить сам себя), что он был в слишком большом душевном раздрае, чтобы цепляться из-за одного слова к Шевелеву, который и сам переживал из-за их проигрыша, но всеми силами пытался успокоить друзей. Серега-то вроде принял это объяснение, а вот убеждение себя шло с переменным успехом: на следующей тренировке Заяц осознал, что не прочь был бы услышать это обращение еще раз. И логичного объяснения этому парень не находил.       Да и Шевелев не спешил панибратствовать снова. Он использовал это обращение редко, но метко, когда видел, что Макс либо на взводе, либо сильно расстроен. Максиму странно было осознавать, что ненавистное когда-то «Зай» теперь стало ассоциироваться только с чем-то настолько приятным и комфортным — с пальцами, успокаивающе сжимающими плечо, с тихим «Мы все облажались, не кори себя», со взглядом, в котором всегда чувствовалась поддержка и никогда жалость. И как бы плохо Максу ни было, после шевелевского «Зай» он понимал, что может горы свернуть.