Свет маяка

Игорь проснулся позже обычного, в висок кто-то невидимый упорно вкручивал сверло, а десны и нёбо были такими сухими, что язык, скользнувший по губам, наждачкой оцарапал припухшую кожу вокруг рта. Гром поморщился, но заставил себя приоткрыть глаза и осмотреться, хотя уверенности в том, хочет ли он обнаружить соседа под боком, не было. Кровать была пуста, только одеяло рыжий заботливо накинул на маячника и немного подоткнул край сползшей простыни, чтобы не болталась по полу, под матрас. Бывший майор перевернулся на бок, потёр лицо руками и глубоко вздохнул. Подушка пахла Серёжей. Одеяло тоже пахло им. Да и ладони самого Грома, кажется, впитали в себя запах чужого свежего шампуня для волос и разгоряченной от страсти кожи. Игорь зарылся лицом в подушку и ещё раз глубоко вздохнул, переживая почему-то, не испытает ли он отвращения, ведь ему не нравилось, когда чей-то запах оставался на его вещах или белье, и после романтических встреч темноволосый парень тщательно перестирывал свои принадлежности. Запах Серёжи был…родной, что ли. Привычный, уютный. От Серёжки так же пахло, когда он наклонялся ближе, подстригая Игоря, а Гром думал о том, что если он сам подвинется вперед ещё немного, то сможет уткнуться лбом в чужое солнечное сплетение. Этот же аромат маячник ощущал, когда они занимались починкой дверей на улице, Разумовский тогда смеялся, а ветер трепал рыжие пряди. Игорь тоже улыбался, потому что на Серёжку было приятно смотреть, потому что у него очаровательный смех, а у глаз расползаются милые морщинки. И так же пахла кожа рыжика вчера ночью, когда бывший майор целовал парня за ухом, там, где впадинка, когда темноволосый вылизывал чужую шею и покусывал выпирающие ключицы. Игорь почувствовал, как сердце заныло от воспоминаний, а в низу живота сладко потянуло. Гром резко поднялся и натянул спортивки (эх, в душ бы не помешало), нужно было найти Серёжу, потому что из кровати любовников так сбегают обычно, чтобы больше не пересекаться. Не хотелось думать, что Разумовский слинял потому, что посчитал их ночь ошибкой, хотя Гром ещё и сам не мог для себя решить, как относиться к своей связи с мужчиной. Во всяком случае, он же был сверху, правда?.. Игорь сердито потряс головой, отгоняя дурцкие мысли. Что за чушь, какая-то тюремная логика, отвратительно! Но, если честно, в голове была какая-то мешанина. Мужчина вышел из комнаты, заглянул к соседу, но его жилище было пусто. Маячник быстро почистил зубы и умылся, продолжая анализировать и размышлять. С одной стороны хотелось компьютерного гения увидеть прямо сейчас, а с другой было как-то неспокойно, вдруг он скажет… Что? «Игорь, я твой навеки»? «Это была ошибка, давай обо всём забудем, я люблю Олега»? Почему-то первый вариант пугал меньше. Они же вчера были вместе, выходит, Серёжа и так теперь Громовский? Рассуждать менее топорно не получалось, мешало непонятное сердцебиение и глупая улыбка, которая так и норовила зафиксироваться на лице. Темноволосый спустился на кухню и замер в дверном проёме. Рыжик, уперевший руки в столешницу и нависший над двумя дымящимися чашками, от которых шёл обалденный запах кофе, замер, видимо, услышав шаги маячника. Спина напряглась, на руках проступили вены, так сильно пальцы сжали угол столешницы – парень словно двинуться боялся. А у Игоря перехватило дыхание, все нелепые мысли тут же вылетели из головы, он просто стоял и любовался Серёжей, таким изящным в широком свитере, таким домашним и уютным. Разумовский первый не выдержал, неуверенно приподнял голову и посмотрел через плечо своими этими серо-зелеными глазами: скулы проступили слишком четко, словно юноша стиснул зубы, губы, припухшие после поцелуев, сжаты в ниточку, брови, поломанные, домиком сложились. Этого настороженного взгляда хватает, чтобы Грома потянуло к хрупкой фигуре в великоватом свитере, чтобы захотелось всем телом прижаться и целовать-целовать до нехватки воздуха. И маячник в три больших шагах пересекает комнату, обнимает за талию, которая прячется под колючим ворсом, утыкается в душистые волосы и трется щекой о рыжую макушку, прижимает к себе крепче, стискивая в медвежьих объятиях. Разумовский в его руках всё такой же напряженный, стоит, вытянувшись в линию, так что, должно быть, мышцы сводит, ждёт чего-то. - Серёня… - Игорь, я… Начинают они одновременно и одновременно же замолкают. Игоря беспокоит звенящая тревога в голосе компьютерного гения. «Игорь, это была ошибка… Я люблю Олега» - снова мечется в голове, и Гром прикрывает глаза, целуя рыжика в загривок. «Не надо так, Серёнь, не ошибка же, не решай всё так быстро…». Маячник находит тонкую прохладную руку и осторожно сжимает в своей ладони, словно пытаясь удержать этот момент, когда опасения ещё не высказаны, когда всё ещё можно повернуть в свою сторону. - Что ты хотел сказать? – тихо интересуется маячник, чувствуя, как тупая боль в голове усиливается. - Я… – Разумовский откашливается, собираясь с мыслями и поглаживая неосознанно своими пальцами ладони мужчины. – Я хотел сказать, что ты не обязан.. Не обязан так себя вести. Мы были пьяны, но я понимал, что делаю. Я не жалею ни о чём, но.. Я приму, если ты посчитаешь, что это случайность, про которую нужно забыть. - Дурилка, – с облегчением бормочет Игорь и целует рыжий затылок. – Разве я сейчас тут с тобой обнимался бы, если б хотел забыть… Серёжка, мне было круто, если тебе тоже, значит, всё в порядке. - И что у нас теперь будет? – в голосе рыжего всё ещё звучит сомнение. – Ты хоть понимаешь, что с мужиком переспал? - Ага, понимаю. У тебя, вон, грудь плоская, – шепчет бывший майор и собственнически прохаживается ладонью по чужой грудной клетке. - Спасибо, что заметил, – фыркает Серёжа, чуть расслабляясь. – Я думал, ты гетеро до мозга костей… - Я тоже так думал. Только у меня ведь опыта другого не было, я ж четкий дворовый пацан, потом ментовской карьерой занимался, а там про такие похождения быстро могут узнать, да и дел всегда было невпроворот, нужно было себя кормить. Выходит, не такой уж я и натурал. Ну, по крайней мере, не до мозга костей. Сережка смеётся и выворачивается из объятий, поворачиваясь так, чтобы стоять лицом к Игорю, тонкая рука обвивает талию маячника, вторая опускается на колючую щеку, и рыжий юноша осторожно, изучающее целует покусанную нижнюю губу темноволосого молодого мужчины, будто на вкус пробует. Игорь позволяет заново изучать свое тело, теперь уже на трезвую голову, осознанно и постепенно. Поцелуи у Серёжки не требовательные и иступленные, как ночью, а трепетные, легкие, едва ощутимые. Наконец, Разумовский вздыхает и отстраняется, мягко массируя чужой затылок кончиками пальцев и заглядывая в светлые глаза напротив. - Игорь, что теперь будет? Что из этого получится? – голос у компьютерного гения не дрожит, но в нём сквозит легкая обреченность, словно он уже чувствует, к чему приведут их отношения. - Не знаю, Серёжка, честно, не знаю. Но я хочу попробовать, даже если ничего не получится, – Гром криво улыбается уголком губ. Он и сам сомневается, сам не понимает, как и что теперь изменится в его жизни с этими отношениями, но внутри где-то есть уверенность, что если он сейчас не решится, то будет жить с едким разрушающим сожалением «А что, если бы…» очень долго. Мужчина прижимается щекой к чужой прохладной щеке. – Если ты тоже готов, я буду счастлив. Если нет, то… То я тоже приму это. Шершавые губы прижимаются к ключице маячника, и другого ответа ему не нужно. Когда они садятся пить остывший кофе, Игорь теперь уже в открытую любуется Серёжкой, ловя чужие несмелые ещё взгляды. Смущенная улыбка Разумовского – отражение глупой и широченной улыбки Игоря, которую никак не удается сдержать. День получается ленивый из-за последствий вчерашний попойки. Гром занимается какими-то мелкими делами, а Серёжка работает за компьютером в перерывах успевая приготовить обед и ужин. Почему-то маячник отмечает, что работа спорится гораздо быстрее и легче, когда знаешь, что где-то в соседней комнате сидит рыжее чудо, к которому в любой момент можно подойти за ласковым поцелуем. За ужином Игорь решает задать вопрос, который не покидает его голову всю вторую половину дня. - Слушай, раз мы теперь это… ну вместе...мы же и спать будем в одной комнате? Разумовский на секунду замирает, переставая жевать, и поднимает взгляд на Игоря, глядя через завесу волос внимательно. - Если ты хочешь, можем так, но это пока необязательно, – почему-то это «необязательно» немного обижает, и Гром хмурится. - А ты сам-то хочешь, а? – выходит резче, чем он планировал. Серёжка вдруг начинает улыбаться, и темноволосый понимает – догадался проницательный рыжик о переживаниях новоиспеченного любовника. - Очень хочу, – прохладная ладонь ложиться на руку Игоря. – Мне по ночам холодно, а ты горячий до невозможности. Гром с удивлением отмечает, что щёки начинают гореть огнём от этой двусмысленной фразы. Интересно, так всегда бывает, когда от человека крышу сносит? Мужчина отворачивается и утирает рот кулаком, надеясь, что компьютерный гений не заметит его смущения. После ужина они вдвоем перетаскивают кровать Сергея в комнату маячника и укладывают матрасы так, чтобы стыки кроватей не мешали спать. Двуспального белья всё равно нет, так что Разумовский смеётся, рассматривая их нелепое ложе с разноцветным постельным бельем советской расцветки. Игорь тоже смеётся, потому что невозможно не смеяться вместе с рыжиком, потому что его распирает от счастья, простого и опьяняющего. Серёжка вдруг стаскивает с себя широкую толстовку (что за манера у него такая дурацкая, прятать себя за этими бесформенными шмотками?!), заваливается на кровать и скидывает модные спортивные штаны, на которые у Игоря наверняка не хватило бы денег. Гром приподнимает одну бровь и усмехается, принимая приглашения, стягивает футболку и присаживается на кровать рядом с рыжиком, укладывая ладонь на прохладное бедро. - Ты с каких это пор такой развратный стал? – голос бывшего майора заметно садится от возбуждения, а Серёжа тут же смущается, пытается сжать коленки и отворачивается, вплетая пальцы в чёлку. Игорь смеётся и наклоняется к порозовевшему лицу любовника, оставляя на горящей румянцем щеке лёгкий поцелуй. – Серёга, возбудим и не дадим со мной не очень работает, я целый день вообще-то терпел, чтобы не начать приставать, а если ты так делать будешь, то всё моё терпение на этом и закончится… – Рыжик прячет лицо в ладони, и Гром вдруг чувствует всплеск тревоги: а вдруг Серёжка ещё не отошёл от вчерашнего? вдруг ему просто ласк хочется? вдруг он вообще просто спать хотел лечь? Маячник осторожно отнимается ладони рыжика от лица и заглядывает с волнением в серо-зеленые глаза. – Серёнь, я пошутил! Честное слово! Я против твоей воли ничего делать не буду, обещаю, я ж понимаю, что так нельзя, теперь мы вместе, так что я тебя буду слушать, ты только скажи, ладно?.. Но у меня от тебя правда башню сносит.. Ты же красивый до невозможности.. Но если ты скажешь, чтобы я отстал, я отстану! - Глупый, – шепчет Серёжка и обхватывает лицо Игоря ладонями. – У меня же от тебя тоже башню сносит… И Игорь пропадает, тонет, захлёбывается, но так даже хорошо, ему нравится. Он утыкается в Серёжкин живот и целует мягко теплую кожу, чувствуя, как тонкие пальцы путаются в отросших вьющихся прядях. В этот раз всё медленно и осознанно, Гром сам растягивает Разумовского, смотрит, не дыша, как расходится под пальцами нежная плоть. Серёжка стонет и мечется, а маячник не может оторвать глаз, любуется, впитывает, запоминает, где чувствительные места самые, пропускает через себя каждый стон, словно разряд тока. Секс на трезвую получается совсем другим, медленным, тягучим, наполненным ласками и глухим шепотом в чужие губы. Игорь думает, что заниматься сексом и заниматься любовью – это две разные штуки для него, оказывается. Первое он испытал лет в шестнадцать с одноклассницей, второе – вот сейчас, в двадцать восемь, с рыжиком, которого непонятным ветром занесло на маяк, словно специально для Грома постарался кто-то. Секс удовлетворяет физически, оставляя непонятное опустошение на душе, любовь – наполняет какой-то внутренний сосуд чужими ласками, ответными стонами, поцелуями горячими и нежными. Засыпают они насыщенные друг другом и уставшие, Разумовский цепляется за его руку и утыкается в плечо, целуя медленно, прежде чем закрыть глаза, засыпает первым, дыхание выравнивается, становясь медленным. Игорь целует рыжую макушку и старается не двигаться слишком резко, чтобы не помешать чужому сну, смотрит в потолок слипающимися глазами и не верит, что и с ним так получилось, как в рассказах у коллег с работы, у редких приятелей, что вот и в его жизнь пришёл человек, с которым он теперь будет засыпать и просыпаться. От этих мыслей сердце приятно ноет, и темноволосый чуть крепче сжимает чужие пальцы в своей ладони, проваливаясь в спокойный сон. Строить отношения оказывается не так сложно, как боялся Игорь: где не справляется он, забиваясь в свою раковину и прячась за хмурым взглядом исподлобья, там Серёжка присаживается рядом, берёт его за руку, заглядывает в глаза вопрошающе, трётся щекой о подбородок, заставляя улыбнуться. Компьютерный гений, не привыкший всё решать силой, всегда выводит маячника на разговор. Игорь разрешать проблемы болтовней не умеет, а силой с Серёжей нельзя, так что приходится на рыжего полагаться. Вещи Разумовского медленно, но верно мигрируют в комнату бывшего майора, хотя смотреть, как Серёжка расхаживает в его футболке тоже приятно, есть в этом какой-то собственнический кайф, значит, мой, значит, хочет носить мой запах на своём теле, выкуси, Олежа невидимый, проебал ты своё счастье. Сергей ничего не рассказывает про Олега, имя его больше не произносит во сне, а Гром не знает, как спросить, чтобы не сойти за ревнивого мудака. Так проходит месяц, пока Олег не "наносит" ответный удар, будто напоминает Игорю, чтобы тот не расслаблялся. В один из вечеров бывший майор поднимает с их общей кровати очередную книгу, которую Серёжка оставляет для чтения перед сном, из книги выпархивает фотоснимок и опускается на пол обратной стороной у ног Грома. Внутри что-то неприятно сжимается, может, потому что темноволосый парень успевает заметить два силуэта на фото. Игорь наклоняется, не выпуская книгу из рук, поднимает плотный белый прямоугольник, читает неаккуратную синюю, немного размывшуюся надпись "Мы с Серым, осень 20..." на белом фоне и переворачивает изображение к себе. Два парня: темноволосый незнакомый молодой человек, одетый в зеленый растянутый свитер, приобнимает Разумовского за плечи аккуратно, в каком-то защитном таком жесте, смотрит на него внимательно, ласково улыбаясь, на щеках у парня - тёмная щетина, на голове - венок из одуванчиков, а рядом рыжий Серёжка, таращится на парня влюбленно в ответ, тянется рукой к венку, вроде, поправить, и явно что-то такое радостное и доброе говорит, пряди рыжие треплет ветер. Счастливые и юные, Серёжке, может, и восемнадцати тут нет, не замечают, что фотограф ловит в объектив момент их единения, чтобы сохранить навсегда вот в этом прямоугольнике. - Вот ты какой, Олежа, – бормочет Гром и ведет пальцем по изображению. - Игорь, давай киношку глянем, а? Тут новая часть вышла фильма одного... – настоящий Разумовский заходит в комнату, держа в руках две чашки с чаем, который был заварен по просьбе любовника, как Игорь любил – с травами. Видит фотокарточку в руках Грома, но не застывает пристыженно, как мог бы, а смотрит на неё с интересом. – О, вот она где, я и забыл про то, что в книгу сунул... - Это Олег, правильно? – Гром не собирается разыгрывать из себя ревнивую жёнушку, которая подозревала ведь и искала везде доказательства неверности мужа, а найдя, начала разыгрывать ничего непонимающую обиженку. Игорь как бы вопросом даёт понять, что знает часть правды и теперь хочет узнать вторую. - Откуда ты знаешь, что его так зовут? – рыжик чуть хмурится и ставит чашки на тумбочку. - Ты его имя во сне стонал, – маячник пожимает плечами, потом усмехается, заметив выражение лица компьютерного гения. – До того, как у нас с тобой завертелось, когда генератор полетел. - Аааа, – рыжий парень теперь выглядит немного растеряно, подходит ближе и тоже смотрит на фотографию. – Ну да, Олег. - Парень твой? С суши? – очередная ухмылка снова кособокая и с привкусом горечи. Бывшему майору хочется сглотнуть, но во рту сухо. Серёжа поднимает глаза и пристально смотрит на Грома, вздыхает, забирает фотографию из чужих пальцев и книгу, откладывает всё на тумбочку, а чужую большую ладонь греет в руках. - Игорь, он тебе не соперник, ясно? Он два года назад умер в Сирии. По контракту служил. У меня и осталось от него всего ничего: пару фоток, похоронка и дыра в душе размером со Вселенную. Мы с детского дома вместе, у меня ближе ни одного человека не было. Гром вздыхает и притягивает Серёжку за руку ближе, обнимает крепко и утыкается в макушку, целуя со всей нежностью, будто пытается эту дыру в чужой душе лаской залатать. Разумовский, экстрасенс херов, понимает всё, обнимает Игоря за талию, оставляет лёгкий поцелуй на подбородке, смотрит снова внимательно своими серо-зелеными глазами. - Я думал, что такое уже не ремонтируется, – говорит тихонько, но маячник слышит. – Думал, всё, теперь на всю жизнь поломанный, с дырой этой, просто дотянуть теперь нужно до конца, дотерпеть. А ты меня вылечил. Починил. Как всё тут чинишь, так и меня, своими золотыми руками. Игорь ничего не говорит, только прижимается губами к чужим размытым губами, знает, что Серёжка и так всё поймет через поцелуй: я теперь следить буду, чтобы не раскрылась эта дыра внутри, чтобы наполнялась каждый день теплом и любовью, и с тобой буду скорбеть по тому, кого ты потерял, потому что знаю, что это такое, когда уходят, чтобы вернуться, но не возвращаются уже никогда.