Не то, чем кажется-2

Дневник Веры Гнаткевич представлял собой просто ряд пронумерованных параграфов. Вера не подписывала дни, не проставляла даты, очевидно ей просто нужно было выговориться, а никому, кроме тетрадного листка и ручки она не могла довериться по-настоящему. Записи, которые Юре передал Яблоневский, начинались с номера «32», последняя же заметка была под номером «37». Занимали они всего несколько страниц обычной школьной тетради в клеточку, но Юра просидел над ними всю ночь, не в силах поверить, что совершенно случайно в руки ему попало такое ценное сокровище. … 32. Милый мой, прости! Если бы только я могла тебе все рассказать! Господи, да ты наверное и близко бы ко мне не подошел. Ты не стал бы работать на это чудовище. Ты бы убил его. Знаешь, иногда я очень хочу, чтобы ты его убил. Я столько раз себе представляла, как сама убиваю его. Скажем, можно было взять нож, подойти, пока он спит и перерезать горло. За все, что он сделал тогда. И за то, что делает сейчас. Когда тебе всего пятнадцать лет, ты думаешь, что в мире столько счастья. И все оно — твое. А потом все рушится на глазах, и оказывается, что в мире одна только грязь. Кровь. И боль. Мне было больно. И крови было много… Да, я помню тот день. Шофер меня привез из колледжа. Он — был дома один. Он пришел ко мне и сказал, что я должна знать правду. Он мне не отец. Он женился на матери, когда мне было три месяца. Но я и так это знала. Мама мне показывала фотографию моего настоящего отца. Она говорила, что мой родной папа был добрым и никогда ее не бил. В отличие от него. Он сказал, что моя мать — дрянь и вышла в тираж. На такую никто не позарится уже. А я… Он говорил все это и гладил меня по плечу. Потом — стал гладить грудь. А потом… Я хотела отравиться, но не нашла никаких лекарств… Все повторялось много лет. Однажды я попыталась перерезать вены. Матери уже не было в живых, мы остались с ним вдвоем. Но я больше этого не хотела. Он мне не дал уйти. Он говорил, что никуда меня не отпустит: я принадлежу ему. Я что-то кричала — не помню. И тогда он дал мне… коробочку. Там были порошки. Как будто лекарство. Он сказал: надо запивать водой. Сначала я принимала по одному. Потом решила, что надо бы по два. Он говорил, это и есть лекарство. Это уж потом я поняла, что к чему. Лекарство — слишком громко сказано. 33. Мой муж — мой спаситель. Да, именно он спас меня от этого кошмара. Когда я рядом с моим милым Степанчиком (он так мило улыбается, когда слышит, как я его называю), я счастлива. Будто вернулось солнце, и дни стали теплыми, наступила опять весна. Я вышла замуж и решила, что оставлю все в прошлом. Порошки. Боль. И его. Он уже два года ко мне не притрагивается. Ведь я стала совсем взрослой, а ему нравятся одни малолетки. После нашего возвращения из свадебного путешествия он навестил нас со Степанчиком. Сказал, что соскучился. Отец ведь может навестить дочь. Лицемер. Если бы я могла, все бы ему в лицо высказала. Но я его боюсь. И боюсь, что он что-нибудь сделает со Степаном. Разве я могу такое допустить. Уходя он оставил мне три упаковки. Сказал, что трудно будет «слезать». Да и не нужно мне это. 34. Он был прав. Во всем прав! Ну почему он всегда одерживает надо мной победу?! Как-то раз, перед моей свадьбой, он обронил, что если мне будет плохо, я всегда буду знать, как забыться. Я хочу забыться. Всякий раз, когда мы ругаемся с мужем, я потом хочу забыться. Ему не нравится, что я… принимаю. Но мне самой это тоже не нравится. Муж говорит, надо идти к врачу. Я не хочу к врачу! Он — тоже врач. И вот, что он со мной сделал! Я не пойду к врачу. Муж сказал, что поведет силой. И я… я ударила его. Степочка, прости, родной! Потом я пришла в себя и на коленях умоляла его простить. И раз за разом! И нет выхода из этой клетки. 35. Я видела его. Степана. Своего Степанчика. С Радой! Я слышала, как она называла его Стивом. Подлая душонка! Конечно, нормальные люди не станут ведь дружить с ним. А что делать, если Степан меня бросит? Ведь, если рассудить здраво, Рада права. Зачем ему калека? Зачем ему я?! Хочу убить. Всех! Раду. Его. Степана. А потом себя. Потому что мне надоело все на свете! Мне надоела эта жизнь!!! Ненавижу. 36. Мне намного лучше. Так они все считают. Он сказал, что врачи знают, что делают, но я ему не верю. Они кололи мне какую-то дрянь, чтобы я ничего ничего помнила. Наверное, вот тогда, когда я сплю и ничего не понимаю, мне действительно лучше. А теперь я пришла в себя. Я снова все помню. И снова хочу сдохнуть! Одно хорошо: Раду Степа бросил. Правильно, эта шлюха не для него. Он достоин только самого лучшего. Я его люблю. И я никому не позволю причинить ему вред. Когда Степа поругался с ним, я подумала, что дальше так продолжаться не может. 37. Я все выяснила. Он попытается заставить моего Степанчика ввязаться в грязное дело. Он хочет все сломать. Опять! Я не могу ему это позволить! Степан не должен стать торговцем этой заразой. Я не сдержалась. Пока я думала, как помочь, я… сорвалась. Что я кричала Степе? Я не помню. Через час приехал он, привез еще упаковку и велел что-то подписать. На другой день я узнала, что это было заявление. И Степа теперь в тюрьме. Я знаю, что делать! Хватит. Я пойду и заберу заявление. А потом отправлюсь прямо к нему и потребую прекратить лезть в нашу жизнь. И все у нас наладится со Степой. Я даже лягу в клинику. Нормальную клинику, где будут нормальные врачи, которые мне помогут, а не его прихвостни, которым я была нужна как подопытная крыса. Это я только сейчас поняла: он испытывал на мне новые комбинации, чтобы потом выгодно их продавать. Я знаю, что я ему скажу. Мне все известно. И про цех, и про склад, и про всех его дилеров. А еще я знаю, что он делает с несчастными девочками, которые лечатся у него от депрессии и прочих нервных расстройств. У меня есть доказательства. Он не сможет ничего мне сделать. Он исчезнет. И мы со Степой будем счастливы. Я рожу ему пятерых сыновей, как мы с ним мечтали тогда, в наш медовый месяц…

***

На следующее утро они вновь встретились с Яблоневским. Хотя, честно говоря, Юра еле дождался, он хотел бежать на встречу сразу же, как прочел дневник. — Ну как, ознакомились? — спросил Яблоневский. Юра кивнул: — Прочел. Послушайте, это что же выходит, Веру убил… ее собственный отец, то есть, отчим. — Точнее, — отозвался Яблоневский, — его подручные. Вера много лет принимала наркотики, которые производили на предприятии Короленко и по его приказу. Он действительно подсадил ее на них, чтобы заставить молчать, а после додумался испытывать на ней новые варианты отравы. Пока Вера была юна и наивна, она терпела, ведь этот подонок полностью сломал ей психику. Насиловал ее в течение многих лет, сволочь! И внушал, что это — стыдно, что от нее все отвернутся, если узнают. Но потом она выросла, влюбилась, многое переосмыслила. А еще она очень многое сумела узнать. У нее было, чем шантажировать Короленко, но увы, она не смогла с ним справиться. Если бы только она рассказала все раньше… — Видимо, поэтому Гнаткевич и не понес дневник в суд. Кроме слов Веры, доказательств не было никаких. — А у этой паскуды куча связей, — кивнул Яблоневский. — Но главное — Степан не хотел порочить ее память. Не хотел, чтобы все узнали, через что ей пришлось пройти, чтобы ее жалели. Вера ни в коем случае не хотела бы этого. Глупо? Возможно, но тогда он рассуждал именно так. — Что же нам теперь делать? Господи! — Юра схватился за голову. — Ведь Мила сейчас у него, а если… Не дай бог, он что-нибудь с ней сделает! — Спокойно, молодой человек, — казалось, Яблоневский не потерял хладнокровия, но Юра заметил, как тревожно забилась жилка у него на виске. — Мы не должны поддаваться панике, поскольку это навредит Миладе Андреевне. Мы должны все обдумать… — Я знаю, где находится Короленко. Кроме того, у меня назначена встреча с ним! — Расскажите по-порядку! — воскликнул Яблоневский. Он слушал Юру внимательно, ни разу не перебил и лишь время от времени кивал головой. — Что ж, — обрадовался Яблоневский, когда Юра закончил, — это значительным образом упрощает дело. Вы пойдете к Короленко, как условились. И вот, что вам нужно будет ему сказать… Он подался вперед и, чуть понизив голос, принялся излагать свой план. Юра слушал, затаив дыхание, боясь упустить хоть одну, даже самую незначительную деталь.

***

Анна проснулась и сразу же почувствовала какую-то гнетущую тоску и необъяснимую тревогу. Словно вчера случилось что-то ужасное, трагическое, а она вдруг начисто позабыла о том, что же произошло. Она посмотрела на часы: время близилось к полудню. Долго же она проспала! Впрочем, она ведь так устала… Анна встала, надела халат и пошла в ванную. Через полчала, приняв душ, переодевшись и причесавшись, она вышла на кухню. Дома было тихо. Очевидно, Андрей уже уехал на работу. Анна съела абрикосовый йогурт, выпила две чашки кофе со сливками и почувствовала себя значительно лучше. Она решила еще немного отдохнуть, а потом попробовать все-таки еще раз позвонить Милочке, вдруг она ответит. А еще надо бы позвонить Гришеньке, поговорить с ним. В последнее время они с сыном как-то отдалились друг от друга. А ведь прежде она разговаривала с ним каждый день, ей становилось не по себе, если она не слышала его голос. Интересно, как у него дела с Катериной? Ведь, кажется, что-то у них там снова все разладилось… Анна прошла в кабинет мужа, чтобы позвонить по телефону, так как ее сотовый остался в том жутком доме, а тот, что дали ей Володя и Вика совсем разрядился, да она и не вспомнила бы сейчас, куда засунула его в суматохе. Милочка по-прежнему не отвечала. Анна вздохнула и положила трубку. Случайно Анна задела локтем папку, которая лежала на краю стола. Папка шлепнулась на пол, листы бумаги, которые были сложены в ней, разлетелись в разные стороны. Чертыхнувшись сквозь зубы, Анна принялась собирать бумаги. Она хотела было уже сложить их обратно в папку, но тут случайно она задержалась взглядом на выделенном жирным шрифтом заголовке. Усевшись в кресло мужа, Анна принялась читать. Она просто не верила своим глазам, и если бы осталась стоять, то сейчас у нее наверняка подкосились бы колени, и она упала. Внутри все похолодело: это не могло быть правдой! Просто не могло…