Не то, чем кажется-2

На передовой, как, бывало, говаривал их командир, год за пять идет. Василий Андреевич с говорящей, как он сам же над собой и посмеивался, фамилией Суворов, а для своих подчиненных просто «товарищ майор» частенько повторял эту фразу. И они, практически все, служившие там под его началом, очень быстро поняли: он говорил чистую правду. Само собой, разумеется, Адиль получил не одну возможность убедиться: здесь и сейчас его семьей были те, с кем он стоял плечом к плечу. Поэтому-то он, превозмогая боль в вывихнутой ноге, тащил на своих плечах раненого капитана Гнаткевича. Когда тот стонал от боли, Адиль неизменно отвечал: «Потерпи, Князь, еще чуть-чуть осталось, скоро придем». А когда Степан требовал оставить его, потому что двоим не выбраться, просто молчал. И только когда Степан повторил в пятый раз: — Брось, Черкес, слышишь, это приказ! Адиль сплюнул и бросил ему через плечо: — Пошел ты к дьяволу, товарищ капитан, заткнись, пожалуйста! Мы еще побарахтаемся, понял меня? Он бы просто-напросто никогда не простил себе, если бы оставил Гнаткевича умирать в одиночку. Просто потому, что помимо всего прочего, капитан Ганткевич для своих подчиненных делал все возможное, чтобы они, по возможности, не знали недостатка во всем, что было им там необходимо и никогда — что самое важное — не прятался за их спинами. Однажды, когда отряд их нарвался на засаду, Гнаткевич спас Адилю жизнь, вовремя предупредил, что в спину ему целились. Так что, как ни крути, в долгу Адиль не привык оставаться. А потом они вышли, как говорят, на гражданку, вернулись к повседневной своей жизни, к своим родным и на какое-то время потеряли друг друга. Через несколько лет, когда умерли отец и старший брат Адиля, они с сестрой оставили родной поселок и подались на поиски новой, лучшей жизни. Адиль устроился охранником в супермаркет и именно там совершенно случайно встретил Степана Гнаткевича. За вечер они тогда уговорили бутылку коньяка, вспоминая о прошлом, а после Степан сказал, что Адилю больше нет нужды за копейки трудиться в супермаркете, потому что (он ведь не забыл ту горную дорогу!) есть более перспективное место. Так Адиль сделался охранником Максима Короленко. Собственно, личный телохранитель обычному профессору медицинского университета вовсе не требовался, а вот его дача, доставшаяся ему по наследству, нуждалась в том, чтобы ее хорошо охраняли. Адиль удивился поначалу, что профессор живет в этаких хоромах, но… очень быстро разобрался в том, что к чему. Но ему нужны были деньги… — Ничего, — сказал ему Степан, — если вдуматься, это такая же работа, как и все остальные. Сам же он являлся сначала начальником охраны, а потом профессор приставил его телохранителем к собственной дочери. Вот тогда-то все и началось. Степан без памяти влюбился в Веру Короленко, хотя она была барышней, мягко говоря, своеобразной. Подверженная истерикам и депрессиям, она была постоянной пациенткой психиатрического отделения, коим заведовал ее отец (помимо лекций в институте, профессор был и практикующим врачом). Раз в году она ложилась в клинику, дабы поправить здоровье. — Такая жена тебя до добра не доведет, Князь! — убеждал его Адиль. — Оставь! — отмахивался Степан. — Мы любим друг друга — это самое главное. — Ну… добро, Князь, помоги тебе Аллах! Как знать, может быть, так даже лучше: вытащи ее из этой… выгребной ямы! Однако же, после свадьбы Степан остался жить в доме тестя, поскольку тот заявил, что дочери его лучше будет в родном гнезде, тогда как у муженька ее нет ни кола, ни двора. Лишь спустя три года Степан снял им с Верой квартиру, и они уехали из особняка Короленко. В тот же день Максим Максимович рассчитал и Адиля, потому что «охранять стало некого». Впрочем, Адиля в конечном итоге просто-напросто перевели на другое место, и он теперь стал начальником охраны в частной клинике, хозяином которой, разумеется, был Максим Максимович. Вот там-то у Адиля и открылись окончательно глаза. Прием больных, лечение, анализы — все это была лишь ширма, для несведущих. На самом же деле Короленко, или, как он был известен в определенных кругах Профессору, принадлежала хорошо налаженная сеть производства и сбыта наркотиков. «Товар» изготавливали прямо там, в лаборатории при клинике, постоянные «клиенты», они же дилеры, закупали оптовые партии, и все это оформлялось под видом покупки оборудования и лекарственных препаратов. «Постоянные клиенты» ложились в клинику на «обследование», платили деньги, а при «выписке» получали то, что им требовалось — крупные партии товара. Адиль лично несколько раз сопровождал «груз» до места. А что самое ужасное: он узнал о том, что Вера… принимала эту дрянь и никак не могла избавиться от пагубной привычки. Когда Степан увез ее из отчего дома, он надеялся, что это поможет ей, но стало только хуже. Ее мучили самые настоящие припадки: случались судороги, она корчилась от боли и безостановочно плакала. Степан хотел положить ее в нормальную клинику, показать наркологу, но его тесть, узнав об этом, пригрозил, что убьет обоих. Именно в такие моменты Вера, совершенно не помня себя, кидалась на Степана с кулаками, писала на него доносы в полицию, а когда ей становилось лучше, раскаивалась, плакала и умоляла простить. Ну, а закончилось все трагедией. Степан ушел от Короленко и устроился охранником в спортзал, да, там платили меньше, но ему больше не было необходимости оглядываться на тестя. Вера тоже была рада, но тут она в очередной раз сорвалась, у них со Степаном вышел скандал, в результате чего Степана на три дня заперли в СИЗО. А когда он вышел, то узнал, что Вера изменяет ему с другим. Он не поверил, но сразу понял, что жене угрожает опасность, помчался на ту квартиру, где все и случилось. Он увидел мертвую Веру и получил удар по голове… Когда Степан очнулся, то сразу же позвонил Адилю, назвав адрес и сказав только: «Черкес, мне нужна твоя помощь!» Когда Адиль приехал, Степана в наручниках уже вели в милицейскую машину. С трудом он добился свидания, и Степан рассказал, что случилось. Адилю удалось встретиться со следователем, и он рассказал ему о том, чем промышлял Профессор, и о том, какой болезнью страдала несчастная Вера. На другой же день его уволили с работы с волчьим билетом, а на сестру его, когда она возвращалась домой из техникума, прямо во дворе дома напали трое неизвестных. После того, что они с ней сделали, бедняжка Фарида перестала разговаривать и никого не узнавала. Врачи говорили Адилю что-то про какое-то реактивное состояние, сетовали, что не хватает им нужных лекарств и советовали смириться с тем, что Фарида уже не будет прежней. Следователя же, с которым разговаривал Адиль, сняли с работы. Адиль поклялся отомстить подлецам, но Степан взял с него слово, что тот ничего не будет предпринимать. — С меня хватит уже и того, что я втянул тебя в это дерьмо! Все, Адиль, больше ты ради меня ничем жертвовать не будешь! Довольно! И вот теперь, спустя столько лет, ему наконец-то представилась возможность отомстить, потому что, несмотря ни на что, Адиль ни на минуту не забывал обо всем, что случилось.

***

— И что ты обо всем этом думаешь? — задумчиво спросил у Милы Юра, когда Адиль все им рассказал и уехал. — А что тут думать, — пожала плечами Мила, — во-первых, вся эта история очень дурно пахнет. Во-вторых, за всем этим стоит некий профессор Короленко, бывший тесть Гнаткевича. — Странно так… — задумчиво пробормотал Юра. — Что? — Да фамилия эта… Короленко… кажется мне знакомой. Ну, то есть, конечно, она довольно-таки распространенная, но я точно уверен, что в нашем доме время от времени поминали этого самого Максима Короленко. Да и потом, ты же сама слышала, что после того, как сняли того следователя, что пообещал Адилю во всем разобраться, дело в конечном итоге попало в руки моего дяди и твоего отца. — И после этого Гнаткевич отправился в тюрьму по обвинительному приговору, — вздохнула Мила. — Вывод напрашивается сам собой: мой отец и твой дядя во всем этом по уши увязли! — Да уж, — кивнул Юра, — семи пядей во лбу не нужно, чтоб дотумкать: у них у обоих рыльца в пушку. Что будем делать? — помолчав, спросил он. Мила передернула плечами: — Отступать уже поздно. Я хочу во всем разобраться! — Слушай, — оживился Юра, — я понимаю, что у дядьки спрашивать бесполезно, он опять орать начнет, но я постараюсь что-нибудь выведать у тети Рады. Может быть, она окажется более разговорчивой, и мы узнаем наконец про этого загадочного профессора Короленко. Мила всю дорогу обдумывала все, что им с Юрой удалось узнать, и, если начистоту, ей все меньше нравилось это дело. Любому ясно: тут, что называется, игра по-крупному. Короленко явно был очень влиятельным человеком и крупным дельцом, а Степан перешел ему дорогу. Вот и результат. — Где тебя носит столько времени?! — с порога налетел на нее отец. — У меня были дела, и я не понимаю… — начала было Мила, но отец перебил ее: — Твоя мать нас бросила! — выпалил он. — Что?! — Мила недоуменно моргнула и отшатнулась. — Вот, — отец протянул ей листок бумаги, — читай! «Мои милые Андрей и Милочка! Я понимаю, что прощения от вас мне не будет, но так уж сложилась жизнь. Я встретила на своем пути человека, которого полюбила. Не упрекайте! Это ведь последняя моя любовь, самая крепкая. Все мое имущество остается вам. Да ведь ты, милый, обо всем уже позаботился, верно? Прощайте и не ищите меня больше. Простите еще раз.! А.» — Что это? — Мила протянула записку обратно отцу. — Чушь какая-то, — встряхнул он головой. — Кого она могла встретить?! Куда отправилась? — Мы должны ее найти, — твердо произнесла Мила. Она сняла трубку и принялась набирать номер брата. Григорий не отвечал, и Мила, чертыхнувшись, направилась в спальню матери. В нижнем ящике комода нашлась старая записная книжка, и Мила, обрадованно вскрикнув, принялась листать ее. — Все вещи на месте, — объявил тем временем отец, проверив шкафы. — Не могла же она уехать навсегда в чем была… Господи, что этой ненормальной взбрело в голову, во что она ввязалась, неужели… — Лариса Викторовна? — не обратив внимания на его стенания, Мила вздохнула с облегчением, когда на том конце провода сняли трубку. — Здравствуйте, это Милада Жадан… Да… Как здоровье Петра Ивановича?.. Я очень рада! Лариса Викторовна, мне нужно с ним поговорить, дело срочное… Это касается моей матери, поэтому не могли бы вы… Что?.. Да! Да, конечно! Я уже еду к вам! — Что там еще? — спросил у нее отец. — Лариса сказала, что у них с Петром Ивановичем есть для нас важные новости. По поводу мамы! Я еду к ним. — Я поеду с тобой! Подожди только пару минут, пока я соберусь, хорошо? Мила молча кивнула. Что ж, остается надеяться, что исчезновение матери никак не связано с делом Гнаткевича. Хотя… честно признаться, что-то подсказывало Миле, что все это звенья одной цепи.

***

Наталья потянулась, перевернулась на бок и поцеловала лежащего рядом Леву. — Как там? — прошептала она ему на ухо: — Что значит поцелуй? Непрочный, легкий знак, Что подкрепляет нам признанья, клятвы, слезы… Соединенье душ, дыханье нежной розы, От сердца к сердцу путь, таинственный цветок, Что наполняет нам всю душу ароматом. — Ого! — Лев приподнялся на локте и улыбнулся ей. — Ты, я смотрю, пьесу знаешь лучше меня! — Я же твоя самая верная и преданная фанатка! — Наталья придвинулась ближе и обняла его за шею. — Жду не дождусь, когда наконец будет премьера. Я куплю самый огромный букет и… — А я выведу тебя на сцену на финальном поклоне и на весь театр скажу, как сильно тебя люблю, хочешь? — проговорил Лев, целуя ее и прижимая к себе все крепче. — Ты с ума сошел! — воскликнула Наталья. — Да, — жарко прошептал Лев, не прекращая ласкать ее, — да, сошел, потому что со мной рядом ты. Наташ, — он чуть отстранился, — ну, почему ты так упорно отказываешься? Я уже в который раз тебе предлагаю: выходи за меня. Наталья моментально помрачнела, вздохнула и мягко высвободилась из его объятий: — Левушка, милый, — виновато улыбнулась Наталья, — ну зачем ты? Так все было хорошо, и вдруг ты снова начинаешь этот разговор. — Я не пойму, почему ты упорствуешь! — он резко сел на постели. — Одно из двух: или ты меня не любишь, или чего-то боишься! — Ты еще спрашиваешь? — отозвалась Наталья. — Конечно! Не то чтобы я боялась, но… твои родители меня не примут! — Вот уж это бред! — фыркнул Лева. — Мои родители знают, во-первых, что такое по-настоящему любить. И если я полюбил тебя, они тоже примут тебя и полюбят! Поверь, они чужды всяким глупым предрассудкам! — Левушка, — Наталья осторожно погладила его по плечу, — милый… Я умоляю тебя, давай пока не будем торопиться! — Что ж, — пожал плечами Лева, — как скажешь. Не прибавив более ни слова и не глядя больше на Наталью он поднялся с постели и принялся торопливо одеваться. — Ты… уже уходишь? — робко спросила Наталья, не смея поднять на него глаз. — Да, — сухо проговорил он. — Отца завтра выписывают, и мама просила приехать сегодня пораньше. Кроме того надо узнать еще, как там дела у Гриши… Я позвоню! — прибавил он уже на пороге. Наталья кивнула, еле сдерживая слезы, а когда за Левой закрылась дверь, она уткнулась лицом в подушку и расплакалась.