В поисках дома

Бостон, Массачусетс, декабрь 1881 Мрачность города сделала дождь резким, распространяясь с вонью мусора и отчаяния изо всех углов. Потоки воды после недельных дождей окрасили мостовые улиц в зловещий серый, и грязные аллеи — мутным черным. Отбросы, выброшенные из богатых домов вдоль Чарльз Ривер района Бэкбей стекали в бедные районы города, оставляя привкус желчи во ртах тех, кто жил там. Пытаться пройти сквозь залежи людских отбросов и мокрой земли было бесполезно, потому что мало кто из высших эшелонов был готов посещать рестораны, усеивавшие Маяковый Холм. Отсутствие клиентов означало отсутствие объедков, и отсутствие объедков значило, что Рей не ела несколько дней. Но боль в животе была ничем по сравнению с пробирающим до костей холодом земли, проникающей под ее тонкие слои одежды. Она больше не могла искать приюта в туннелях, что проходили под городом из-за наводнения, и Рей пришлось переползать от одной двери к другой в поисках приюта. Поиски увели ее дальше на юг, чем она обычно предпочитала ходить, и вскоре она обнаружила, что пересекла невидимую границу, отделяющую трущобы от зажиточного района. Несмотря на то, что эти аллеи были мало ей знакомы, Рей путешествовала по ним с относительной легкостью. Жизнь, проведенная на улицах, отточила ее чувства так, как большинство людей не могли даже представить, и она быстро нашла частично крытый навесом проход между двумя зданиями, одно из которых было занято. С любопытством Рей привстала на цыпочки, чтобы заглянуть в высокие, узкие окна на задней стороне здания. Увы, было слишком темно, чтобы что-то разглядеть. Раздался визг заржавевших петель, за которым последовал плеснувший из дверей свет в нескольких шагах от нее. Рей прижалась к кирпичной стене и ждала, что кто-то выйдет. Вместо этого высунувшиеся руки в перчатках подперли дверь большим камнем. Рей заинтересовалась, но ее интерес, зачем это нужно было, исчез так же быстро, как порыв тепла, вырвавшийся изнутри и коснувшийся ее кожи. Снова вздрогнув, Рей побежала к двери и заглянула внутрь. Не увидев никого в узком коридоре, она скользнула внутрь. Ее ударил жар, и Рей едва не вырвало… Она так долго была в холоде, что любое количество тепла было болезненным и странным. Она стояла, закрыв глаза и устало опираясь о стену, несколько минут, пытаясь отдышаться. Когда Рей наконец почувствовала, что ей лучше, то открыла глаза. Коридор был пустым, но через дальнюю, приоткрытую дверь, было видно вышитые черные шторы, плюшевый золотистый ковер и то, что казалось рядами роскошных кресел цвета бургунди, наполненных леди в элегантных платьях и джентльменами в красивых костюмах. Рей слышала звон инструментов и прекрасный голос, вырвавшийся в коридор, не поющий, но говорящий на языке, который Рей не понимала. Она подошла ближе, благодарная за то, что покрытый ковром пол приглушает звук ее шагов, и посмотрела внутрь. Никто к ней не повернулся, и она заметила темный угол слева от двери, так что она скользнула туда и опустилась на колени в темноте. Ее глаза нашли переднюю часть зала, и она замерла, завороженная происходящим. Рей сидела и наблюдала за тем, как люди на сцене играют пьесу, которую она не могла понять. Несмотря на то, что некоторые эмоции были понятными — гнев, или страх, или печаль, или любовь — в целом она не знала, что видела перед собой. Отсутствие понимания никак не приглушило ее радость и восхищение. Одной только красоты языка было достаточно, чтобы удержать внимание. К концу пьесы Рей не терпелось узнать больше. Она тихонько выскочила обратно в коридор и прошла дальше, спрятавшись в одной из комнат за сценой, гадая, не сможет ли она услышать разговоры тех, кого видела на сцене… Первая найденная ею комната была наполнена платьями и париками, у стены стоял маленький столик, на котором стояли коробочки и баночки с пудрами и кремами, над ним висело зеркало. Высокий стул, обитый зеленым вельветом занимал большую часть свободного места. На нем лежал кусок ткани, легкий и изящный, вышитый золотой нитью. Рей, зачарованная, на цыпочках подошла к нему и провела пальцем по ткани, осторожно, чтобы не позволить ее сломанным ногтям зацепить и испортить дорогую вещь. Голоса снаружи заставили ее поднять взгляд, и она попятилась, спрятавшись в тенях за кучей манекенов, на которых висели пышные платья, покрытые драгоценностями и жемчугами. — Я сегодня не принимаю посетителей, Харшем, пожалуйста, отошли всех. — Владелица сладкого голоса, кем бы она ни была, вошла в комнату — та же самая женщина, что занимала центральное место на сцене, хотя ее акцент был не таким, как в пьесе. Рей задержала дыхание от предвкушения. Едва она услышала знакомый щелчок замка, то выглянула из-за манекена с серебристо-голубым платьем. Женщина находилась спиной к ней. Она сидела на стуле перед зеркалом. Угол видимости не давал Рей разглядеть ее лицо, но затем женщина подняла руки и сняла темный парик, который был на ней, и повернулась, чтобы посадить его на бюст слева от столика. Ее черты лица были резко очерченными, но женственными с намеком на экзотичность, которая делала ее красавицей не в классическом смысле. Она начала вытаскивать шпильки из прически. Бледные светлые локоны один за другим падали на ее спину, и Рей так и тянуло потянуться и потрогать золотистые пряди. Вместо этого ее рука поднялась и с тоской коснулась спутанных и полных узлов собственных темных волос. О, чтобы она не отдала, чтобы выглядеть как прекрасная леди — как эта леди. Женщина подняла взгляд, и ее глаза поймали отражение Рей в зеркале. Ее губы дрогнули, и она развернулась на стуле, чтобы внимательно посмотреть на Рей. — Ты пришла из холода, да? — спросила женщина, ее акцент был еще сильнее. Рей робко кивнула и медленно вышла из-за платья, за которым пряталась. — Обычно я прячусь в туннелях под городом, — тихо призналась Рей. Она ломала пальцы перед собой. — Но из-за дождя их затопило и… Женщина слегка ей улыбнулась и опустила подбородок, понимая. — Я помню, — ответила она, и Рей сморщила нос, не понимая. Женщина продолжила: — В Санкт-Петербурге, у нас нет тоннелей под городом, но мосты тоже могут послужить хорошим, как это говорится, убежищем? Рей распахнула глаза. Эта красивая, роскошная женщина была как она? И опять, женщина улыбнулась. Она жестом показала Рей подойти ближе, и Рей подчинилась, ее ноги шли почти против ее воли. — Я жила на улицах моего дома много лет, — объяснила женщина, — но затем я сказала, довольно! Я решила, что заслуживаю лучшего. Я нашла работу в театре. Я научила себя петь и танцевать. Оттуда я шла только вперед, и вот я в Америке. Исполняю свои мечты! Грудь Рей одновременно была тяжелой от желания и наполненной надеждой. — Я Рей, — вырвалось у нее. Женщина засмеялась. — Меня зовут Базини, — ответила она и сжала руку Рей своей. — Сколько тебе, Рей? Рей понравилось, как Базини произнесла ее имя, как звуки слетели с ее языка так, как будто имели силу. — Я… Я не уверена… Наверно, пятнадцать? — Рей опустила взгляд, стыдясь того, что не знала чего-то настолько важного о себе. Базини похлопала ее по руке, и Рей вздернула подбородок. — Хороший возраст, — твердо сказала Базини, — у тебя есть время сделать себя женщиной твоей мечты. Сделать себя женщиной ее мечты? — Мои мечты… — начала Рей медленно, — больше никогда не голодать… Всегда быть в тепле… — Это все? — спросила Базини. И Рей не могла не дернуть плечами в ответ. Базини слегка откинулась назад. — А, — сказала она, затем склонила голову набок, глядя на Рей, — ты знаешь, о чем эта пьеса? Рей помотала головой. — Я не… Язык… — Да, — сказала Базини. Она встала и подошла к одному из шкафом темного дерева, стоявших в дальнем углу комнаты. — Это французский, язык любви, как говорят. — Она фыркнула, перебирая платья и плащи, висящие внутри шкафа. — Вот. Она обернулась и протянула руки, полные мягкой кремовой и бледно-зеленой ткани. Рей смотрела то на платье, то на лицо Базини, ничего не понимая. — Это история о любви, да, — продолжила Базини, практически втиснув платье в руки Рей. Она отошла к еще одному шкафу и распахнула его двери, открыв ряды и ряды из обуви. Рей ошеломленно моргнула. Базини продолжила: — Но более того, это история о сильной женщине, которая создает собственную дорогу в жизни. Она выбирает. Она принимает решения. — Блондинка вытащила пару красивых ботинок на низком каблуке и подняла их к свету. — Да, — пробормотала Базини, — сильная, свободная женщина. — Она снова повернулась и посмотрела на Рей, ее глаза почти сияли в неярком свете свечей. — Ты хочешь быть такой женщиной, нет? Свободной. Рей гадала, что это значит, что за жизнь она могла бы вести. Она оглянулась на окружающую ее роскошь. Базини была свободной — она выбирала, она решала — и хотя Рей восхищалась тем, как она живет, она не думала, что хотела бы подобной экстравагантности. Нет. Она хотела иного, чего-то простого, другой жизни, которая все равно была бы такой же свободной. Она бросила взгляд на Базини. — Я… Я хочу быть свободной, женщиной, которая живет, как угодно ей и делает то, что хочет, и чтобы никто не говорил иначе! И я… Базини подбадривающе кивнула, Рей втянула в себя воздух, поднимая подбородок и заявила с уверенностью, которой прежде не испытывала: — Я хочу удобства и тепла, и хорошую еду, и мягкую постель. Я хочу жизнь, полную тихого покоя и маленьких тревог, и я не против работать ради этого, я не боюсь препятствий, но… — выдохнула она, ее плечи упали. — Я хочу свободы, и свобода для меня значит иметь дом. Улыбка на лице Базини стала довольной ухмылкой. — А теперь, — сказала она, — тебе нужно найти способ добиться этого, да? — Она кивнула на платье и ботинки, которые тоже оказались в руках Рей. — Однажды это тебе пригодится. Девочка может пройти незамеченной, женщина может пройти неуслышанной, но леди, — Базини наклонилась ближе. Ее голос был едва слышным шепотом, а слова медленными, тяжелыми, судьбоносными, — леди будет услышана любым ухом, создаст любую правду, стоит ей пожелать, потому что кто станет сомневаться в леди? Когда Рей вышла из театра несколько часов спустя, она сделала это вместе с приобретенным знанием не только о том, как предстать воспитанной женщиной хорошей репутации, но и с огнем надежды, пылающим в ее сердце. Она знала, что больше всего на свете ей нужно любым способом покинуть Бостон. Вскоре после этого по городу распространялись листовки, объявляющие о прокладке новой ветки трансконтинентальной железной дороги, и Рей, обрезав волосы и переодевшись в мужскую одежду, была одной из первых в очереди, чтобы подписаться на работу. Железнодорожная ветка Юнион Пасифик, пустыня Нью-Мехико, июнь 1883 Платье и ботинки были спрятаны в ее крошечный сундук следующие полтора года, пока она работала на железнодорожную компанию. Рей привыкла изображать парня, и, выкидывая мысли об игорном доме, она сосредотачивала все свое внимание на самой большой для нее проблеме: деньги. Пока ее собратья-рабочие щедро швырялись деньгами в хозяев салунов и борделей, которые встречались им на болотах Луизианы, к северу от Рио Гранде и пустынях Нью-Мехико по дороге в Калифорнию, Рей копила каждую монету. Этого было недостаточно. За каждый полученный ею доллар компания Юнион Пасифик брала с нее едва ли не половину только за то, что предоставляла ей общий тент и застиранное покрывало, и забирала почти все из оставшейся половины за еду, которую они так щедро предлагали. Рей может быть и была необразованной, но она понимала, что это тупик. Работники Юнион Пасифик была практически рабами. И восемнадцать месяцев спустя, Рей знала, что пришло время уйти. В конце концов, у нее была цель, и было понятно, что так она ее не добьется. Это не провал, но урок. И транспортная компания все-таки сделала то, чего хотела Рей. Вытащила ее из Бостона. Джакку-Сити, Нью-Мехико, сентябрь 1883 Джакку-Сити был одним из тех городков, что выросли в пустыне за ночь и затем обрушились в течение десяти лет, едва золото высохло, и отмыватели двинулись дальше. В времена своего расцвета в Джакку-Сити жила тысяча человек плюс-минус путешественники, пытавшиеся найти свое богатство в пустынных пещерах Нью-Мехико. Теперь это был городок-призрак, в котором было больше пустых зданий, чем живых душ. Местные любили городскую легенду о Томми-Буферах, ходившему по заброшенным шахтам, пугая пришедших в опустевший город в поисках хотя бы золотой пыли. Не такое место себе представляла Рей, когда думала о том, чтобы осесть, когда только присоединилась к Юнион Пасифик, но ей нужны были деньги, и Джакку-Сити дал ей такую возможность. Городку нужен был конюший, и Рей все еще удавалось изображать парня, даже в ее (примерно) восемнадцать. Работа была нелегкой, но Рей достаточно хорошо платили, чтобы она наконец могла копить, и была рада, проводя свои дни, отмывая стойла и заботясь о тех немногих лошадях, что еще оставались там. В такой жизни была собственная независимость, которую она приняла, но она знала, что в конце концов, это был не тем, к чему она стремилась. Свободная женщина. Женщина, которая выбирает. Женщина, которая принимает решения. Дом. Так что до тех пор, пока она жила ложью, она не могла достигнуть своей мечты. Это было всего лишь средством достижения цели, способ достигнуть ее мечты, так что она продолжала жить как парень, не беспокоясь, ведь жители никогда не замечали ее изящные руки или тонкие черты лица. Но она вскоре пожалела о том, что слишком привыкла к отсутствию вопросов и любопытства, и это сделало ее небрежной. *** Рей вытерла лоб и потерла лицо и заднюю часть шеи. Солнце палило жарче обычного, и она уже чувствовала его эффект, хотя было еще рано. Лошади шерифа нужна была хорошая помывка и вычесывание после того, что она прошла за последние две недели. По какой то причине шерифу Тидо пришла в голову идея выследить Парней Дункана и забрать награду в пятьсот долларов за Ганниса Дункана. Неудивительно, ему это не удалось. Она закатила глаза, проводя щеткой по шкуре Лугги. Она терпеть не могла имя бело-коричневого коня и провела немало часов, пытаясь придумать для него новое. Она начала с апельсинов, потому что его шкура на солнце горела, как пустынное солнце, но в голову ничего не приходило, поэтому она просто стала мысленно звать его Бронзовый Бродяга, или, сокрушенно, Би-Би. Закончив с расчесыванием, Рей бросила щетку в ведро с мыльной водой и потянулась за вторым ведром с чистой водой. Она с усилием подняла ведро и, невольно выдохнув, опрокинула его на шкуру Би-Би. Она отбросила ведро и начала растирать его шкуру, соскребая пену. Снова и снова, она ходила от лошади к колодцу, пока его шкура не засияла в ярком солнце. Закончив с этим, Рей отвела Би-Би к корыту напиться и затем вернула обратно в стойло. Бросив в его стойло несколько охапок соломы, Рей заперла калитку и вышла на улицу. И затем она совершила ошибку. *** Дневная жара только разгоралась и после купания лошади Рей была потной и грязной. Едва она вышла на солнце, ей в голову пришла мысль. Позабыв о риске, Рей наполнила водой ведро, отнесла его к конюшне и поставила его в тени здания. Затем, она сняла рубашку и окунула ее в воду, отжала лишнюю воду и вытерлась. Кожа на ее сгоревшей шее вспыхнула болью, но ей было все равно, потому что облегчение стоило легкой боли. Она была так потеряна в своем импровизированном купании, что даже не услышала звука подков по земле или стук шагов по камню. — Так, так, так, кто это тут у нас? Рей застыла. Этот голос. О, как она ненавидела этот голос. Ункар Платт, хозяин борделя, был самым худшим из худших в Джакку-Сити, и то как его голос облекал слова, с таким весельем и триумфом, заставило ее содрогнуться. Быстро, она натянула рубашку обратно, но она была мокрой насквозь, ни капли не скрывая ее истинный пол, несмотря на перевязанную грудь. Она встала и повернулась, опустив плечи и гордо высоко подняв подбородок. Она отказывалась склоняться перед таким человеком, как Платт. Платт выглядел ликующим. — Смотрите-ка, да тут какой-то плутишка, — процедил он. Платт шагнул ближе, что-то отвратительное сверкнуло в его глазах. — Интересно, что на это скажет шериф. Рей дернулась. Изображать мальчика не заслужило бы виселицу, но этого было достаточно, чтобы отправить ее на суд в Альбукерке и посадить в тюрьму за обман и преступные намерения. Если расти на улицах было ужасно, то тюрьма была адом. Нередко она слышала о узниках, которых сажали за мелкие преступления, только чтобы их оттуда вынесли мертвыми из-за дизентерии или другой болезни. Рей знала, что ее шансы на выживание были скромными, если ее осудят, и она не сомневалась, что так и будет. Женщина без семьи и фамилии, изображающая мужчину? Ей стоит считать себя счастливой, что время обвинений в колдовстве для таких как она, отличающихся от «приличного общества», прошло. — Разумеется, — продолжил Платт, его взгляд стал одержимым. — Я могу и притвориться, что ничего не знаю, если ты согласишься работать на меня. Мы можем сказать, что конюший сбежал, и посмотрите на новую девчонку, которую я нашел. Предложение Платта не раскрывать ее тайну было почти хуже, по мнению Рей, чем смерть в грязной камере. Если он подумал, хотя бы на мгновение, что она станет на него работать, продавать себя отбитым отморозкам, которые наполняли Джакку-Сити, пока он копил звонкую монету… Она выплюнула: — Я никогда не лягу с тобой. Скажи шерифу, потому что я лучше умру в тюрьме, чем стану шлюхой, особенно, твоей! Платт занес руку, чтобы ударить ее, но Рей была быстрее. Он пнула его в пах, уронив на колени. Воспользовавшись его болью, Рей побежала в конюшню и схватила свои сумки, сунув в них все, что могла, и как можно быстрее. На мгновение она едва не решила оставить платье и ботинки, подаренные ей Базини как будто целую жизнь назад, но что-то, может быть, предчувствие, заставило ее сунуть их в рюкзак, просто на всякий случай. Она встала и слетела со стремянки с соломенного чердака, и побежала к Би-Би. На улице Платт пытался подняться на ноги. Рей схватила лопату, которой вычищала стойла, и вышла на улицу. Один удар, пока Платт еще бы на коленях, и он с глухим звуком упал в грязь. И только едва заметное движение груди доказывало, что она не убила его. Несмотря на свою ненависть, она чувствовала облегчение. Одно дело притворяться мужчиной, а вот убийство точно наденет на ее шею петлю. Рей побежала обратно в конюшню, быстро оседлала Би-Би и села в седло. Ее руки дрожали. Свистнув и тронув ногами его бока, она послала Би-Би в галоп и затем рысь, когда они выбрались за край города. Конюшни находились на севере города, и она собиралась на север, чтобы покинуть пределы города как можно быстрее, не останавливаясь, пока не оказалась посреди холодной ночной пустыни. Нью-Мехико и Колорадо, октябрь 1883 На второй день ее побега летний шторм накрыл пустынную долину, становясь все жестче, чем дольше шел. И хотя это было препятствием для ее путешествия, это было и удачей. Ни Платт, ни шериф Тидо не станут преследовать ее в такую погоду, да, они могут назначить награду, но Рей в этом сомневалась. Платт был не только мерзким, но еще и жадным, он не стал бы платить награду, и Тидо будет слишком плевать, чтобы приложить усилия. Она с осторожностью надеялась, что вся эта печальная история осталась за ее спиной навсегда. Не видя ничего примечательного, Рей ехала вперед, делая короткие остановки в городках, которые усеивали дорогу. Пустыня уступила место горам и пышным лесам, и она замедлила свой ход, тратя время на то, чтобы насладиться изменившимся пейзажем, но дни становились короче, а ночи холоднее, и Рей начала гадать, не остановиться ли ей. Пусть не навсегда, просто ненадолго. Ее запасы, какими бы скромными не были, иссякали. Неуверенная и все больше встревоженная, она продолжила путь на север. Она чувствовала в своих костях, что ее ждало какое-то место, она где-то была нужна. Несколько недель спустя после ее побега из Джакку-Сити она наконец остановилась, и когда она это сделала, она могла честно сказать, что зелень лесов и яркие белые шапки снегов поймали ее. Денвер представлял собой впечатляющий вид. Денвер, Колорадо, апрель 1884 Рей согнулась за короткой стеной, разделяющей заднюю часть ресторана от мусорных ям за ним. Было поздно, почти конец того времени, когда еще подавали ужин, и Рей терпеливо ждала, пока повара не выбросят объедки после рабочего дня. Она бралась за редкую работу после прибытия в Денвер, но жителей большого города было обмануть труднее, чем жителей крошечного Джакку, и хотя большинство замечало в ней женщину, они едва замечали ее присутствие. Ей едва удалось работать несколько часов в день в прачечной и еще немного отмывая комнаты в отеле неподалеку от центра города, но без фамилии и рекомендаций, было все труднее и труднее найти работу. Она ненавидела то, что ей пришлось снова прибегнуть к рытью в мусоре, но у нее были нужды, и она отказывалась голодать из-за гордости. К тому же, она бы предпочла платить за стойло Би-Би в конюшнях, чем продать его. Он был ее другом, если лошадь могла быть таковым, и она отказывалась лишиться его. Звук скрипа кожи по камню заставил ее застыть, затаив дыхание, пока она ждала, чтобы, кто бы ни был за углом здания, ушел. Но этого не произошло, вместо этого, судя по звукам, к нему присоединились еще двое. — …Что это была бойня, весь полк убили, — сказал мужской голос, низкий и хриплый, скорее всего от десятилетий курения той жесткой травы, что была привычной в пустынных штатах. — Вот это жаль, столько земли, — ответил другой. Рей навострила уши, не понимая, почему. Она услышала кашель, затяжку, и на мостовую сплюнули. — Получили по сто пятьдесят акров земли, не говоря уже о двух тысячах за вступление в армию. Это заставило Рей застыть. Две тысячи долларов. Сто пятьдесят акров земли. Проклятье. — В газете писали, что для парней из Девятого это был почти конец службы. Рей медленно встала и подошла ближе к разговаривающим мужчинам, держась в тени на случай, если они зайдут за угол. — Девятый? — наконец спросил третий. — Ага, — ответил первый, видимо, знавший больше всех, как решила Рей, — часть Равнинной Кавалерии. Девятый полк. Второй мужчина поморщился. — Зовут себя Рыцарями, как будто они часть какой-то средневековой священной войны. — Тут он хохотнул и втянул в себя дым самокрутки. — Видимо, теперь они наконец встретились с создателем. — Но что с землей? — спросил третий с любопытством. — Деньгами? Что насчет денег? Рей кивнула, одобряя вопросы, и мучаясь от собственного любопытства. Такое богатство… Она не могла представить его. Просто не могла. — Из того, что я читал, — ответил первый, — все достанется их семьям. Женам и детям. О. О-о-о. В голове измученной голодом Рей начала складываться идея. Отвратительная, совершенно аморальная и жестокая идея. Она потрясла головой и слезла со своего насеста, отказываясь подслушивать дальше. Она вернулась к своему укрытию возле салуна «Стрелок и дымок» как раз когда дверь открылась, и один из слуг выставил миску с недоеденной едой. Рей дождалась, пока он не скрылся за дверями, и затем начала перебирать объедки, с удивлением и благодарностью обнаружив несколько надкусанных мясных пирогов посреди обычной жухлой зелени и заветренного хлеба. *** Как бы она не пыталась забыть о своем коротком моменте безумия, мысли об этом остались с ней и следующей ночью, и утром. Сдавшись своему любопытству, и уверяя себя, что это действительно одно только любопытство, она направилась в центр города, где располагались армейские отделения, чтобы увидеть, не сможет ли узнать что-то о Девятом полку и убитых. В городе было шумно. Вокруг ходили практически толпы, многие держали в руках бумаги, пока остальные требовали увидеть официальные лица, спрашивая о своих сыновьях или мужьях, и желая доказательств, что их любимые мертвы. Рей на мгновение задержалась у края толпы, пытаясь разобрать как можно больше слов из уст мужчины, который, кажется, был главным, и явно военным. Он был широким и высоким, его лицо было заветренным и покрытым шрамами. Его волосы были очень густыми, а усы и борода еще гуще. Судя по акценту он мог быть немцем или даже скорее всего шотландцем. Рей не была уверена, потому что едва могла расслышать его голос за гулом толпы. Удивительно, у него был довольно мягкий голос, для кого-то настолько высокопоставленного — а он явно таким и был — и те с кем он говорил, явно с трудом могли его понять, потому что пытались пододвинуться к нему поближе, когда он отвечал на их вопросы. Решив, что она мало что может здесь узнать, Рей прошла сквозь толпу к зданию, в котором располагалось армейское отделение Колорадо. Хотя обычно у дверей стояла охрана, как она видела, много раз проходя мимо, они были слишком заняты озабоченными, скорбными потоками семей. Рей прошла мимо них прямо в главное здание, и никто не сказал ей и слова. Внутри было куда менее людно, но те, кто там был, были так сосредоточены на своей работе, что едва ли заметили присутствие Рей, не говоря уже о том, что ее там быть было не должно. Она шла по коридорам, ловя разговоры вокруг себя, и замечала, что комнаты, мимо которых она проходила, были отмечены номерами и табличками. Она нашла несколько запертых дверей, кабинеты за кабинетами и, в одном из них, находилось нечто вроде внутреннего сортира. Чем дальше она шла, тем страшнее казались ей люди. В конце коридора, по которому она шла, возникла развилка и она повернула налево. Перед ней тут же встала дверь, отмеченная номером 101, и табличкой, на которой значилось «Архив». Рей улыбнулась. Она потянулась и дернула бронзовую дверную ручку, отказываясь замечать, что пальцы ее свободной руки были скрещены на удачу. Дверь легко открылась, и Рей скользнула внутрь. Дюжины коробок стояли на высоких полках, занимая всю комнату. Около входа стоял длинный стол, возле которого стояло примерно тридцать коробок. Каждая была подписана «Армия Соединенных Штатов, п. К. , 9 полк» и имя. Рей подошла и открыла ближайшую к ней коробку. Она сняла крышку и вытащила папку сверху. Открыв ее, она увидела маленькую фотографию мужчины с светлыми волосами в форме. Под ней лежал лист с его личной информацией. Она едва начала пробегать глазами страницу, как заметила строчку «Семейное положение» и отмеченную рядом строчку галкой «женат». Она даже не стала смотреть на имя солдата или его жены, прежде чем закрыла папку и положила ее обратно ее в коробку. Она отложила ее в сторону и потянулась к следующей. Казалось, что прошли часы, хотя, конечно, только казалось. Рей перебирала коробку за коробкой, открывая и закрывая папки. Женат. Не женат, но слишком старый. Не женат, но слишком молодой. Не женат. Но что-то не так. Когда осталось всего шесть коробок, она нашла то, что не понимала, или, возможно не осознавала, что искала. Не женат. Как раз правильного возраста, не слишком молодой и не слишком старый. И красивый. Такой красивый. Жадно читая все, что было в папке, Рей задрожала. Это было неправильно. Так неправильно. Но, похоже, у него не было семьи… Может быть, ничего страшного. Может быть, он был бы не против, если бы знал, что одна крошечная ложь даст лучшую жизнь молодой женщине, которой с таким трудом дается этой большой, широкий мир, может быть, он бы простил ее, будь он здесь или будь ему не все равно. Рей прикусила губу. Даже сражаясь с собой, она заставила себя запомнить все, что прочитала, понимая, что скоро ее удача ей изменит, она положила на место бумаги и большую часть содержимого коробки, и вышла из комнаты и затем из здания. Она направилась на рыночную улицу и нырнула за первое же здание, что ей попалось. Ей нужно переодеться, если она хочет, чтобы ей поверили, даже с теми двумя предметами, что она взяла из его личных вещей. Внезапно, старый подарок Базини напомнил ей о себе. Леди будет услышана любым ухом, создаст любую правду. Рей побежала обратно к конюшням и вошла в стойло Би-Би. Она спала там, с ним, потому что с деньгами было туго. Она вытащила свой мешок, проверила, что платье и ботинки были внутри, и затем ушла. Игнорируя, как потягивало под ложечкой, она поспешила обратно по аллее и прошла еще две, прежде чем остановилась перед маленькой дверью. Она постучала в дверь прачечной, где иногда работала, стирая одежду богачей, и едва не вздохнула от облегчения, когда хозяйка, фыркнув и закатив глаза, все-таки впустила ее. Еще час спустя Рей вновь оказалась перед армейским отделением Денвера, но на этот раз она выглядела как молодая женщина хорошей репутации, возможно, дочь банкира, а не уличная бродяга, тонущая в мужской одежде. Ее волосы казались такими чистыми, какими она давно их не чувствовала, а платье было таким мягким на ее чистой вымытой коже. Она небольшими шагами шла к высокому мужчине, которого видела утром, морщась из-за того, что ботинки, слегка маловатые, натирали ей ноги. Прохладный ветерок коснулся ее шеи, и она вздрогнула, непривычная к высоким прическам, оставляющим плечи и шею обнаженными. Высокий мужчина повернулся к ней. Рей сложила лицо в выражение, которое, она надеялась, напоминало отчаяние и, должно быть, ей это удалось, потому что его взгляд смягчился. Рей посмотрела на него, с некоторым удивлением заметив, что на ее глаза начали наворачиваться слезы. — Мой муж, — начала она, дрожа голосом. — Он… Рей неожиданно для себя задохнулась всхлипом. Почему она так расстроена? Это же не по-настоящему. Она не знала этого мужчину, которого собиралась назвать своим. Но она чувствовала настоящую скорбь, едва начала говорить о нем. Мужчина перед ней оказался генералом равнинной кавалерии по имени Чарльз Бакка. Он сочувственно кивал и заверял ее, что наличие у нее золотых часов ее мужа, на которых было выбито его семейное имя, как и фотографического футляра с изображением его и его родителей было достаточно, чтобы подтвердить статус его жены. Отсутствие свидетельства о браке было понятно и совершенно нередким. В конце концов, довольно редко маленькие поселения так далеко на западе вели тщательный учет бумаг. Рей не могла поверить. Он поверил ей. Он совершенно не сомневался в ее истории. Это было так… Просто. Почему это было так просто? Генерал Бакка обращался с Рей с такой добротой, и все же она видела в его глазах нотку веселья. Особенно, когда он протягивал ей свеженапечатанное свидетельство о браке и право на землю, обещанное ее погибшему «мужу» за службу. Это веселье становилось все больше, когда Рей подписалась и прижала к груди кипу официальных бумаг, которые он ей выдал. Генерал попрощался с ней с улыбкой под его пышными усами, и Рей не могла избавиться от чувства, что она поучаствовала в какой-то шутке, которую не понимала. С тщательно взращенной уверенностью в себе, Рей отбросила свои подозрения, насколько могла. Неделю спустя, Рей, обладая несколькими официальными документами и правами на обещанные сто пятьдесят акров у подножия Скалистых гор Монтаны, была готова ехать. Она нагрузила Би-Би провизией, которую только смогла купить, и вместе, они направились на север, восторг и страх пытались взять верх над ее сердцем. Она наконец ехала домой.