Команата

1 Доктора приносят холод

 Доктор вошёл в квартиру - насупившийся, сосредоточенный и властный, как хозяин положения. Без малейших сомнений не разулся, неумело украдкой озираясь отстранил Илью с прохода, и прошёл в комнату. Илье ничего не оставалось, кроме как двинутся следом.  Так и не проронив дежурного «скорую вызывали?», доктор уселся в кресло и расселся в нём. Илья ожидал, что доктор будет брезгливо оглядываться – всё-таки ужасно запущенной стала квартира за время недуга, но тот сосредоточенно доставал из чемоданчика шприц. Однако, вместо облегчения, случился один из тех приступов стыда, которые вынуждают молодых людей, слабо представляющих себе, как работают социальные взаимодействия, обращать всеобщее внимание на свои промахи, на которые никто не собирался обращать это самое своё драгоценное внимания в ином случае. Отдавая себе отчёт в глупости предательски созревшей фразы, Илья прошептал непослушными губами:   - У меня не прибрано…  - Да-да-да, - ответил доктор, явно не слушая.  Илья сел напротив доктора, ожидая развития событий. Сейчас он спросит, на что я жалуюсь, потому что диспетчеры никогда не передают им подробностей вызовы, а я снова буду путаться в словах, и на его лице появится эта усталость, какая всегда бывает у моих собеседников. Лучше бы я добрался до больницы, собрался бы с силами – не умираю же, наверняка у скорой есть сотни более важных вызовов.  Размышления прервал доктор, шумно вздохнув, закрыв на несколько секунд глаза.  - Руку, - сказал он повелительным голосом.  К удивлению Ильи, доктор без расспросов, без замеров температуры и давления, сделал укол. Видимо, всё-таки диспетчеры начали передавать бригадам подробности звонка. Но почему он такой напряжённый, практикант, что ли? Возможно, он впервые ставит укол без присмотра старших? Или я снова ищу в других ту неуверенность, которой поражён сам?  Подозрения, однако окрепли, потому что сделав укол, доктор переменился в лице. Расцвёл, заулыбался.  - А что это у вас так грязно, - спросил он с такой интонацией, словно ничего в мире не любил пуще запущенных комнат.  - У меня не прибрано… - совсем уже жалко повторил Илья, и тут же, проклиная себя начал что-то бормотать, изрядно привирая, про то, что это от болезни он запустил дом, что обычно всё чисто…  - Да вы не волнуйтесь так, - доктор весело подмигнул, - главное сейчас ложитесь, и в ближайшие дни соблюдайте постельный режим. А что это вы руку растираете? Болючий укольчик, да? Ну, ничего, главное ведь – чтобы помогло, верно?  - Да-да, - спохватился Илья, переставая растирать руку. Ощущение было такое, словно игла проткнула кость – тупая такая боль.  - Значит, постельный режим, - поднялся доктор, - никуда, слышите, никуда без необходимости не выходите. Без необходимости – вы поняли? Ни-ку-да, слышали? Режим!  - Так мне тогда больничный…  - Да-да, конечно, я всё передам, потом у участкового заберёте.  Сказал, и, едва ли не пританцовывая, двинулся на выход. Илья закрыл за ним дверь, прислушиваясь к боли в руке, и побрёл пить чай. Очень хотелось чаю – горячего, густого, казалось, выпей кружечку, и сразу станет легче и кашель пройдёт и температура нормализуется.  Чайник закипал целую вечность. Илья смотрел на чайник, на почти неподвижную секундную стрелку настенных часов, и с каждым мгновением всё больше чувствовал себя усталым и сонным. Вдруг он понял, что уже не хочет чая. Он когда-то, в прошлом – целую жизнь назад - хотел чая, да, но теперь просто цепляется за призрак ушедшего чувства, а ведь ещё надо добраться до постели. Оставив пронзительно шумящий чайник в самом центре вечности, он принялся перебирать непослушными ногами по полу. Мир качался перед глазами и то становился приглушённо-тёмным, то ослепительно светлым. Рука особенно место укола, пульсировала в такт миру. Илья смутно чувствовал как кожа покрывается потом, как пот капает, нет,  льётся на пол. Наконец, оказался в дверях комнаты, и, не удержавшись, разрыдался. Становилось холодно, кожа покрывалась пупырышками. Кровать была так далеко – немыслимо требовать от настолько уставшего человека добраться до неё, но что мне остаётся? Постояв немного, слегка справившись с рыданием, сделал немыслимый шаг. И ещё. И ещё. И сколько не счесть.   Наконец добрался до кровати, и принялся кутаться, кутаться, кутаться в одеяло. Но всё время почему-то правая нога оказывалась на воздухе. Даже и под одеялом было холодно, а уж на воздухе… Воздух обжигал нечеловеческим холодом открытого космоса, такой должно быть в стороне Плутона, но непослушное одеяло никак не укрывало ногу…  Забылся беспокойным, чутким сном, то и дело ворочаясь, болезненно морщась на шум, доносящийся с летней улицы.