Возможно, это наше последнее лето

      Ярко-оранжевый закат окрасил небольшую комнату — солнце медленно пряталось за верхушками деревьев, пока колючий плед готовился заменить его. Феликс сидел у изголовья кровати полуторки, прижав ноги к груди. Его пустые глаза смотрели в никуда, а по щекам текли непрекращающиеся горячие слёзы.       Он вернулся в ночной кошмар; Холод засел где-то в груди, пронзая острыми, как маленькие лезвия, иголочками льда хрупкое сердце.       Грубая ладонь возникла на влажной после душа голове и ласково прошлась сверху вниз, разглаживая чуть спутанные волосы. Ли скривился и моментально отдёрнулся от прикосновений Томсона.       — Ну-ну, — упрекнул отступник, убирая зубочистку из рта и прокручивая её между пальцев. — Папочка так соскучился, так волновался за свою зверушку, а Котёнок вертит носик? Котёнок забыл, что и получить может за излишнюю дерзость? Папочке следует напомнить?       — Не следует, — грубо ответил вошедший в комнатушку Хёнджин, с волос которого капала вода — он только с душа, куда его отвели сразу же после Феликса.       — А это не тебе решать, Ласка, — гаркнул Томсон, а после внезапно оказалася перед Хваном, схватил за кисть, грубо толкая в сторону кровати, и с грохотом захлопнул дверь.       Солдат пошатнулся, но удержал равновесие и бросил на отступника убийственный взгляд кофейных омутов, затем он развернулся к мальчику, уже не неся в себе яростной ауры. Хёнджин печально улыбнулся и посмотрел тускло-блестящими глазами, а Ликс на него мутными и покрасневшими от соли. Ли потянул руки к парню, желая получить поддержку, но тот покачал головой, чуть придвинулся и нежно погладил тонкую лодыжку, которую не скрывал манжет штанины.       — Я не буду тебя трогать, — пообещал Джин и, сделав ещё пару мягкий движений, убрал ладонь с бледной ноги.       Это обрадовало Феликса, но и в той же степени огорчали, ведь ое желал оказаться в тёплых и крепких объятиях Хёнджина, дабы ощутить себя в безопасности.       — Куда ты денешься? — усмехнулся Томсон и снова толкнул военного, что на этот раз упал лицом в матрас. — Как миленький будешь его трогать! Сам потом отпускать не захочешь.       От этих слов Феликс крупно задрожал, слёзы полились с новой силой, скапливаясь крупной каплей на подбородке и пачкая футболку кляксами.       Всё. Это конец.       Рядом с ним на матрас резко что-то упало. От испуга Ли инстинктивно посмотрел в ту сторону и с криком отскочил, чуть не свалившись с кровати. Недалеко от него лежал тюбик смазки и пара квадратиков фольги. Он лег на кровать, отвернувшись лицом к стене, и заплакал в голос, заворачиваясь в комочек.       Зачем он тогда сказал, что хочет в туалет? Ничего бы не случилось, если бы не он!       — Тебе лучше прекратить ныть, Котёнок, — строгим и серьёзным тоном пригрозил Томсон, чётко давая понять, что его лучше сейчас не злить. — Я думал, что в тот раз ясно дал понять, что всегда добиваюсь того, чего желаю.       — В тот раз? — глухо повторил Хёнджин, хмурясь, но отступник, по всей видимости, обладал хорошим слухом, ибо в следующую секунду прокричал:       — Заткнись и займись лучше делом, Ласка! — его голос стал резким и властным, что ослушаться его, казалось, было невозможным.       Феликс всё также лежал на боку и ревел, продолжая дрожать и давиться своими всхлипами. Он практически ничего не слышал, словно в его уши запихали вату, только еле различный шум голосов и бешеный стук собственного сердца. Парню было страшно, а чувство вины било по черепной коробке. Ведь если бы не он, Хёнджин здесь не оказался — он был бы в безопасности, с Чаном. Но сейчас уже поздно, теперь Томсон заставит их заниматься тем, чего так сильно боялся Феликс.       — Кроха? — раздался шёпот Хёнджина и его волосы приятно щекотнули лицо Ли. — я могу тебя обнять?       Не ответив, Феликс резко подорвался и залез на бедра солдата, зарываясь носом в сгиб шеи. Присутствие Джинни, его прикосновения, — это то, что нужно мальчику так же сильно, как глоток воздуха, который было немного проблематично сделать сейчас из-за слёз. Хван ненадолго замер, но почти сразу положил ладони на спину Феликса, ласково поглаживая, и начал покачиваться, дабы успокоить. От проявления такой необходимой заботы в груди Ли распространилось тепло, растапливающие иголки льда, но на языке до сих пор оставалось ощущение неприятной кислинки страха и ожидания того самого.       Через какое-то время Феликс успокоился, перестал плакать и дрожать так сильно. Не прекращая своих действий, Хёнджин снова зашептал:       — Прости меня, Ликси.       Феликс не понял, за что солдат извинился, и вопросительно промычал, ожидая объяснений, но в следующую секунду оказался прижат спиной к матрасу.       Его ноги непроизвольно согнулись и широко раскинулись перед солдатом, что навис сверху, загораживая собой всё пространство вокруг. От таких внезапных перемен положений Ли часто задышал и растеряно моргал, всматриваясь в такие же потерянные глаза над собой. Было видно, что Хёнджин не был уверен в своих действиях и не знал, что делать дальше. Хотя насчёт последнего — вряд ли, ведь мальчик оказался случайным свидетелем и видел, что солдат способен на многое, но он понимал такую реакцию Хвана, — ему придётся заниматься этим с фактически незнакомым человеком, придётся изменить Чану.       Белокурому противно от самого себя, и он отвернул голову, чувствуя новую скатившуюся слезу.       Он виноват в происходящем, всё из-за него.       Вдруг длинные узловатые пальцы мягко и робко обхватили его за подбородок и развернули обратно, вынуждая смотреть в кофейную гущу с искоркой на дне. Хёнджин наклонился к лицу парня, почти соприкасаясь носами, и тихо-тихо сказал:       — Прости.       Он сократил жалкое расстояние между их губ и нежно соединил в поцелуе.       Феликс широко распахнул глаза, не зная, как реагировать, и чувствовал мягкость полных губ солдата. Это был первый поцелуй в жизни Ли — такой странный, робкий, но чувственный до тёплой волны внизу живота. Феликс попытался ответить, повторяя действия Хёнджина, но из-за неопытности получалось плохо, в какой-то степени ужасно, и это вызвало тихий смешок сверху.       Хван отстранился и легко растянул вишнёвые и блестящие губы в улыбке.       — Всё хорошо? — спросил он также тихо, стирая влажную дорожку с щеки Феликса.       — Д-да, — кивнул Ли, зачем-то заправляя ещё влажные волосы солдата за уши — на самом деле ему просто захотелось ощутить их мягкость.       — Я могу продолжить?       Феликс вновь не ответил, посчитав это лишним, и притянул к себе парня, накрывая его губы своими. Вероятно, от неожиданности Хёнджин напугано промычал, но почти сразу пришёл в себя, улыбнулся — Ликс это почувствовал — и принялся проводить самым кончиком языка по губам Ли. Внутри Феликса вспыхнул пожар, медленно перетекающий к животу и ниже. Он понял, что в то утро, когда он застал военных за утренними ласками, там внизу так сильно не горела, как сейчас, но это настолько приятно и прекрасно, что Феликс не желал прекращать, а хотел ещё больше и как можно скорее.       Ноги Феликса обвились вокруг талии солдата и притянули ещё ближе, пока одна рука окольцевала шею, а вторая зарывалась в чёрном шёлке волос, чуть царапая кожу головы. Хёнджин тихо простонал и, наконец, углубил поцелуй, делая его мокрым и проникая языком в горячие уста.       Робкого танца, о котором фантазировал Феликс не было, только крышесносное и буквальное вылизывание его дёсен и зубов. Отчего-то казалось, что Хван словно спустя долгое время сумел дорваться до запретного плода и не оставит его в покое до тех пор, пока не испробует все соки.       Феликс потерялся в своих ощущениях, что испытывал впервые. Он жадно притягивал длинноволосого к себе ближе, хотя казалось, что ближе уже некуда, но ему было всё равно, лишь бы в их крохотный мирок никто не сумел проникнуть. Парень настолько увлёкся, что не сразу почувствовал прикосновения к кромке своих штанов и понял это только тогда, когда ловкие пальцы уверенно обхватили его сочащийся смазкой член под головкой. Ли подавился собственным стоном и неловко закрыл рот ладонью, удивляясь и стыдясь данного звука. Хёнджин, всё также нависая, приподнялся на одной руке и тихо смеялся, а затем вытер свои припухшие губы тыльной стороной ладони.       — Всё хорошо, — успокоил он и мягко клюнул румяную щёку, — я рад, что тебе приятны мои ласки, — снова клюнул, но в другую, что вспыхнула сильней, — это льстит.       Солдат продолжил покрывать лёгкими, как пёрышки, поцелуями красное от смущения лицо и потихоньку спустился к шее, оставляя пару маленьких меток и вызывая еле слышный скулёж под собой. Весь жар тела Феликса устремился вниз, где продолжала хозяйничать ладонь Хвана.       — Если бы здесь был Чан, он бы заласкал тебя до беспамятства, — продолжал шептать Хёнджин и задрал футболку мальчишки, открывая вид на вздымающуюся румяную грудь с лёгкой испаренной.       Его язык тягуче прошёлся от поджавшегося живота и до самой впадинки между острых ключиц, покрытых редкими веснушками, пока большой палец круговыми движениями распределял смазку по красной головке.       Феликс метался на простынях, уже не стеснялся дарить Джинни свои низкие, но всё такие же неуверенные, тихие стоны и откинул голову назад, открывая шею с дёргающимся адамовым яблоком, на котором тут же оказались пухлые губы военного. Ему было так хорошо, но и одновременно плохо; слишком много, но и так мало. Всё ещё хотелось большего, и Хёнджин, словно прочитав мысли, провёл по всей длине ноющего члена, наклоняясь к пылающему уху.       — Я уверен, что он бы вылизал тебя всего, довёл бы до капризных слёз и мольб о большем, — от горячего шёпота узел внизу живота затягивался туже. — А потом любил бы до потери сознания, после нежно и трепетно заботясь…       Хёнджин продолжал озвучивать свои пошлые, но такие горячие догадки Феликсу, с каждым словом ускоряя ладонь. Белокурый невольно воображал всё это и умудрялся вплести туда ещё и самого Хвана, что целовал бы Чана, пока тот продолжал ласкать юное тело с созвездием веснушек под собой. Кукольные губы только успевали произносит лёгкое и приятное Джинни или Чанни, что самому становилось дурно от собственных стонов.       Но как же это прекрасно.       — Джинни, — еле ворочая языком, позвал Ликс, — п-поцелуй меня… пожалуйста…       Просьбу исполнили моментально; припухшие губы уже не так голодно прижались к губам Ликса, долго посасывая их, но в какой-то момент прикусили нижнюю, вызывая довольный приглушённый стон, после нежно зализывая её в качестве извинения. Через несколько минут Феликс излился прямо в руку Хёнджина, немного попадая себе на живот и задранную футболку. Перед глазами мелькали звёзды и сытое, но и в тоже время печальное лицо парня, что оставлял мелкие поцелуи на лице.       Феликс чувствовал приятную истому в теле и расплылся в улыбке, забывая обо всём на свете.       Он всего на пару минут хотел прикрыть потяжелевшие веки, но начал засыпать от пережитых за день эмоций и перед тем, как уснуть, почувствовал последнее прикосновение на своих губах и услышал раскаянное:       — Прости меня…