Глава 2. О былом
Их первая встреча состоялась очень давно, и с тех пор прошло уже много невероятно долгие годы. 14 лет. Тогда Панталоне было всего лишь десять, он только-только перевёлся в лицей самой Академии, выиграв место в конкурсе, и в тот день заселялся в общежитие. Будущего банкира распределили в комнату на троих(хотя он слышал, что в таких живут и шестеро) и, ещё окрылённый своим везением, он совсем не возражал. Даже наоборот. Вопреки тому тьютор уже прямым текстом выражал соболезнования мальчишке, посмеиваясь своим мыслям касательно, очевидно, его жизни в ближайшее время. Большей их частью он предпочёл не делиться, лишь известив, что в комнате живёт только один ученик, и посоветовал не раскладывать вещи преждевременно. Звучало это примерно так: « чемодан не разбирай, а через недельку обратно вещички складывать будешь, если останутся ». Панталоне предпочёл промолчать. И стоило ему зайти за порог нового "дома" как дверь за спиной с хлопком и неприятным скрипом закрылась. Что-то подсказывало юноше, что это был не сквозняк, а тьютор.. Он вздрогнул, через считанные секунды заметив, что он в комнате не один. Мальчишка с голубыми волосами, до этого, очевидно, трудившийся за столом, обернулся и увлечённо его рассматривал.
Панталоне, поставив скудный багаж на пол, прошёл вглубь комнаты. В ней жил только один студент, но, что примечательно, все они находились в ужасном беспорядке. Та же участь была у небольшой "кухни" и пола: юноша успел дважды вляпаться во что-то липкое, пока шёл, и заметил разбросанные предметы канцелярии и смятые комки бумаги. Подойдя к, очевидно, его новому соседу поближе, стало видно, что его глаза оказались алыми. Мальчишка даже слегка засмотрелся, и со стороны это, должно быть, выглядело так, словно он впал в ступор. Под глазами располагались тёмные следы недосыпа и усталости, хотя ни следа сонливостью в лице незнакомца не было. Панталоне пялился.
Опомнившись совсем не сразу, замешкавшись, он всё-таки протянул руку в запоздалом приветствии.:
— Ээ, я.. Я Панталоне, теперь живу здесь. Привет.
От человека напротив, кажется, уже можно было ждать чего угодно — вот уже несколько минут он с интересом решал, видимо, «друг» ли Панталоне или «враг». И всё, что сделал этот красноглазик в итоге — это, посмеявшись, пожал бледную небольшую ладонь.
— Привет-привет, зови меня Зандиком. Я сейчас занят, а вокруг бардак, и.. Приберёшься тут сам, хорошо, Лоне?
«Лоне» смутился — иначе не сказать. Но, смотря на сверкающие глаза и эту улыбку, так ничего и не сказал против. Теперь рассмеялись они оба, а Панталоне запомнил этот взгляд очень надолго, как и самого хозяина этих глаз. Вышло так, что мальчишки сдружились, и юноша иногда просил у Зандика совета. Принимал решения зачастую с точностью да наоборот, но в последствие часто представлял, как бы на его месте поступил лучший друг.
Направления у них были разными, но красноглазик часто плёл Лоне рассказы о чём-то своём. И, честное слово, в первое время он очень старался вникнуть в механику, но скоро сдался. Сам тот факт, что этот удивительный ребёнок увлечённо с ним беседует, когда как над другими то и дело глумился, его восхищал. И льстил. К счастью Панталоне, речь не всегда шла о будущей специальности Зандика, так что их разговоры монологами считать было нельзя. Будущий банкир рассказывал и о себе, хотя увлечения и мысли младшего «доктора» особо не увлекали: а тем, что ему по душе, он был словно одержим. Ему малого стоит посередине рассказа щёлкнуть Лоне по носу, впрочем, тот особо не возражал. Всё своё свободное время он проводил с этим мальчишкой, слушая и веря почти всему, что тот говорит.
Так или иначе, но Панталоне был сообразительным и усердным, а потому учёба давалась ему легче, чем другим сверстником. И пускай юноша иногда отпускал шутки, а беспечность была ему знакома, многие над ним посмеивались, как над заучкой. В добавок тому и слабаком — Панталоне ни силой, ни крепким здоровьем не отличался никогда, в связи с чем носил очки из-за близорукости, а кожа его постоянно была бледна. Разумеется, и драться Лоне не умел. Умел Зандик. При чём, что и здесь репутация у него была та ещё — в кого-то воткнул булавку, другого укусил до шрама, третьего.В общем, возможно, мальчишка об этом и не думал толком, но дружба с этим красноглазиком приносила ему неприкосновенность. 《Смотреть можно, трогать нельзя》 — вот оно, негласное правило.
В случае нарушения в ближайшие пять минут возле вас нарисуется страшный человек-прототип-Ганнибала с красными (буквально красными) глазами, а затем можете писать завещание на его адрес. Так и знайте! Панталоне в этом деле притворялся слепым.
Но и «нарушители», конечно, были. Так, идя в сторону общаги после учёбы, те вышли на трёх лицеистов. Все они — старше Панталоне, вероятно, с неким делом к Зандику. Мальчишке, может, и доводилось видеть, как его лучший друг дрался, но тогда это было совершенно другим. И машинально зайдя за его спину, он ужаснулся, увидев на лице того самого красноглазика азарт. Что было дальше? Это осталось в прошлом, но моральную травму тем несчастным точно нанесли. О том, какое восхищение испытал Лоне, когда Зандик непринуждённо, если не скучающе, спросил его: 《Пошли?》, не стоит и говорить. Он тогда радостно кивнул, и день закончился так же, как и другие. Спустя пару дней Зандик подметил, что та троица на неделе какая-то очень уж нервная, но в будущем о произошедшем упоминать уже не было смысла. В любом случае, это был один из немногих моментов, когда Панталоне увидел своего друга в действии.
В день их знакомства Лоне был ещё ребёнком, с незрелой психикой и несформированным характером, как бы неприятно его детство ни было. И Зандик, непременно, оставил свой след в сознании личности из мальчишки, проведя с ним до ужасного много времени — может быть, из интереса, а возможно, от скуки. Панталоне, по какой-то причине восторгаясь доктором в детстве, часто смотрел на решения и действия своего друга, мысли всегда выслушивал. Не удивительно, что некоторые черты предвестника в будущем перейдут и ему. Не так важно, когда это станет заметно, через год или пять. Но некоторым определённо будет очень жаль, что чертой характера в будущем столь влиятельного человека, как он, проступит жестокость с хладнокровием. Не так важно, нравились ли ему эти качества Зандика или нет.
***
— Как спалось, Зандик? А в гробу были видны сны? Панталоне встал со стула и неспеша двинулся в сторону ночного гостя, убрав руки за спину. Ему очевидно трудно было справляться с эмоциями, и непроницаемая маска Банкира треснула. Из-под неё выглядывало разочарование. А человек, которого он когда-то знал, саркастично посмеялся над сказанными им словами. На лице осталась ехидная ухмылка. — Когда это тебя так волновали мои сны? Какой скучный вопрос, придумай что-нибудь получше. Уверен, тебе есть, о чём спросить. Он принял положение чуть выше, удобнее, и облокотился об изголовье кровати. Панталоне приблизился к нему настолько, что уже и навис над ним, с проступившим раздражением глядя сверху вниз. Презрение виднелось в тёмных глазах, и Зандик уж придумал слова ещё лучше, собрался говорить, да вот только Панталоне влепил по его физиономии рукой, оставив краснеющий след на щеке. Рефлекторно бродяжка попытался перехватить руку в перчатки, однако безуспешно: нечто с характерным звоном остановило его. Секундой позже он обнаружил на своём запястье цепь, вероятно, металлическую. Лицо сразу приняло хмурый вид, и алый взгляд устремился к Лоне. Теперь осуждал уже он, но молча, ожидая дальнейших действий своего милого друга. И он продолжил, махнув рукой. — Прекрати строить из себя идиота! Ты не хочешь мне ничего рассказать? После все эти годы? Я могу и выбить из тебя всю интересную информацию, знаешь ли. Казалось, что ладони в чёрных перчатках схватили чужой воротник сами собой, пока Банкир говорил. Дёрнув рубашку на себя, тот обнажил тату четырёхлистника, занимавшую весомую часть груди. Эмблему правительства страны, 《Фатуи》. Исподлобья Зандик взглянул на него, и изобразил надменность. — А ты так и не можешь чётко говорить, чего хочешь, малыш? С насмешкой он покачал головой. Чёрт знает, почему он испытывал чужое терпение, но вряд ли то к лучшему. Хотя бы потому, что Панталоне, словно не в духе с утра, потерял терпение. Под алый глаз, на который тот в детстве иногда любовался, пришёлся его собственный кулак. Зандик ударился головой об изголовье, и, зажмурив глаза, выругался нелестными словами в адрес Панталоне.***
годы шли, но банкир и доктор оставались друзьями. Панталоне с головой уходил в экономику и финансы, Зандик учился механике и химии. И, в общем-то, был словно одарён, из лени иногда позволяя мальчишке себе помочь с расчётами. Может, те иногда делили и счёт. Старший продолжал делиться своими планами и работами, но, как казалось, в некоторых своих изъяснениях был необычайно смутен. Так, если приводить пример, еретик в разговоре упомянул некоего испытуемого человека, а может, лишь его поиск. Стоило лишь Лоне впервые за столько времени зацепиться за неосторожные слова — так не то, что не узнал ничего, но и Зандик стал возмущаться, что младший его не слушает, мешается только. Совсем скоро уже он и вовсе ретировался, обвинив бедолагу в порче настроения. У мальчишки тогда что-то ёкнуло, а решение внимательней вглядываться в чертежи старого друга было принято словно само собой. Впрочем, не то, чтобы докторский почерк было возможно разобрать. Зря ли он принимал такие попытки? Как знать.
А в любом случае, подозрительность Банкира была если не очень скоро замечена, то предугадана. В ответ на неё Зандик спохватился. Или, может быть, сделал вид — Панталоне словно специально за нос водили, насмехаясь в неком «нравоучении». Именно так ему иногда и казалось, во всяком случае. Сказать, что ему это не нравилось будет всё равно, что не не сказать ничего, но стоило учёному потерять к этому интерес, оставить эту нелепую игру, младший ужаснулся. Не из-за 《неприятной действительности》, о тайне которой он так много грезил, нет. Никто не собирался рассказывать о ней бедолаге. Проблема была в том, что и он наскучил своему другу после нескольких лет.
Для интересующего его объекта исследования или интереса тот мог сделать едва ли не всё, что угодно — Зандик ещё в 17, если не раньше, был из тех, кто ради цели пробежится по чужим головам. При чём, в лучшем случае только это и будет. Но стоило ему достичь желаемого результата и интерес к чему бы то ни было исчезал — юному предвестнику дело становилось безразличным, как по щелчку пальцев. На смену приходило что-то другое, но ни последствия, ни затраченные ресурсы ему были безразличны. Несмотря на то, что Зандик отмахивался, Панталоне посчитал, что та же участь постигла и его, а алый огонь глаз лучшего друга впредь был обращён к кому-то другому.
Для большинства учеников, да и педагогов тоже, внимание доктора было чем-то сродне проклятия. Мальчишка ощутил это даже на себе: первые месяцы их общения некоторые смелые подходили да спрашивали, всё ли у Панталоне в порядке. Один раз прозвучала шутка о том, что еретик держит его в заложниках, и.. кажется, что она бытовала и в ту пору тоже. Недавно один из знакомых спросил, удалось ли ему сбежать от злого и страшного красноглазика. Показалось, что сбежали как раз-таки от него, а не он.
Но было ли в силах четырнадцатилетнего юноши что-то сделать? Может, и так, но сам он ограничивался, по большему счёту, бездействию. Лоне в один момент словно закрыл глаза на действия лучшего друга, более не пытаясь делать никому нервы. Это мало помогло — доктор не начал приходить раньше или позже, только ссор по вечерам как в супружеской семье больше не было, можно было хоть чу-чуть поговорить перед сном и послушать уставший, но довольный голос друга, которому, казалось, просто нужно было поделиться впечатлениями, а Лоне лишь удачно попадался под руку вместо записной книжки. 《Человек несовершенен. Но это можно исправить, улучшить, я обязательно придумаю, как именно》, — в один вечер на «кухне» Зандик, пытаясь не клюнуть носом в стол за очередной чашкой кофе, обронил эту фразу. А может, это Панталоне тогда засыпал, а не учёный? Он уже не помнит, хотя еретик, пожалуй, часто не жалел сна, ночами работая за столом чуть ли не в тройном объёме. Почему же не испортилось его зрение? Теорию совершенства тот практиковал на себе, иных объяснений не найти.
Зандику было 17, а Панталоне — всего 14, когда они виделись в последний раз. Лоне пришёл слегка раньше обычного — один урок выпал по болезни учителя, что уж. И думал заняться самообразованием, как выбор сам собой пал на что-то другое.
《В тот день Зандик возвращался с экспедиции группой учеников близкого ему факультета. Стоит отпраздновать》, — примерно с такими мыслями юный банкир, на ком уже несколько лет висела обязанность прокармливать себя и соседа, чтобы не помереть с голода, отыскал рецепт черничного пирога, припомнив, что Зандику он, кажется, по вкусу. Готовил ли Панталоне пироги хоть раз в своей жизни? Через два с половиной часа замучившийся мальчишка уже мог бы заявить, что да, вытаскивая из духовки свой кулинарный шедевр. К тому моменту уже вечерело, и Лоне был нацелен встретить своего друга с почестями. Накрыл стол, поставил пирог и ждал, коротая время за учебниками и конспектами на этой же самой кухне. Даже когда стрелка часов близилась к полночи. Панталоне уснул случайно за этим же самым столом, не дождавшись, а тетрадь и собственное предплечье послужили ему сносной подушкой, очки съехали с лица. В общем-то, зрелище нелепое, наутро наверняка будет болеть спина, было бы неплохо, разбуди его по приходу то бессовестное создание с именем Зандик. Когда Панталоне вдруг проснулся часов в 5-6 утра, он понял, что его так и не разбудили. Но с растрёпанными волосами и заспанным лицом он обнаружил, что пирог, поставленный рядом, стал меньше — отсутствовала пара кусочков. В голову закрадывалось всё больше беспокойных мыслей, а возрастающее плохое предчувствие бодрило не хуже ледяной воды. Мальчишка вскочил, позвав друга и получив в ответ тишину, нащупал в полумраке выключатель, и Чужая кровать оказалась пуста. Письменный стол, принадлежащий исключительно Зандику, по большей части тоже. На его середине оказался лишь клочок бумаги с криво написанным письмом, рядом разлита чернильница, содержимое которой ещё не успело высохнуть, с другой стороны осталось лежать механическое перо еретика, на кончике которого так же остались следы от чернил. Им и были выведены буквы на записке. Сами они были кривыми, словно рука пишущего дрожала, а сам тот торопился или нервничал, что, вообще-то, не было характерно Зандику. Рядом были несколько комков бумаги, очевидно, даже этот жалкий клочок занял у него силы. Само же содержимое письма.. Даже разобрав корявые буквы, он не сразу поверил в них. Панталоне прочёл «письмо» несколько раз, и с каждым прочтением его глаза были всё более круглыми от неверия. И, кроме того, влажными.
《"С добрым утром», да? Пирог был неплохим, мне понравился. С тобой было интересно, рад знакомству. Не робей, Лоне.;))
—Твой друг 》
Стоит ли говорить, в какой же ступор бедный мальчишка тогда впал? Может быть, он простоял так полчаса, пребывая в прострации. Да и в общем-то, оправился Панталоне не сам: хотя солнце ещё только встало, к нему зашли незваные гости. Под настойчивый стук в дверь было произнесено громкое 《Это полиция, открывайте! 》, и только тогда юноша, кажется, снова начал дышать нормально. Всего на пару секунд, пока не пришло смутное осознание происходящего, и тогда Панталоне уже насилу затаил дыхание в попытке успокоится. Тогда в глаза ему бросились записка и комки бумаги, разбросанные по столу, и механическое перо. С мыслями, что вещи могут изъять, он запихал их под свой матрац так быстро, как только смог. Раздался очередной «стук», через который уже было ощутимо чужое раздражение, и тот, вздрогнув, поспешил открыть дверь. А события, происходящие далее, отпечатались в сознании слишком смутно ещё тогда. Сильный стресс повлёк за собой дереализацию, и единственное, что отпечаталось в памяти по чётче, так это невероятная тревога и его вопрос скорее самому себе, нежели кому-то из присутствующих: 《Что же такого он мог натворить?..》
О, конечно же, немногим позже он узнал.
И кто бы мог подумать, что бедолагу-Сохре постигнет такая участь.
***
Дотторе остался один в тишине, которая, возможно, могла бы его слегка отрезвить. Панталоне в свою очередь один не был, но с отвратительным звоном в ушах это не играет особой роли. Воспоминания десятилетней давности прогрызли себе путь в мысли, и не то, чтобы это помогало ему прийти в себя. Ему определённо нужно умыть лицо и выпить воды, а затем. Кажется, Зандик дремал, когда Панталоне снова явился. Хотя, вероятно, нет, но было очень похоже на то. В любом случае, стоило Банкиру пройти внутрь номера, закрыв за собой дверь, как к нему устремился взгляд пары алых глаз. Непроницаемый, может быть, даже безразличный. Или пустой. Кается ли за свои поступки человек за этой личиной? Чувствует ли он вообще хоть что-нибудь? Его уголки губ слабо растягиваются в некой улыбке, когда он замечает в руках Панталоне аптечку, а банкиру уже хочется снова сбежать от своего «старого друга». Но он не уходит. Наоборот: вздохнув так, словно набираясь терпения, регратор присаживается рядом. Тот ничего не говорит, вынимая склянку медицинского спирта и вату. Зандик так же молчал, словно был изнурён. А может, вовсе и не «словно», так было действительно? Панталоне не мог сказать. Это, на секунду, ужасно раздражало, но зато его «гость» хотя бы даёт обработать свои ссадины. В начале он смотрел в лицо Лоне, как задумавшись о чём-то или внимательно рассматривая, но затем просто закрыл глаза. У Регратора нарастало ощущение, что сейчас он лишь играется — ощущение неуловимо и необъяснимо, и оно быстро ему надоедает. Закончив, тот просто передал Зандику компресс — пусть уж сам решает, где больше больно и куда прикладывать. Затем они сидят так, в тишине, не больше пары минут, прежде чем Панталоне заставляет себя вздохнуть и начать всё заново. — Мне нужно, чтобы ты рассказал всё, что произошло. С самого начала. Пожалуйста, Зандик. Гость на секунду поморщился, стоило лишь Панталоне позвать его по имени. Ну, он хотя бы больше не строит из себя клоуна? Затем тот вздыхает и сам, испуская словно вымученную усмешку, и трёт переносицу.: — Пф. Хорошо, думаю, ты заслуживаешь что-то знать. Но сначала, будь так любезен, сними с меня кандалы. Я всё-таки не животное, да?