обжигающий корт для нас двоих

— Доброе утро, Джон, – водитель чёрного лексуса слегка приподнял уголки рта, — Надеюсь, ты ничего не забыл в интернате? Раньше шестого января вернуться в Чикаго не выйдет. Перепроверь ещё раз.       Ренс подхватил два чемодана и загрузил их в просторный багажник, пока юноша рассеянно глядел на предвкушенных скорым праздником сверстников, которых с радушными объятиями встречали соскучившиеся по ним родители. — Делл, – кратко произнёс он, — А где отец? Он говорил, что сам приедет за мной.       Мужчина с хлопком закрыл багажник, оперевшись руками о блестящую панель машины. — Мистер Микаэль сейчас занят, ты сам всё понимаешь. Ты точно перепроверил весь багаж? — Он обещал приехать сам. — Джон, – Деллиар шумно выдохнул, — Ты должен понимать, что у твоего отца есть работа. Он не может постоянно приезжать за тобой лично. — Постоянно? Да он хоть раз-!       Эванс осёкся и прервался на полуслове, столкнувшись со строгим взглядом водителя. Он лишь закатил глаза и, не дожидаясь, когда ему откроют дверь, стремительно запрыгнул на заднее сидение автомобиля. — Какой же неугомонный ребёнок, – Релс качнул головой и потёр переносицу, направляясь к водительскому месту.       Напряжённое молчание разбавляли саунтреки из наушников. Дорога была утомительной и длинной, — десять часов немых взглядов и пять минут незатейливых разговоров, — и даже заранее составленный плейлист не спасал из бездны нескончаемых мыслей. Целые две недели в Торонто равнялись целым двум неделям выживания под одной крышей с индифферентным отцом. Уже какой раз Микаэль обещает приехать за сыном, и каждый раз за юношей приезжает личный водитель, с которым даже поговорить не о чем. К сожалению, беседа с родителем зачастую также не оказывается содержательна.       За всё время поездки Джону то и дело желалось покурить. Не особо помогала и мятная жвачка, которая являлась закрепившейся привычкой, чтобы отвлечься от травки. Но зато он съел все заначки, напичканные по салону машины : в бардачке, в боковых отсеках, около поручня и под левым сидением Релс всегда прятал что-нибудь сладкое и вредное, что было строгим табу в семье Эвансов. До своих семнадцати с половиной сладкоежка наивно предполагал, что Делли, его многолетний водитель, а ещё по совместительству воспитатель парня, не знает, куда всё таки пропадают паточные лакомства уже на протяжении одиннадцати лет...       Дремлющего Джона разбудил мужчина, потрясывающий его за плечо. Из всего, что ему говорили, он понял лишь то, что они приехали и что уже пора вылезать.       Контраст между тёплым помещением машины и пронизывающим морозом улицы был столь велик, что Эванс тотчас взбодрился и стал подпрыгивать с пятки на носок, пряча своё лицо за капюшоном пуховика. — Джон, ты иди пока внутрь, твои чемоданы я сам занесу, – на эту любезность он с большой охотой согласился, ведь стоять под нарастающим снегопадом было не лучшим удовольствием для такого мерзляка.       Величественные тёмные ворота уже были настежь распахнуты; дорожка к двухэтажному коттеджу, ранее дочиста подметённая, стремительно скрывалась под пухлыми сугробами, из-за чего тотчас принялось решение побыстрее скрыться за стенами дома.       По параметру возвышались внушительные фонари минималистичного дизайна с виеловатыми ажурами. Оформление передней части огромного двора покрывал мягкий снежок, осеивающий всё пространство пеленой. Вся былая зелёная изгородь была укутана белоснежной тюлью, и продолговатые лианы, похожие на чьи-то белокурые локоны, в одночасье струились вдоль стен здания.       Не успел Джон пересечь порог родного дома, как его едва не сбили с ног два добермана, пытающиеся то ли просто приластиться, то ли съесть с потрохами своего долгожданного хозяина. — Найт! Дэй! – он звонко рассмеялся и присел на корточки перед собаками, утаскивая их в свои объятия, — Ну всё, хватит, я тоже вас очень люблю, парни!       Питомцы восторженно завывали и виляли хвостами, держа заострённые уши кверху. Они без особого усилия толкали горячо любимого друга наповал, преданно смотря своими янтарными и непозволительно человеческими очами прямо в душу. — Как же я соскучился по вам! – адреналиновая нега взяла вверх над вялостью, — Вы же мои суч- — Здравствуй, Джон, – договорить не получилось; в двенадцати футах, дальше по коридору, показался высокий силуэт, чей голос вмиг отрезвил мимолётное озорство.       Взгляд синих глаз метнулся на арку, соединяющую межкомнатную столовую : оперевшись левым плечом о балку, замер мужчина лет сорока, запустив пальцы в свои тёмно-медовые волосы, ювелирно уложенные в андеркат с симметричным пробором. Чёрные угольки поблёскивали в холодном свете ламп широкого натяжного потолка, наблюдая, прищуриваясь.       Некогда сияющая улыбка спряталась в юношеских точёных скулах. Доберманы перестали прыгать на своего владельца и медленно крутились возле ног, ожидающе глядя на Микаэля. Джон поспешил встать с ковра и оттряхнуться, скинув с себя уличную обувь. — Привет, пап, – родственники уставились друг на друга, и никто не смелился пошевелиться, ведь каждое движение в это мгновение могло показаться угрожающим выпадом.       Парень топтался на месте, со стороны напоминая больше не домочадца этого места, а оробевшего гостя, что впервые приходит в такое роскошное место и стесняется в случайный раз подышать как-то не так. — Вы опоздали, – мужчина демонстративно опустил взор на наручные часы, слегка выгнув бровь, — Ужин почти остыл. — Дорога плохая была. Замело.       Мик вновь перевёл взгляд на сына, с уловимым только для Джона укором оценивая его внешний вид. — Приведи себя в порядок и спускайся ужинать. Деллиар на улице? — Чемоданы заносит. Да.       Псы резво направились на второй этаж, следуя по пятам хозяина, но их остановил строгий голос. — Дэй, Найт, сидеть. Вам нужно принять вечерние витамины, за мной.       Им ничего не оставалось, как, поджав хвосты, смиренно пойти уже за более старшим членом семейства.       Джон не оборачивался. Он ощущал спиной отчий взгляд, но не желал встречаться с ним.       Третья по счёту и предпоследняя по линии правой стены до поворота чёрная венговая дверь ничем не отличалась от нескольких таких же относительно коридора, и лишь золотистая ручка маячила о том, что эта комната — Эванса младшего.       Толкнув дверку, он обвёл спальню глазами, вдохнув сияж свежести и чистоты : из панорамного окна, что напротив окна, в помещение проникал блёклый свет с улицы, лишь слегка обливая небольшую лоджию и подоконник. Удлинённые просвечивающие шторы пепельного оттенка были немного разведены в стороны. Вплотную к левой стене стояла массивная невысокая одра с тканевым изголовьем. Белоснежная постель, по-обыденности безызъянно проглаженная, контрастировала с тёмным махровым пледом, сложенным вдвое и укрывающим подножье кровати. Панельные рейки вдоль инби зонировали комнату, и встроенная в них тёплая подсветка озлащала подушки с льняными наволочками аккурат под ними. По обоим сторонам возле них находились ромбообразные бра, добавляющие ещё больше освещения возле стены. Приземистые прикроватные тумбочки декорировали хлорофитумы в небольших прямоугольных вазах. Около окна был расположен синеватый с упором на мрачный пуф из эстетной вискозной обивки; на него спадали раскидистые листья монстеры. Баффели тянулись до глянцевого потолка и останавливались на фактурной светодионой люстре с узкими прожекторами, которые отражались на шоколадном паркете. Параллельно кровати висела широкая плазма, а под ней была установлен геометрический шелф.       Ни пылинки, ни соринки на блестящих поверхностях. Миссис Цирлес, ровесница мистера Рилса, уже не первый год работающая домохозяйкой на эту семью, выдраила всё дочиста, чтобы даже пол сиял пуще всякого алмаза.       Юноша упал лицом на одеяло прямо в пуховике и шумно вобрал в лёгкие запах постиранного прохладного белья. Тело приятно обволакивала пряная истома, на веки опустилась пелена усталости. — Ужин... Точно, – он мог проваляться так сколько угодно, но голодный желудок оказался более настойчивым, чем сонливость.       Стянув с себя куртку, Джон переоделся в домашнюю одежду, которую уже заранее приготовила Маргарет Цирлес, сложив футболку цвета хаки с серыми спортивными штанами в аккуратную стопку.       Отражение в круглом зеркале не радовало своими утомлёнными глазами с лопнувшими капиллярами и торчащими вверх кудрями, которые в срочном порядке требовали устранения взъерошенных патлей. Тонкие зубчики расчёски проходились по волосам, и вскоре локоны получилось привести в более или менее божеский вид. Осталось лишь морально подготовиться к дилеммам и постоянным поучениям.       За длинным столом из тёмного дуба уже сидели Делл и Микаэль, о чём-то негромко беседуя. В столовой кроме них ещё вились два добермана, которые беспричинно ходили от угла в угол. Стоило Джону появиться в столовой, как всё внимание переключилось на него. Его провожали взглядами вплоть до того, как он уселся на стул с вельветовым кроем. — Ты долго, – прокашлялся мужчина, исподлобья прищурившись.       Ответом послужило тактичное молчание. Лишь после того, как к ужину присоединился последний участник, трапеза началась.       Ароматный стейк из индейки, приправленный сверху душистым тмином, вмиг вызвал многозначительное урчание в животе. Гарнир из отварной спаржи и маленьких черри был гармоничен, а перчёная черешня по-итальянски дополняла тарелку.       Эванс настолько увлёкся пищей, что даже не замечал взглядов отца, который явно хотел что-то сказать. — Как учёба, Джон? – невзначай бросил он, отпив свой зелёный чай. — Мф, норфально. — Не говори с набитым ртом. Столько раз говорю, а ты всё мимо ушей пропускаешь.       Джон наконец проглотил кусок мяса, вытерев с губ соус. — Всё нормально. — А тесты? Экзамены сдал? — Сдал. Всё хорошо. — Хорошо, говоришь? – по голосу уже было ясно, что Мик не особо доволен, — По стандартизированному экзамену всего «1357» баллов. Это неудовлетворительно, Джон. — Это нормально, пап. "Неудовлетворительно" — это когда результат ниже. — Старайся лучше. Такими темпами ты даже в проплаченный дважды университет не поступишь.       Если бы сейчас Джон закатил глаза, то они достали бы до потолка. Некоторое время помолчав, Микаэль добавил : — Завтра мы едем маму проведать. Ты тоже едешь.       Ужин внезапно словно потерял весь вкус. В горло и крошка более не лезла.       Релс напрягся и поджал губы, взглянув на юношу так пристально и многозначительно, как только мог. — “Только молчи, Джон„ – одними лишь глазами сказал он, слегка сморщив лоб. — Я не поеду.       Деллиар обречённо опустил взор вниз, понимая, что конфликта не избежать. Напряжение росло. — Я всё уже решил. Ты поедешь, Джон. И это не обсуждается. — Почему ты всё решаешь за меня? – вилка звонко приземлилась о край посуды, — Я сказал, что никуда не поеду. — А я сказал, что поедешь. Твоего соглашения мне не надобно, – Микаэль свёл свои густые брови к переносице, сурово сверкнув глазами, — Имей уважение к своей маме. — Уважение к костям, что гниют в земле? – съязвил Джон, оскалившись.       Глава семейства не выдержал. Он громко ударил кулаком об стол так, что сервиз заметно сотрясся. Релс отложил столовые приборы и только промолчал, осознавая, что лучше не встревать. Тёмные глаза с животной яростью вспыхнули, точно пламя. — В комнату. Немедленно! – грубый бас вывел разгорячённого парня из себя, и тот, чертыхнувшись, резко вскочил из-за стола и стремительно удалился из столовой, а за ним последовали собаки.       Деллиар сочувствующе проводил фигуру взглядом и тяжело выдохнул. Двухзубчатая вилка со злостью воткнулась в стейк и застряла там.       Не демонстративно, а скорее на эмоциях, Джон хлопнул дверью, и звук был отчётливо слышен даже на первом этаже.       Он бесцеремонно скинул с постели лишнюю одежду и рухнул навзничь, вцепившись пальцами в наволочку подушки. Хотелось рвать, кричать и ругаться, но вся эта ситуация окончательно обессилила Эванса.       Найт и Дэй прибились по обе стороны от парня, понимающе уткнувшись холодными носами в кудряшки хозяина. Даже их вечностоячие ушки опустились.       Глаза остекленели, и взгляд устремился в окно, за которым металась озверелая пурга.       Холодная подвеска обжигала кожу на шее. На серебре было мелко выгравировано имя Вивьен Эванс.

09.12.2011

      Отец крепко держит за крохотную ладонь, ведя мальчика за собой. Давящие стены сменяются продолговатыми коридорами. Суетливо перебирая ногами, они направляются к палате, номер которой светится небольшими числами «18».              Сердце трепещет и ломает кости изнутри, когда Микаэль чуть запоздало толкает дверь и входит в комнату, пряча сына подолом белого халата.       Каждый шаг даётся особо тяжело. Воздух становится всё более спёртым. Страшно.       Торшерная лампа освещает жёлтой мягкостью койку. Мужчина обходит врача, что-то записывающего в чёрный планшет. — Виви, – голос его предательски дрожит, когда он видит состояние своей супруги, — Куэрида... — Мик, – женщина с трудом выдавливает из себя улыбку и пытается не выдавать слабости при муже, — Куэридо, ты пришёл.       Её улыбка получается измученной. Но васильковые глаза всё ещё не теряют своего блеска.       Микаэль беспокойно пробегается взглядом по любимой и поджимает губы, осторожно взяв её сухую ладонь в свою.       Они оба знают, что слова уже не помогут. Мужчина испытывает жгучую боль, но прячет её под ободряющей ухмылкой. Больнее всего молчать.       Джон боязливо выглядывает из под халата, приподняв ткань. Его ручки крепче сжимают брюки отца, когда он видит свою маму : вместо мягких рыжих кудряшек её голову теперь скрывает голубая медицинская шапочка. Её некогда светлая и сияющая кожа совсем поблёкла, и синеватые вены так отчётливо видны сквозь тонкие рукава накидки. Она сильно похудела. Вид её стал нездоровым и изнемождённым. Острый кадык всё время тревожно дёргается, и мальчику кажется, что его мама задыхается. Она стала совсем другой. В глазах её что-то пропало. Монстр украл её жизнь. Он украл её душу. И глаза не принадлежали ей... Она изменилась. Она больше не была его матерью. — Джонни, – с придыханием шепчет Вивьен, протягивая к сыну свои длинные дрожащие руки, — Ми сиелито, подойди ко мне, милый.       Коленки трясутся. Джон медленно отпускает отца и подходит к кровати чуть ближе. Он не узнаёт свою маму. Микаэль несильно подталкивает его вперёд, и тот неуверенно тянет ладони в ответ. — Ты уже так вырос...       Её губы ласково касаются лба малютки. Они всё ещё источают тепло. Мальчик пытается не выдать того, что ему неприятны прикосновения этой... Вивьен.

Ведь она не его мама. Больше не его.

      Конечности приятно сковывает, а нутро стягивает в тугой узел. Пальцы рук слегка дрожат. Перед глазами всё расплывается, а голова отключается как по щелчку. Тело становится чрезвычайно эфемерным.       На краю раковины небрежно валялась банковская карточка, возле неё — узкая трубочка.       Джон больше не чувствовал гнева. Зрачки его расширились опять.       В душе трепетал цепкий огонь, по венам бежала кровь, по коже проносились волны истомных ощущений.       Он и сам не заметил, как лёгкая шалость стала излюбленной страстью.       И вот, кажется, в комнату уже кто-то стучится. И вот, кажется, порошок сыпется в водосток. И вот, кажется, в помутнении есть только сам Джон. Только Джон и чьи-то глаза. Красивые. Un amour, une vie.

Одна любовь, одна жизнь.

      Он заплакал, к сожалению.