Рыцари и полёты

Они возвращаются в замок, когда садится солнце. Всю дорогу Рейнира крепко держит свои плечи. От чёрного шёлка несёт драконом. Огнём. Если хорошенько вдохнуть, можно почувствовать, как сожмутся лёгкие от запаха гари, а если зажмуриться, то в темноте различается яркое пятно — пасть Сиракс, готовящаяся извергнуть пламя. — Почти пришли, — шепчет Алисента, как бы говоря этим потерпеть ещё чуть-чуть. Лестница к покоям принцессы никогда не казалась более длинной. Стоит стражнику закрыть за ними дверь, как Рейнира внезапно теряет опору. Ноги подкашиваются, и она только и успевает упереться ладонью о ближайшую стену. Её тело обмякает. Алисента хватает её плечо. Принцесса сползает на пол, утягивая её за собой. Старшая садится на колени и тянет Рейниру на себя. Обнимает крепко. Мягко проводит руками по спине. Серебряные волосы путаются под её пальцами. — Что будет дальше? — сдавленный голос где-то на уровне шеи. Алисента молчит. Она думает о смерти. О том, что тело королевы Эйммы сегодня было предано огню. Такой конец ужасал всех, кроме Таргариенов. От одной мысли о том, что и Рейниру когда-нибудь настигнет участь этого обычая, Хайтауэр бросает в дрожь и она с новыми силами прижимает младшую к своей груди. Её мать умерла в воде. В горячей ванне, от которой часами не отходили мейстеры. Алисента думает о том, что вода куда милосерднее встречает умершую душу, чем огонь. Это противоречит её вере. Покойников всегда в конечном итоге сжигают — таков порядок, но девушке хочется думать, что именно вода забрала боль её матери, впитала в себя её страдания и даровала ей покой. Этими мыслями она не делится даже с Рейнирой. — Я не знаю, — честно отвечает старшая. Она могла бы сказать, что теперь всё изменится и никогда не будет прежним, но их жизнь всегда была такой. Неизвестной и неподвластной контролю. Всё решалось где-то там, выше людского понимания. Рейнира не может ни о чём думать. Особенно, о матери. Она не готова погружаться в свою скорбь. Может быть, завтра она сможет вспомнить её улыбку и из её глаз как по команде брызнут слёзы. Может быть, к половине молодой луны она даже сходит с Алисентой в Септу. Но сегодня она позволит пустоте окутать себя. — Ты останешься со мной сегодня? — Рейнира отстраняется и теперь смотрит на старшую прямо. Её глаза как никогда голубые. По крайней мере, так кажется Алисенте. В этой голубизне плещутся все слёзы, которые Таргариен пока не может выпустить наружу. — Я очень хочу, — у девушки болит сердце, она берёт руку принцессы в свою и прижимает к губам. — Но отец хотел видеть меня в своих покоях после похорон. Не знаю, зачем. Мне нужно уйти. Прости, — последнее слово она уже шепчет. Ей так не хочется бросать подругу здесь одну со всеми этими чувствами. Это несправедливо. — Я знаю, что ты бы не ушла, если бы не приказ Десницы, — и младшая действительно понимает, но она хочет больше. Ей нужна вся Алисента без остатка. — Тогда мне, наверное, стоит… — Подожди. Пожалуйста. Мне нужно всего мгновение, — Рейнира смотрит в её глаза с отчаянием, как-будто пытаясь разглядеть в них что-то, что могло бы придать ей сил. Хайтауэр сидит покорно, но в конце концов опускает взгляд, начиная теребить ногтем кожу вокруг большого пальца. — Алисента! — девушка злится, хватает её за руки, разводя их в разные стороны, и этого хватает для того порыва, на который принцесса решалась мучительно долго. Она быстро перекладывает одну руку старшей на щёку и притягивает чужое тело к себе. Не давая ни секунды на раздумья ни себе, ни ей, Рейнира подаётся вперёд и целует Алисенту. Их губы соединяются не надолго — касание едва ощутимо, но для них обеих весь мир переворачивается с ног на голову. Их поцелуй на вкус, как свобода. Хайтауэр робко проводит подушечками пальцев по шее младшей, изо всех сил крича о том, что она желает этого так же сильно, если не сильнее. Рейнира забывает про благоразумие. Ей нужна Алисента внутривенно и плевать на последствия, которые возымеет эта вольность. Ей всё равно, если старшая весь вечер проведёт в молитвах из-за её прихоти. Это преступление. Это грех. Ей нужно ещё немного. Совсем чуть-чуть. Может быть, капельку. Одну, вторую, третью. Это придётся закончить. Это необходимо закончить. И Рейнира отстраняется первая. Её щёки внезапно перестают быть бледными и стремительно розовеют. — Прости, — шепчет она, прежде чем встать и протянуть подруге руку. Чувство вины просачивается в её внутренности, словно яд. Как она могла так поступить с самым близком человеком, который у неё остался? Как она могла быть такой своевольной и безрассудной? Алисента порывается что-то сказать, но не может и просто принимает помощь, поднимаясь и отряхивая платье. — Я зайду завтра. Отдыхай, — уголки её губ подрагивают и это едва ли можно назвать улыбкой. Она опускает голову и приседает в реверансе, прежде чем спешно удалиться. Спускаясь по лестнице, девушка думает о том, что сделала это ради Рейниры. Она молчала после ради Рейниры. Рейнире не нужны были её нотации. Помочь принцессе — подруге — не может быть греховно. Если прокрутить эту мысль в голове достаточное количество раз и провести в Септе Бейлора лишние несколько часов, молясь с небывалым упорством, в эту ложь можно будет начать верить. Отец ожидает её в своих покоях. Раскрывает руки для объятий. Он никогда не делал этого прежде, поэтому Алисента практически бежит к нему навстречу и даёт волю эмоциям. Она отвечает на его вопросы о Рейнире со всей искренностью, на которую только способна. — Королеву любили все, — отмечает Отто. — В эти дни я много думал о твоей матери. Вот она — кажется Алисенте — боль, которую отец не желает выпускать из собственного кулака. Она жалеет его в этот час и радуется, что они, наконец, говорят об этом, пусть и скоротечно. — Как Его Милость? — девушка спрашивает из светлых побуждений. Отто всегда называл её доброту — её главным украшением. — Очень страдает, — мужчина делает паузу, прежде чем продолжить, будто решаясь на что-то. — Вот почему я послал за тобой. — Алисента чувствует внезапный холод, начинающий бить ключом где-то внизу живота. — Я подумал, ты можешь… предложить ему поддержку. Во имя Семерых! Алисенте хочется плакать. — В его покоях? — её голос дрожит и ей впервые хочется, чтобы он дрожал как можно сильнее, чтобы отец заметил и забрал назад свою просьбу, которая на просьбу не походила вовсе. — Я бы не знала, что сказать, — паника добирается до груди девушки, и её руки сами тянутся к губам. Она раздирает зубами кожу возле пальцев, мечтая, чтобы всё это закончилось. — Прекрати это, — тон Отто резок. Он как-будто напоминает дочери о её месте. О той кротости и смирении, которым её учили. — Он будет рад гостю. Точка в обсуждении поставлена. Это приказ — Алисента видит это так же ясно, как небо в безоблачный день. — Ты можешь надеть одно из платьев своей матери. Девушка опускает голову. Ей нельзя заплакать. Нет, только не перед отцом. Она поплачет об этом позже, когда будет наедине с собой. Её руки дрожат, пока она в четвёртый раз пытается убрать волосы в причёску, а рукава оказываются слишком длинными. Перед уходом Хайтауэр останавливается возле зеркала. На неё смотрит девчонка с широко распахнутыми от испуга глазами. Она выглядит нелепо. Вовсе не похожа на благородную даму, которая носила бы эту причёску и уж точно не похожа на свою мать, когда та надевала это платье. Это образ женщины. А какая из неё женщина? Рейниру бы рассмешил её вид. Мысль о принцессе заставляет сердце пропустить удар. Об этом нельзя сейчас думать, иначе она ни за что не выдержит. Алисенте семнадцать, и больше всего на свете она боится разочаровать отца.