Отпущения грехов

      Как бы то ни было, Томми никогда не собирался набрасываться на Дрима. Ну, по крайней мере, пока нет.

      Это не совсем его вина! Это просто...

      В камере — Хранилище Пандоры — было слишком тихо. Слишком душно, пресно, жарко и так много других раздражающих грёбаных вещей. Считать обсидиановые блоки и их аметистовые ущелья больше не весело, когда он сбивается со счёта на отметке в пятисотом. Потрескивание, шипение и хлопки лавы могут продолжаться не так долго, прежде чем стать раздражающими или просто дерьмово-белыми в носу, и они также лишь частично заполняют тишину, эту подавляющую, гнетущую вещь, которую Томми, как выяснилось, сразу возненавидел! Это слишком сильно напоминает ему о Дриме и изгнании! Человек, о котором идёт речь, только усугубляет свою проблему, чёрт возьми, находясь здесь.       Чтобы справиться со всем этим, Томми пытался продолжать разглагольствовать обо всём, о чём мог, но он не мог продолжать это вечно. Даже с учётом случайных комментариев от Дрима. К тому же было чертовски тепло, находясь так близко к лаве на небольшом пространстве. Томми... Впрочем, его это больше не особо волнует — пока старший был далеко от него, с Томми всё было в порядке.       Он не может показать слабость сейчас, не тогда, когда Дрим так легко манипулировал им.       И всё же, оглядываясь назад, понимаешь, что это молчание — было тем, что начало превращать его эмоции и стресс в бомбу, что сделало его безрассудным и иррациональным. Когда Дрим заговорил о "книге возрождения" и о том, что это повлекло за собой, Томми захотел перестать думать об этом. Потому что, конечно, Дрим не обладал такой большой силой, верно? Несмотря на то, что Дрим был администратором, несмотря на то, что старший был равен Техно по силе, он им не был... Дриму не разрешили по-настоящему сыграть за Прайма, не так ли?

Томми хотелось перестать думать об этом. Тишина не помогала.

      И это после того, как Томми мог только предполагать, что прошло несколько дней — или, может быть, недель? Месяцев? Лет? Чёрт, он не знал и никогда не узнает — кошмары вернулись. О последней контрольной комнате, несмотря на то, что он простил Эрета; о фестивале и фейерверках, Таббо и Погтопии, Техно и его Холке, когда он смеялся без конца, о войне и цветах, дыму и воспламенённом тринитротолуоле. Багровом, стекающем по его ладоням, когда он смотрел, как Фил убивает Уилбура, который умер с улыбкой, а затем изгнании и Призрачном Буре, и как он привязался к своему обидчику и... Да. Просто... да.       Если бы Дрим не был там, постоянно наблюдая, ожидая чего-то в тишине. Камеры после того, как Томми больше не мог говорить, то, возможно, мальчик не был бы так чертовски раздражён.       В любом случае, по крайней мере, одна из этих проблем привела Томми к срыву. На самом деле, и он, и Дрим должны были ожидать этого. Младший всегда был "проблемным ребёнком" для всех, кого он встречал, кроме Таббо и его семьи. Бегал навстречу к опасности, когда был моложе, постоянно прося Техно о спарринге, что стало причиной целой Войны дисков и большинства, если не всех, других главных инцидентов в Dream SMP.       Однако Томми знает, что ему действительно не следовало нажимать на кнопки Дрима всё больше и больше, пока мужчина не сорвался с катушек. Он знает о последствиях из первых рук — шрамов на его коже достаточно, чтобы доказать это. И кроме того, он всё равно это сделал, потому что Томми больше, чем это, больше, чем старший. Потому что в противном случае младший, возможно, начал бы, блять, сходить с ума. — В конце концов, я выберусь отсюда, — начинает Дрим, его голос слегка хриплый и приглушённый, пока он жуёт картофелину.       Он и Томми разговаривают, стоя посреди камеры — ну, это больше похоже на то, что Дрим пытается вывести Томми из себя, а не наоборот. Хотя, как бы ребёнку не хотелось навсегда держаться подальше от старшего, он должен был когда-нибудь проявить храбрость и заговорить. — Либо ты меня выпустишь, либо... люди будут мертвы. В этом всё и дело, потому что ты поместил меня сюда, поэтому хочешь, чтобы я... — Я в... нет, нет, нет, заткнись. Заткнись, — и снова, чаще всего, Томми не думал, когда говорит. Он провёл рукой по своим светлым волосам, глядя на светящийся камень, расположенный в верхнем углу камеры. — Я знаю, почему я здесь. Это... это не хуже, чем изгнание, — Томми сухо смеётся. Он задаётся вопросом: стали ли его зубы того же оттенка, что и единственный источник света в их комнате. Задаётся вопросом: почернели ли зубы Дрима и прогнили ли они насквозь, — это не хуже, чем изгнание, потому что дело в том, что... Что касается изгнания, я думал, у тебя вся власть — думал, ты блять дёргаешь мной, как грёбаной марионеткой, чувак. И хотя здесь тесно, и у меня клаустрофобия, и я ненавижу это... — он понижает голос и осмеливается взглянуть в холодные изумрудные глаза старшего. — Вот в чём дело, Дрим. Вот что я знаю: книга "Возрождение", "Дрим". Это ведь не настоящее, не так ли? — Дрим открывает рот, чтобы заговорить, но Томми продолжает настаивать, — потому что всё, что ты делаешь, всё, что ты делаешь, чтобы я... — Томми... — Заткнись на хрен! Послушай, что я помню из изгнания! Так это то, что ты делаешь — лжёшь мне! — в этот момент Томми может сказать, что Дрим в ярости. Он блокирует удар мужчины, хотя и медленнее, и слабее, чем обычно. Хорошо то, что удар тоже отставал, когда-то был мастерски нанесённым ударом, теперь стал немного ошибочным и шатким, — и затем ты раскрываешь эту важную вещь в финале, что все эти грёбаные... — Томми переводит дыхание, — когда мы спустимся в твою яму, вот что ты мне скажешь. Ты говоришь мне, что... — поднимая руку вверх, Томми открывает рот, и его голос повышается, — «О! Это был я, кто организовал вашу пляжную вечеринку, это был я в синеве общественного дома!» Ты клинический манипулятор — психопат. Так что я знаю, — та же рука движется, указывая на Дрима, часть его лица, которую Томми может видеть, совершенно пуста, — эта "книга возрождения", о которой ты, блять, всё время твердишь, это твоя маленькая открытка, которую тебе дал Шлатт. Шлатт был просто грёбаным пьяницей, сумасшедшим, хорошо? Он был не просто каким-то парнем, у которого был доступ к этой "книге о всемогущем возрождении"! Так что отвали, чувак. Ты лжёшь. — Ты... Ты называешь меня лжецом, когда я не лгу, — говорит мужчина, едва скрывая раздражение. — Ты лжёшь! Ты блять... — Зачем бы ещё мне... — Зачем Шлатту книга о том, что его забанили на две недели, почему это дало бы ему возможность... В этом нет никакого смысла, чувак! — Томми дёргает себя за волосы — привычка, которую он перенял у Уилбура в Погтопии. — Ты просто лжёшь, не так ли? Это не имеет смысла, что у вас была бы эта книга о возрождении; типа, это не сходится, ясно? Я не... Я искренне думаю, что ты просто снова лжёшь, и на этот раз блять на это не куплюсь, сука.       Дрим начинается снова, и Томми борется с желанием закатить глаза. — Томми, дай мне немного времени! — этот дерьмовый, жалкий человек требует, — я не лгу, ты ведёшь себя неуважительно и раздражающе, ты ведёшь себя как маленькая сучка... — это подчёркнуто ТРЕСКОМ!       Когда Дрим сжимает молодую картошку, как оружие. Он хватает Томми за плечо, притягивает его ближе, опускает эту картошку, и, чёрт, ладно, из всех своих неудач и промахов Томми думает, что эта самая худшая... — Ты говоришь со мной, — ещё один удар – мир размывается, — и ты обвиняешь меня в разных вещах, — ещё один удар – вкус железа наполняет рот Томми,— и ты называешь меня лжецом и утверждаешь, что я манипулирую.

"Хорошо-хорошо, Томми нужно успокоить его, сейчас!"

— С-смотри, — говорит Томми. Поднимая руки в знак капитуляции и сплевывая кровь в сторону, — прекрати блять бить меня — просто блять дай мне немного картошки, пожалуйста, — всё, что угодно, лишь бы избавиться от вкуса крови. — Нет, я не собираюсь давать тебе никакой картошки, — Дрим раздражённо отрицает, потому что он грёбаный засранец, и он движется вперёд, глядя Томми прямо в глаза, от изумрудно-зелёных до сапфирово-синих. А Томми, самый Большой Мужчина на свете, так что нет, конечно, он не чувствует грёбаной угрозы, — я не лгу. Шлатт дал мне книгу о возрождении. Перед смертью он подарил мне книгу "Возрождение". Потому что... он сказал... — Тогда что ж, воскреси его! — требует Томми, — приведи его в чувство прямо сейчас! — последовала одна минутная пауза. — Это не так работает, Томми. — Воскреси Шлатта, прямо сейчас. Или ты лжёшь, утверждая, что это не так? Если это дерьмо правда работает, то Шлатт вернётся к жизни прямо здесь, и... — Томми! Я не лгу! Зачем мне было бы лгать об этом?! — о, этот грёбаный придурок. — У тебя есть все грёбаные причины лгать! Ты хочешь, блять, манипулировать мной или ещё каким-нибудь дерьмом, чтобы заставить меня, блять... — Манипулирую ли я тобой, если всё, что я делаю, это говорю правду?!       Тишина, наполняемая только их неровным дыханием. Если бы Сэм взял маску Дрима, то, возможно, Томми смог бы лучше разглядеть его.

Возможно, он смог бы предотвратить то, что произошло дальше.

      Дрим внезапно откидывается назад, напуская на себя небрежный вид, несмотря на напряжённые плечи. (Первый удар.) — Что, — начинает он, — ты думаешь, я хотел бы спасти свою шкуру? Или что-то в этом роде, попытаться и... — Именно это! — Томми огрызается в ответ, выставляя ногу вперед, — ты лжец. Ты лжец насквозь, и на самом деле, несмотря на эту незеритовую броню и кожу, всякий раз, когда я смотрю на тебя, знаешь, что я вижу? Я вижу грустного маленького человечка, который не уверен в том факте, что этот сервер так далеко опередил его, и единственный проблеск власти в этом мире исчез.       Дрим остаётся безмолвным. (Второй удар.) — Я вижу неуверенного в тебе мужчину, — повторяет Томми, — грустного маленького человечка. Так что, блять. Прочь! — Томми, — говорит старший. И главное, Томми хочет, чтобы он, блять, перестал произносить его имя таким тоном, как будто... как будто его макают в мёд или ещё какую-то хрень, пытаясь заманить его на что-то, — Твоя жизнь буквально в моих руках. Это выводит тебя из себя; это сводит тебя с ума; это настолько выводит тебя из себя, что я... — Моя жизнь не в твоих руках, Дрим. Я знаю, что ты ни хрена мне не сделаешь! Потому что книга "возрождение" – это грёбаная подделка!       Но нет, этот ублюдок продолжает смотреть Томми прямо в глаза таким тоном, который кричит, что он широко улыбается. — С таким же успехом я мог бы быть божеством, Томми! Ты не можешь убить меня, а я могу убить тебя! — «С таким же успехом мог бы быть» — ты что, сам себя не слышишь?! — Томми хмурится, — ты что, сам себя не слышишь?! — повторяет он, — ты сам подставляешь свою задницу. И ты, Дрим, одержимый собой...       Нет. Нет. По-сути, пока что это самое вежливое, что он вёл себя в этой дерьмовой камере. Книга "Возрождение", возможно, и нереальна, но угроза Дрима убить его определенно реальна. Итак, Томми делает вдох, пальцами ковыряя коросту на руке, его разум сосредотачивается на боли. — Дрим... Прежде чем Томми успевает что-либо сказать, старший наклоняется, блеск его глаз, видимый сквозь маску, немного безумный. — Что это значит, Томми? — спрашивает он, игнорируя всё, что сказал младший за последние десять минут, — если ты не можешь убить меня, делает ли это меня каким-то божеством? Делает ли это... — Заткнись нахуй, — Томми проглатывает свой страх, — нет, Дрим, это просто делает меня сильнее тебя. А потом мужчина снова швыряет в него окровавленную картофелину, которую держит в руках, и всё вокруг звенит. Но ребёнок смотрит в эту грёбаную улыбающуюся маску, решает послать всё к чёрту и направляет свою боль в последний блеф. — Я мог бы убить тебя прямо сейчас, если бы захотел! — кажется, мир затаил дыхание. И затем в глазах Дрима появляются морщинки. — Хорошо, — соглашается он. Беспечный. Повседневная обувь. (Третий удар.) — Но ты этого не сделаешь, — Томми рискует, даже когда думает, что у него может пойти кровь из носа, — я не буду. Ты знаешь, почему этого не сделаю? Я не буду, потому что покидаю эту тюрьму, и... Он выходит. Дрим поражает. Он опрокидывает Томми с удивительной силой, голова младшего ударяется об обсидиановый пол и отдаётся эхом, и... О, неужели старший только и ждал, чтобы сделать это? Но прежде чем Томми успевает заговорить, прежде чем он может закричать, раздаётся ещё один удар. Снова, снова, снова, на его груди, а затем на руке до ключицы — всё, что Томми может видеть, это звёзды. — Прекрати это! — блондин плачет, визжит, корчится в агонии. Слёзы текут по его лицу и смешиваются с кровью. Конечности Томми яростно дёргается, его руки цепляются за пространство над ним, пытаясь за что-нибудь зацепиться, пытаясь отбросить Дрима прочь, — прекрати это. Прекрати это. ПРЕКРАТИ ЭТО!!! В один момент ясности на фоне размытого следующее: Дрим склоняется над ним, и один зелёный глаз светится под булавочными уколами его улыбающейся маски. Лава создает вокруг него закатное сияние; это делает его похожим на дьявола. Странно милосердный, потому что в тот же миг заградительный огонь прекращается. И во время этой передышки, думает младший. Даже если старший сейчас прекратит, то Томми сомневается, что протянет больше часа! В конце концов, здесь нет ни бинтов, ни зелий, и он чувствует кровь в горле. Пробитое лёгкое и, по крайней мере, несколько сломанных костей. Дрим не будет лечить его, а если и будет, то хорошо. Когда-то Томми был почти на равных, теперь он слабее, а Дрим не из тех, кто щедр. Томми умрёт в любом случае. С таким же успехом он мог бы уйти на своих условиях, даже если убивает его заклятый враг. Поэтому Томми говорит: — Посмотри на меня, прямо сейчас, — и мужчина так и делает, — Я не думаю, что эта книга о возрождении реальна. Шлатт, блять, мёртв. Я видел его могилу, и это реально, его труп там. Но несмотря ни на что — если я умру, если меня оживят и выберусь, если ты остановишься здесь и позволишь мне истечь кровью до смерти — ты застрянешь здесь навсегда. Он закрывает глаза, чувствует кровь во рту и картофелину, попавшую ему в глаз.

Сервер gGlitchhhches.

Это тонкая вещь, но ощущаемая во всём мире. Это похоже на электрический разряд, или вибрацию от раскалывающихся тектонических плит, или на животных, движущихся так, как будто они были анимацией, а большая часть промежуточных кадров была украдена. Огни мерцают; одни забывают, а другие помнят. В пустоте, в которой он плывёт, Томми слышит жалкие крики эндерменов, которые знают, что что-то не так. В частности близко, но так далеко. Единственная причина, по которой он знает, что это Эндермены — потому, что Ранбу тоже так плачет, когда его обжигают собственные слёзы. И Томми, несмотря на то, что он находится между жизнью и смертью, чувствует это сильнее всего. Несмотря на то, что едва находится в сознании. Такое странное чувство, что застреваешь посреди телепортации. Такое ощущение, что тебя трясут в банке. Это похоже на перегрузку ощущениями. Похожа на смерть и возрождение одновременно. (Если бы он мог открыть глаза, Томми увидел бы, что могло бы быть. Жёлтые розы, украшающие лицо, слишком бледное в разгар войны. Смесь гибридов, живущих вместе как одно целое, покинутый мир. Таймер, который сигнализирует о неизбежном завершении работы сервера. Видео, средства массовой информации и восхождение к славе.) Есть руки, мягкие и тёплые, баюкающие всё существо Томми. Шаги постукивают по чему-то похожему на стекло, успокаивающий ритм, который успокаивает блондина. Он дрожит, запоздалое осознание того, что он не знает причины. Раз, два, три, четыре, пауза. — С тобой всё будет в порядке, Томми. Раз, два, три, четыре, пауза. — С тобой всё будет в порядке. Раз, два, три, четыре, пауза. Смена обстановки, и Томми чувствует себя так, словно он прошёл сквозь холодный занавес. Он вздрагивает. — Шшш, шшш, — успокаивает голос, — Мы... Ты почти на месте, — понизив тон, голос бормочет. — Я убью Дрима, этого злоупотребляющего властью ублюдка. Угроза. Обещание. Раз, два, три, четыре, пауза. — С тобой всё будет в порядке. Далеко-далеко от этой адской дыры. Раз, два, три, четыре, пауза. — Тебе повезло, что ты мне нравишься. Я собираюсь оказаться по уши в дерьме из-за этого. Раз, два, три, четыре, пауза. — Ты не можешь меня видеть, — это был не вопрос, — и это прекрасно. Десять капель жидкости смачивают его кожу, но сам Томми не мокрый. Оно горит в его правой глазнице, видение: золота, золота, золота, горящего под его веками. Палец проводит по его голове. — До свидания. . . . Томми открывает глаза на белые облака и голубое небо.