Разрушенное королевство: Глас стража || Destroyed Kingdom: Voice of the guardian

      Вьюга взвыла, взмывая над пиками дворца. Метель вскружила снег в истерическом танце, скрыв луну своими темными рукавами. Ее вой расстилался над округами, укутывал в ледяную шубу жителей лесов. Зима за окном кружила свой самый белый менуэт, билась в стекла, размазывала ледяные слезы по озябшим деревьям. Звезды спрятались, не желая лицезреть хмельное безумие. Ворона, не способная раскрыть своих крыльев под вихрем зябкого ветра, истошно вопила, взывала к ним, моля прекратить безумный шквал.       Верховный Правитель наблюдал за буйным помешательством метели. Он имел власть прекратить ее неистовство сию секунду, одной лишь мыслью, взмахом руки. Он не сделал этого. Он знал, что Лотта покинула Дом несколькими часами ранее. Он не собирался ее останавливать. Позволил самой показать, чего она стоит. Раз уж ей так не терпелось доказать свою самостоятельность, пусть сделает это – остудит свой пыл.       — Она справится? – Авин с надеждой взглянула на Каллиаса. Ответа не последовало. Его ледяные глаза казались еще холоднее, они смотрели вдаль, словно в густой чаще хвойного леса могли разглядеть каждый шаг Лотты. И не осталось ни одного сомнения, что Верховный правитель знал о каждом ее вдохе, о каждом оброненном слове. – Она ведь еще слишком юна…       — Девушка, которую я повстречал в Средиземье – была человеком и куда младше Лотты. У нее не было магии, даже ее тело было слабее ледяного пера.       Каллиас выставил ладонь, на которой лежало прозрачное перышко. Узоры инея в точности повторяли каждую прожилку. Оно рассыпалось снегом в сжатом кулаке, стекая каплями на синий ковер.       — Если простая метель выбьет ее из сил и заставит повернуть на половине пути, я пойму, что к большей правде она не готова. Пусть думает, что все решения принимает сама.       С бредовой головой и хаотичностью во взгляде и мыслях Лотта ступала по, нерасчищенной от снега, тропе. Тяжелый меховой плащ приходилось придерживать озябшими пальцами, чтоб не слетел от безумных вихрей танца метели. Холод кусался не только снаружи, он изгрызал грудную клетку, обгладывал ребра и въедался в сердце. Холод, от которого не спасло бы ни одно пальто.       Импульсивность однажды сведёт ее в могилу, но пока – она продолжала свой бессмысленный путь. Черная туча внутри грохотала раскатистым смехом, давила на виски, заставляла морщиться и останавливаться, придерживаться за стволы деревьев, чтоб не покатиться со склона горы.       Все как во сне. В том самом кошмаре, от которого Лотта хотела проснуться, осознать, что все неправда. Но отрезвляющий мороз, хлеставший по щекам, путавший волосы, твердил об обратном. Вот она – правда. Правда, в которой она проглатывала протесты, застрявшие в горле. Глубоко вдыхала. Кровоточила из невидимых ран. Спотыкалась на каждом шагу, снова и снова пыталась, но этого всегда оказывалось недостаточно. Тогда ярость становилась ближе, чем собственное "я". Со временем она стала понимать: это одно и то же.       Эмоции бушевали под кожей. Лотта больше не хотела задаваться вопросом "почему?", а просто принимала то, что есть. Новые знания порождали новые вопросы, а поиски вводили в еще большие заблуждения. Так рождался парадокс. Она искала тропу, с которой сошла, но повсюду виднелись лишь собственные следы.       В сапоги уже насыпалось снега. Лотта остановилась под деревом и сняла сапог, попыталась вытрусить из него снег. Какой был в этом толк, если, стоит поставить его на землю, и мерзопакостные ледяные комки вновь наполнят его? Порой Лотта чувствовала себя такой странной и глупой. Ее злость была глупа до стёртых в кровь костяшек и нахлынувших от эмоций слёз. Разочарование – болезненно, словно кривое лезвие, торчащее где-то в позвоночнике. И обида странная, как будто мираж, преследующий тёмными урывками, возвращая в ужасные дни. Что она должна чувствовать после всего, что узнала этой ночью?        Лотта так лихорадочно искала истину в острове, что позабыла о своих корнях. Обиды на отца с матерью были так сильны, что в какой-то момент просто покрылись пылью безразличия. Ее всегда интересовало, почему все в ней отличается от жителей Двора Зимы, но никогда в полной мере не задавалась вопросом, откуда она здесь? Ухватилась за остров, но позабыла узнать себя.       От бессилия Лотта упала на снег, привалившись спиной к дереву. С ветки грохнулся комок снега, разбившись о капюшон. Мысли не хотели выстраиваться в одну линию, шепот, исходивший от тучи, разбивал их после каждой попытки стать чем-то цельным. Молнии порывались вырваться, выплеснуться на округу. Лотта не позволяла им. Один сильный всплеск магии, и она свалится в забытие посреди густого леса, а на утро ее внутренности сожрут бродячие фейри. Укутавшись в плащ, Лотта обняла колени и стала думать.       Эйрлис наверняка отчитал бы ее, увидев, где она сидит и в котором часу. В темном лесу, в метель, среди ночи, сбившаяся с пути. Чужое присутствие не ощущалось. Может, она просто стала слишком уж беспечной, чтоб подумать о своей безопасности. Поддалась порыву и сбежала. Наверняка выглядела сейчас жалко. Лотта надеялась, что Рейвен не видит ее сейчас. В глубине души хотелось верить, что он рядом.       "Каллиас заботится о тебе, больше, чем ты думаешь…"       Слова Виваны внезапно напомнили о себе. Расскажи он правду сам, Лотта даже не подумала бы сбегать. Все что-то скрывали и считали ее недостойной знать правду. Считали несмышленой девчонкой, которая слишком уж молода, чтоб понимать их замыслы. Она все еще помнила тот прищур, с которым Каллиас смотрел на нее каждый раз, стоило спросить про сон или остров.       "Мы ошиблись дважды: когда спутали тишину с затишьем и когда слишком привязались к тебе." Она докажет, что больше не нуждается в их защите, опеке и жалости. Прямо сейчас преодолеет чащу и дойдет до города. Больше не нужна ничья помощь, покровительство и одолжения. Лотта и сама сможет за себя постоять. Она больше никогда ни о чем не спросит и не попросит. На все вопросы найдет ответы. Не будет ни от кого зависеть. С этими мыслями она и направилась дальше. Ей следовало бы прекратить воображаемые разговоры в голове и начать думать о действительно важных вещах. Мысли больше не возвращались к Каллиасу, они были занятыми едкими переговорами с хмурой тучей. Вся беседа заключалась во взаимных издевках, кто кого больнее ужалит. Только вот у облака не было чувств, а Лотта не могла отделаться от мысли, что поливает грязью саму себя. Если она сможет преодолеть чащу, то сможет, что угодно. Никакой жалости и сомнений, усталости и слабости. Дома она обязательно напьется горячего чая и отоспится как следует. А потом... Ей нужно стать сильнее. Сильнее во всем.       Выйти из лесу и спуститься с горы Лотта смогла только после полудня. Метель никак не унималась, из-за чего волосы, выбивающиеся из-под плаща, и ресницы покрылись инеем. Сдаваться Лотта не собиралась. Впереди лежала снежная равнина и перелесок. Ничего такого, с чем она не смогла бы справиться. Обычная прогулка для жителей Двора Зимы. Плевать на метель, кусающую за нос, кончики ушей и костяшки пальцев. Лотта не будет скулить. Не будет! Хотя очень хотелось.       Сдаться – стыдно.       От этого и отталкивалась. Эта мысль и заставляла передвигать ноги, черпая колючий снег сапогами. Если сдаться, Каллиас никогда не перестанет тыкать ее носом в собственную слабость. Никогда не перестанет считать ее ребенком, никогда не станет считаться с ней. Как много можно вынести из чистого упрямства?       Все мысли о ледяной колыбели сменились мечтаниями о теплом одеяле и мягкой подушке. Сколько книг о храбрых воительницах было прочтено. Лотта не могла вспомнить ни одну из них, кто позволила бы себе даже мысли о безмятежном сне. А сама хотела свалиться в мягкую белоснежную перину под ногами, забыть про все стремления, про мнимую борьбу, которую сама себе придумала. Может быть Эйрлис был прав: чтоб тверже шагать по дороге судьбы, всем нужен враг, как тень – свету.        — О, моя милая заблудшая… – послышался утробный смех Облака. – Ты хочешь найти путь, но ищешь его в чужих битвах.       — Хватит… – холодный воздух опалил горло, просочившись сквозь стучащие зубы. – Подслушивать мои мысли.       Ну вот. Теперь она разговаривает сама с собой.       — Но скажи, если ты нуждаешься во враге, значит ли это, что без него ты – ничто? Может, дело не в пути, а в страхе быть пустой?       Лотта остановилась, втянула холодный воздух через нос. И правда. От собственной глупости даже вырвалось пару смешков. Лотта взглянула в затянутое тучами небо, ветер хлестнул по щекам, сорвал капюшон с головы.       — Вот такая я безнадежная…       — Разве крыло Правителя не было твоей тюрьмой? Разве не оно сделало тебя слабой? Ты хочешь свободы? Тогда перестань ждать, пока кто-то станет твоей тенью. Сама стань бурей. Возьми мою силу, мы вместе найдем остров и все ответы. Я – не враг, я – часть тебя. И когда свет отвернется, только я...       — Скройся! Я справлюсь без тебя, – перебила его Лотта, стукнув себя по груди. Облако скептично хмыкнуло и зарокотало.              

━━━━━━ ･ ☪ ･ ━━━━━━

      Эйрлис проводил обход по коридорам первого этажа. Осматривать здесь было нечего. Днем сновали слуги, а ночью – ни души. Однако, обязанности есть обязанности. День выдался насыщенным.       После полудня Эйрлис встречал Верховного Правителя вместе с госпожой Двора Зимы и ее сестрой. Лотты с ними не было. Неужто решила остаться в горах? На вопросительный взгляд Эйрлиса, Верховный Правитель ничего не ответил, но явно уловил его суть. Наверняка пыталась избежать утренних тренировок. И кто бы мог подумать, что в этой девушке столько хитрости?       К ночи Эйрлис уже и забыл думать за Лотту. Пусть и дальше прячется. Мысли кружились вокруг Энолы. Несмотря на то, что Капитан передал свой приказ через Эйрлиса, чтоб не гонять девушку, едва вступившую на службу, ей все равно понадобилось отправиться в город. Поэтому обратный путь от границы они проделали вдвоем. Энола оказалась очень общительной и открытой, Эйрлису даже не приходилось думать над беседой, девушка щебетала обо всем на свете. А как сверкала ее улыбка. Даже при одной мысли о ней, щеки невольно горячели.       Из мечтаний об Эноле Эйрлиса вырвал шорох, доносившийся из кухни. Подкравшись к двери, гвардеец притаился и прислушался. Кто-то, не скрывая своего присутствия, нагло копошился в провизии.       Эйрлис сжал рукоять меча, но вытаскивать клинок не спешил. Вряд ли это был вор – слишком уверенно вел себя незваный гость. Да и что можно украсть на кухне, кроме хлеба да сыра?       Приоткрыв дверь, он заглянул внутрь. В полумраке маячила тонкая фигура, уверенно двигавшаяся среди полок и столов. Лунный свет пробивался сквозь небольшое окошко, освещая темную растрепанную копну волос.       — Ты хоть понимаешь, что тебя могли прирезать? – спокойно, но достаточно громко произнес Эйрлис.       Фигура вздрогнула, но не бросилась бежать. Вместо этого раздался смешок.       — Если бы ты был таким опасным, как пытаешься казаться, уже давно бы это сделал, – ответила девушка, оборачиваясь.       Лотта.       Конечно же, Лотта.       Эйрлис тяжело вздохнул и, прислонившись к косяку, скрестил руки на груди.       — Очень смешно. А теперь вспомни, в какие времена мы живем.       — Во времена черствого хлеба, как я погляжу, – съязвила Лотта и попыталась откусить твердую булочку. – Я зверски голодная, а здесь ничего съестного!       Эйрлис покачал головой и, оттолкнувшись от косяка, молча направился к дальнему шкафу. Лотта с прищуром наблюдала за ним, продолжая тщетно жевать булочку.       — Если сломаешь зуб, к лекарю не поведу, – бросил он через плечо.       — Я прошла сюда не менее двадцати лиг! – возмутилась Лотта, стукнув одеревеневшим ломтиком хлеба по столешнице.       — Со Двора Зари шагала? – хмыкнул Эйрлис и открыл неприметную деревянную дверцу, за которой пряталась плетеная корзинка, заботливо накрытая тонким белесым полотенцем. – Остатки с ужина. Молоко будешь?       Лотта похлопала ресницами и неуверенно кивнула, прошла вглубь кухонного помещения. За всю свою жизнь здесь она даже не успела побывать. Ночью не видела смысла приходить, а днем сновали слуги, что не протолкнуться.       Эйрлис без лишних слов снял кувшин с полки, наполнил глиняную кружку и протянул Лотте. Она взяла ее обеими руками, словно опасаясь уронить.       — И когда ты успел выучить все тайники кухни? – спросила Лотта, делая неторопливый глоток.       — Когда тебе приходится патрулировать ночью, лучше знать, где найти что-то съедобное, – пожал плечами Эйрлис. – Хотя бы чтобы не таскать у поваров по утрам.       Лотта кивнула, запрыгнула на столешницу, отломила кусочек уже остывшей булочки и попробовала на вкус. Намного лучше того камня, что ей попался раньше. Ненадолго повисло молчание. Эйрлис налил себе молока и уселся рядом с Лоттой, выбирая в корзине булочку помягче.       В окна врезались снежинки, завывала метель, подпевая голодным волкам. На кухне, где печи едва ли успели остыть, навязчивая холодная вечность зимы не могла их коснуться. Лотта смотрела в окно и понимала, как устала от этого белоснежного безумия. Порой казалось, что холод уже течет по венам, а сердце вскоре перестанет биться, стоит ему покрыться кривыми кристалликами льда. Единственное прекрасное в зиме было то, что, побывав в ее царстве, можно по-настоящему прочувствовать прелесть тепла.       — Так что произошло то? – внезапно вырвал из размышлений Эйрлис, прожевав свою булочку.       — Ты любишь зиму? – невпопад спросила Лотта, неотрывно глядя в узкое окошко почти под потолком.       Эйрлис проследил за ее взглядом, ненадолго погрузившись в раздумья. Они так редко болтали о чем-то столь обычном, что оба не смогли бы припомнить последний подобный разговор.       — Люблю, – неуверенно ответил Эйрлис, не уловив причину вопроса. – Если не любить, долго не протерпишь ведь.       — И ты никогда не хотел увидеть, например, лето?       Лотта, наконец оторвавшись от окна, повернулась к Эйрлису и едва не столкнулась с ним лбами. Она захлопала глазами и откусила кусочек от булочки.       — Не хотел, – покачал головой Эйрлис и отодвинулся от нее чуть дальше, запил слова молоком. – Говорят, что Верховный Правитель слепил нас из снега, поэтому в других Дворах мы просто растаем.       Лотта расхохоталась, чуть не расплескав молоко из кружки. Эйрлис нахмурился и вскинул одну бровь.       — Так говорят лишь те, кто книг в руках никогда не держал, – быстро успокоившись, ответила она и выдохнула, слегка ссутулившись. – А я вот не люблю.       — Тебя никто не заставляет, – пробурчал Эйрлис, не оценив упрек в свою сторону. – Если не нравится – никто не держит, иди и найди другое место.       — Именно это я и собираюсь сделать.       Эйрлис поднял на нее взгляд, словно не ожидал услышать подтверждение. Холод в его глазах сменился беспокойством и смятением. Он часто скрывал другие чувства за этой маской безразличия, в прочем распознать их уже не составляло труда. Эйрлис имел привычку закусывать щеки, когда от чего-то тревожился, так Лотта и угадывала его настроения.       — Куда? – чуть погодя, спросил он, отвернувшись. Эйрлис отпил из кружки, но та оказалась пуста, пришлось отставить в сторону.       Лотта в ответ лишь пожала плечами. Она понятия не имела, как добраться до острова, не владея перебросом, а значит этот план откладывался на неопределенный срок. Но, даже если там ничего нет, жажда исследований и любопытство подстегивали отправиться в путь. Разве не интересно, что может скрываться за непроглядными туманами необитаемого острова? Может именно она станет первой, кто нанесет его на карту? Эта мысль не оставляла в покое.       — Куда-нибудь. Разве это важно?       — Что за дурость: направляться туда, куда сама не знаешь? – взъелся Эйрлис. Идея Лотты ему претила настолько, что он даже соскочил с кухонного стола.       — Что за дурость: всю жизнь оставаться на одном месте, когда Мать даровала нам целый мир? – в том же тоне ответила Лотта, закинув ногу на ногу.       — Делай, что хочешь. Я в этом не участвую, – бросил Эйрлис и направился к выходу из кухни. Продолжать разговор был не намерен.       — А тебя никто и не звал.       Дверь с шумом захлопнулась. Лотта вздохнула. Что делать дальше – непонятно, но было ясно лишь одно: тренировка начнется рано утром, а уже далеко за полночь. Соскочив с каменной поверхности, Лотта прошмыгнула за дверь.       Из-за ночного караула Эйрлис на утреннюю тренировку не явился, Каллиас тоже не почтил ее своим присутствием. Раньше Лотта приняла бы это за шанс вернуться в теплую постель, выспаться, но не сегодня. Сегодня она начала с пробежки в одиночку, а закончила контролем магии. Так было даже спокойней, никто не лез со своими наставлениями, не тыкал ее носом в ошибки, которые она и так прекрасно видела. Никакой тебе спешки, никаких замечаний и недовольств. Лотта занималась в своем темпе, прислушивалась к ощущениям и совсем немножечко ворчала о том, что никто ей не нужен.       А вот научиться совершать переброс в одиночку оказалось не так уж просто. Как бы Лотта не старалась, ничего не выходило. Она просто не понимала, как можно за долю секунды перенести свое тело с одной точки в другую. Все её попытки заканчивались слабым вихрем воздуха – и всё. Ни вспышки, ни холодка в груди, ни того ощущения разрыва пространства, о котором она читала в книгах.       Каллиас никогда не учил её этому. Он говорил, что рано, что опасно, что нужно сперва научиться удерживать внутренний поток. Но Лотта устала ждать. Если бы она слушала его каждый раз, до сих пор метала бы шары по ледяным глыбам.       — Ну давай, – пробормотала она сквозь зубы. – Что со мной не так?       Она сжала кулаки, снова встала в нужную позицию, мысленно указала себе точку – кромку тренировочного круга. Почувствовала жар в груди. Поток пошёл… но рассыпался. Внезапно. Будто оттолкнулся от невидимой стены.       Её отбросило назад. Не сильно – но достаточно, чтобы упасть на спину и погрузиться под снег.       Лотта не сразу поднялась. Глядела в небо, сжав зубы. Просить помощи? У Каллиаса? У того, кто не только отказался учить её этому, но и всю жизнь держал во лжи? Ни за что.       — Мне не нужен ни он, ни его дурацкие методы, – прошептала она.       Ветер прошелестел в сухой траве. Сколько раз он говорил, что сила – это ответственность. А что, если сила ещё и выбор?       Она встала, отряхнулась и снова приготовилась. Попытка номер… какая уже? Неважно. Главное – не останавливаться.       Только в этот раз что-то изменилось. В воздухе, в земле. Внутри неё.       Мир будто затаил дыхание.       И снова – ничего.       Магия распалась в руках, как пепел.       Лотта чувствовала себя такой беспомощной, мысли каждый раз возвращались к Каллиасу. Детская привычка бежать к нему, как только что-то вываливалось из рук. Но ведь сейчас в замке была еще и Авин. С ним. С Виваной. Возвращаться туда… было почти так же мучительно, как провалиться под лёд.       Но другого пути не было. Авин знала больше, чем говорила. И если кто-то и мог помочь ей понять, что происходит с её магией, так это она.       Только не сейчас. Не при них.       Лотта встала. Ей нужно было дождаться момента, когда Авин останется одна. Или создать этот момент самой.       Она вышла с тренировочного поля, будто сквозь туман. Магия не слушалась, но внутри зрела решимость – тяжёлая, упрямая, как ледяная глыба.       Замок дышал тишиной. После тренировки Лотта чувствовала себя словно чужая в этих коридорах: каждый шаг отдавался эхом, каждый взгляд стражников казался подозрительно долгим.       Она знала: Авин почти не покидала восточное крыло, когда гостила во дворце. Там, где располагались апартаменты Виваны. И Каллиас – конечно же, он. Они всегда втроём. Замкнутый круг, куда Лотте теперь не было хода.       Она подождала до вечера. Ушла в свою комнату, сбросила грязную тренировочную одежду, оставила на постели скомканный плащ. На ужин так и не явилась. Попросила Янэс принести еду прямо в комнату. Правда, пришлось рассказать служанке про причину ссоры с названными родителями. Но и здесь Лотта решила взбунтовать – и солгала. Отдав грязные тарелки после ужина, она подождала еще какое-то время, мечась по комнате в нетерпении. Когда часы пробили полночь, Лотта облачилась в простую тунику и штаны, бесшумно выскользнула из комнаты.       Тихо ступая по коврам, она двигалась по направлению к восточному крылу. Лестницы, арки, витражи – она знала этот путь наизусть. Каждую петлю, каждый карниз. Лишь у развилки у библиотеки она замерла, прислушалась. Слева – шаги. Быстрые, но легкие. Служанка? Нет, кто-то тянул за собой подол. Вивана. Лотта узнала её походку – осторожную, в меру тихую, но не скрывающую присутствия.       Отойдя в тень колонны, Лотта позволила ей пройти мимо. Вивана скрылась за поворотом, и тогда Лотта продолжила.       Авин будет одна. Она должна быть одна – Лотта верила в это с тем упрямством, которое граничит с безумием.       Дверь её покоев была не заперта. Конечно – кто осмелился бы? Лотта вошла бесшумно, зная, что любая магическая защита сразу бы отозвалась на её прикосновение. Но… ничего. Тишина. Лишь мерцание свечей, отражение в зеркалах. И – голос.       — А постучать?       Авин стояла у окна, спиной к ней. Волосы распущены, тень от профиля ложилась на мраморную колонну. Не обернулась, но Лотта почувствовала: знала с самого начала. Она и сама не поняла, почему так нагло ворвалась в ее комнату. Решимость била через край, но это же не означало, что можно отбросить манеры.       — Прости, замечталась, – ложь, в которую окружающим уж слишком легко поверить.       Когда Авин повернулась лицом, Лотта разглядела у нее в руках пяльцы и иглу, с, продетой в ушко, ниткой. Авин вышивала очередную картину. Когда-то она говорила, что вышивка помогает ей очистить разум и сосредоточиться на моменте. От чего она очищала свой разум сейчас?       — Ясно, – самым спокойным и понимающим тоном ответила Авин. – Как прогулялась?       Лотта хмыкнула, проходя вглубь темной комнаты, углы которой освещались лишь языками пламени свечей. Ее «прогулка» длилась почти сутки, но кто она такая, чтоб жаловаться?       — Превосходно, – сказала Лотта, усаживаясь в кресло и вытягивая ноги. – Спустилась с заснеженной горы, немного поболтала с вороной, потеряла сапог в сугробе, шла босиком через лес, потом пустошь… ну, в общем, обычный воскресный день.       Авин слегка наклонила голову, но так и не улыбнулась. Она отложила пяльцы на край кровати, долго и задумчиво глядела на тлеющие свечи на камине, закусив губу. Лотта и предположить не могла, о чем та думала. Пляшущие тени на лице тоже не выдавали секрет помыслов Авин. Были ли это отголоски вины, или же она не решалась спросить, чем заслужила такую язвительность.       — Выпить хочешь? – в итоге нарушила тишину Авин.       — Нет.       Авин кивнула, но себе в бокале не отказала. Было что-то осторожное в ее движениях. Куда подевалась вся резвость и веселость?       — Я слышала, ты пыталась сделать переброс, – тихо сказала она, глядя в наполняющийся алой жидкостью бокал.       — Ага, – Лотта скрестила руки на груди. – Если ты хочешь сказать, что это было глупо, можешь не утруждаться. Я и сама знаю.       — Тогда зачем пришла?       — Потому что ты – единственная, кто не смотрит на меня так, будто я должна просить разрешения дышать.       Авин чуть приподняла бровь, и в её глазах мелькнуло что-то, похожее на одобрение. Она сделала пару глотков из бокала и присела в кресло рядом.       — Знаешь, переброс – не трюк и не подвиг. Это – навык. И если ты решила учиться без наставника, то хотя бы начни с основ.       — Каллиас сказал, что мне рано. – Лотта чуть сжала кулаки. – Что я не готова. А я устала от его «не готова».       — Ты действительно не готова, – спокойно ответила Авин. – Но это не значит, что ты не можешь начать учиться.       Лотта опешила.       — Ты не чувствуешь магию тела, Лотта. Ты ощущаешь поток – да. Ты умеешь направить его, сорвать с места, но ты не слышишь, как откликается на него твоя плоть. А переброс – это не просто разрыв пространства. Это согласие каждой кости, каждого сухожилия исчезнуть и собраться заново. Без этого ты будешь просто… взрываться. Или падать, как сегодня.       — Ты видела?       — Конечно. Я все вижу.       Авин придвинулась чуть ближе, подперев голову ладонью.       — Я не стану твоим наставником. Но если хочешь – могу показать, с чего начинать. Без обещаний, без посвящений, без Каллиаса.       Лотта сглотнула.       — Почему ты мне помогаешь?       — Потому что я тоже когда-то начинала вот так. Без учителя. Без одобрения. И без права на ошибку.       И в этом было что-то такое – знакомое, болезненное – что Лотта впервые за весь день позволила себе кивнуть.       — Ладно. Только не говори ему. Ни слова.       — Ни слова, – Авин усмехнулась уголком рта. – Завтра на рассвете. У задней стены арсенала. Там безопасно. И никто не увидит, если кое-кто снова плюхнется в снег.       Лотта покраснела от припоминания приземления на собственную задницу, но ничего не сказала. Вместо этого поднялась с кресла и, кивнув напоследок, скрылась за дверями комнаты.       Рассвет выдался стальным и ясным. Лёгкий иней припудрил булыжники внутреннего двора, воздух щипал щёки, как будто напоминал: весна в этих землях не наступит никогда.       Она пришла к арсеналу раньше – не могла усидеть. Бессонная ночь не измотала, а, наоборот, держала её на ногах, будто вся усталость выгорела за одну ночь ожидания. Сердце стучало неровно, не от страха – от нетерпения. Наконец-то – настоящая тренировка, на которой она точно научится чему-то стоящему. Первый шаг. И пусть всего лишь к основам – но к тем, что могут стать чем-то большим.       Каменная стена за арсеналом дышала тенью. Здесь, между башнями, редко проходили стражи. Запах ржавого железа и старой смолы витал в воздухе, а лёгкие лучи пробивались сквозь зубцы, освещая потрескавшуюся кладку.       Лотта встала лицом к солнцу и закрыла глаза.       — Представь, как это будет, – сказала себе. – Мгновение – и ты уже в другом месте. Ни шагов, ни усилия, только вспышка. С этим умением можно в два счета добраться до острова и также быстро оттуда убраться. Никто никогда и не узнает.       Но в глубине оставалась колючка. Она не была уверена, что сможет. И не из-за магии – из-за себя. Последнее время Лотта уж слишком часто надеялась, что сила вытянет там, где не хватает понимания. Сегодня так не выйдет.       — Ты пришла раньше, – сказала Авин за спиной.       Лотта обернулась. Авин шагала легко, с чётким, почти танцевальным ритмом. На ней был тускло-серый плащ, затянутый на талии ремнём, и волосы убраны высоко, в кольцо, открывая лицо – спокойное, но сосредоточенное.       — Не могла спать, – коротко сказала Лотта.       — Хорошо, – кивнула Авин. – Громкие головы редко слышат тихую магию. Может сонливость поможет тебе погрузить разум в тишину.       Она обошла Лотту, оглядела площадку.       — Мы не будем делать переброс. Не сегодня. Сегодня ты начнёшь с корня – с того, чему Каллиас, вероятно, не придал значения. С того, как ты стоишь. Как дышишь. Как думаешь, когда думаешь, что используешь магию.       Лотта нахмурилась.       — Я думала, ты покажешь… ну, что-то настоящее.       — Это и есть настоящее, – спокойно сказала Авин. – Без этого – всё остальное игра. А игра с потоками заканчивается либо болью, либо смертью.       И в её голосе не было пафоса. Только знание. Опыт.       Лотта выпрямилась.       — Тогда давай начнём.       Авин кивнула, и тренировка началась. Без вспышек. Без магии. Только с дыханием, шагом, и медленным, упрямым стремлением к пониманию.       Авин встала напротив Лотты, легко, почти не касаясь земли. Казалось, её тело несло в себе собственный ритм, незаметный, но точный, как тихий метроном.       — Магия течёт сквозь тебя, – начала она, – но тело – это сосуд. И если сосуд трещит, льётся всё мимо.       Она указала на каменный выступ у стены.       — Сядь. Прямо. Ровно. Спина – как струна, ноги на земле.       Лотта села. Сначала это казалось глупым: она пришла тренироваться, а её сажают, как на урок благородных манер. Но она подчинилась. И когда спина выпрямилась, плечи опустились, а ладони легли на колени – почувствовала, как холод камня входит в кожу. И одновременно – что-то выровнялось внутри.       — Теперь закрой глаза, – сказала Авин. – И дыши. Не спеши. Не думай о перебросе, не думай ни о чём. Просто слушай. Что говорит тебе воздух. Что говорит земля.       Лотта пыталась не скривиться. «Слушай воздух» – звучало как цитата из затёртого учебника. Но она послушалась. Сделала вдох. Медленно. Потом выдох. И ещё раз. И ещё.       И вдруг услышала.       Сначала – тишину. Но тишина была не пустой. В ней таилось движение: ветер, проходящий сквозь трещины в стене, хруст инея, скрип древесины в воротах. Даже собственное сердце – тук, тук – вдруг стало отчётливым, как зов.       — Вот, – сказала Авин. – Ты слышишь. Это первый уровень потока – не магия, а ритм мира. Без него – ты всегда будешь идти вразрез.       Она подошла ближе.       — Теперь медленно направь дыхание в грудь. Почувствуй, как оно расширяет тебя изнутри. Представь, что ты зачерпываешь магию не из воздуха, не из мыслей – из этого дыхания. Из тела.       Лотта сделала, как велела Авин. Сначала – ничего. Но на выдохе – словно тёплая дрожь прошла по позвоночнику. Не магия – осознание. Связь. Внутри. Живая и упрямая, как родник под камнями.       — Это твоя точка опоры, – сказала Авин. – И пока ты не научишься стоять на ней – ни один переброс не будет успешен. Потому что ты будешь рваться вперёд, не зная, откуда идёшь.       Лотта открыла глаза. Мир показался чуть иным. Чище. Прозрачнее.       — Ещё раз? – спросила она.       Авин впервые чуть улыбнулась.       — Ещё сто раз. Пока тело не начнёт двигаться само, как дыхание. Тогда, может быть… ты совершишь первый шаг.       И Лотта кивнула. Слишком упрямая, чтобы сдаться. Слишком внимательная теперь, чтобы торопиться.       В следующие дни жизнь разделилась на два слоя. Один – привычный, дневной: тренировки с остальными, редкие, холодные встречи с Каллиасом, пустые разговоры за ужином, где каждый говорил только то, что было удобно. Другой – тайный, как внутренний огонь. Он начинался с рассветом и длился до первого звонка стражей на смену: за арсеналом, в холоде, тишине и сосредоточенности.       Каждое утро – те же шаги: дыхание, центрирование, работа с вниманием. Авин не спешила. Она не разъясняла – она направляла. Порой одним словом, порой – взглядом.       — Твоя левая нога держит напряжение, – говорила она. – Ты хочешь убежать, прежде чем встанешь.       — У тебя плечи говорят быстрее сердца, – или:       — Поток – это не буря. Это русло. Ты можешь стать водой, но сначала – стань берегом.       Поначалу Лотта раздражалась. Хотелось вспышек, силы, движения. Но раздражение вскоре вытиснилось другим – тёплой жаждой понимания. Она начала слышать. Не только звуки. Себя. Как дышит. Как едва заметно смещает вес при малейшем волнении. Как сжимает кулаки от одного воспоминания о Каллиасе – и как магия тут же откликается, грубо, рвано.       — Вот почему у тебя не получалось, – сказала Авин на четвёртое утро. – Ты заставляла поток идти за злостью. Но злость – это ветер, не течение. Он ломает, но не несёт.       На пятый день всё изменилось.       Упражнение было то же, что и всегда. Лотта стояла с закрытыми глазами, в позиции переноса: колени слегка согнуты, тело в балансе, внимание собрано в точке между солнечным сплетением и грудью.       — Представь, что твоя цель – это не место. Это состояние. Ты не переносишься в точку. Ты уже в ней. Просто задержалась на мгновение в другом месте, – сказала Авин.       Лотта вдохнула – и на выдохе… вдруг почувствовала, как всё вокруг сместилось. Её тело будто на миг стало легче, мягче, текучее. Земля под ногами – чуть дальше. Плечи – чуть иначе. Глаза открылись сами – и она стояла на шаг правее, чем начинала.       — Что… – прошептала она.       Авин стояла, склонив голову.       — Это ещё не переброс. Это – сдвиг. Но с него всё начинается.       Лотта улыбнулась. Медленно. Впервые – без горечи.       — Тогда завтра… я сделаю шаг дальше.       — Не завтра, – строго сказала Авин. – Сначала – ты повторишь это сто раз. Пока тело не забудет, что есть другое состояние.       И Лотта снова кивнула. Потому что теперь знала: нет ничего ценнее, чем первый настоящий шаг. Даже если его никто не заметил – кроме тебя самой.       На девятый день Лотта проснулась до рассвета, ещё до того, как звон стражи возвестил смену караула. В теле не было усталости – только нетерпение, затаившееся в лёгких, как хищник перед прыжком.       Снег все также лежал на земле, за ночь даже успел припорошить вчерашние следы. Лёгкий иней расцветал на каменных колоннах, а на горизонте застывшее небо едва начинало бледнеть, переходя от синевы в серебро. У арсенала её уже ждала Авин – привычно улыбчивая, собранная, будто была частью этого неподвижного пейзажа. Лотта только кивнула, в этот раз без слов.       Она встала на площадку. Сделала выдох – и замерла. Всё уже было знакомо: положение тела, концентрация, тот самый точечный жар в груди, который она научилась удерживать, не разгоняя. За эти дни сдвиг стал почти естественным – как задержка дыхания на вдохе.       Но сегодня – не просто сдвиг. Сегодня она должна была решиться.       — Представь точку, – сказала Авин, не приближаясь. – Но не гонись за ней. Почувствуй, как ты уже в ней. Внутри неё. И вся эта плоть, кости, движение – лишь след от того, кем ты была мгновение назад.       Лотта видела перед собой край площадки. Всего пара шагов. Но ей не нужно было шагать. Она чувствовала жар внутри – он был другим. Не как вспышка. Как водоворот: глубокий, тянущий, собранный.       Секунда – и…       Холод. Вкус магии – металлический, как ртуть на языке. Момент смазанного ощущения, будто кожу сорвало с тела и снова надело обратно.       Глаза открылись сами собой.       Она стояла у кромки.       Не на шаг правее. Не чуть ближе. А там, где и задумала.       Мгновение – и реальность настигла её. Сначала дрожь в ногах. Потом – сердце, которое ударило слишком сильно, пропустив такт. Потом – голос Авин:       — Вот и всё.       Лотта медленно выдохнула. Руки дрожали, но не от страха. От восторга. От осознания, что смогла.       — Это был переброс? – спросила она хрипло.       — Это был первый, – ответила Авин. – Не чистый. Не совершенный. Но твой.       Она подошла ближе. – А теперь, Лотта… забудь его.       Лотта удивлённо подняла голову.       — Что?       — Запомни ощущение. Запомни, как это не больно. Как это возможно. А сам переброс забудь. Иначе начнёшь гнаться за формой, а не за сутью. – Авин расправила и без того прямые плечи. – Завтра – повторишь сама. И снова. Пока твой поток не станет дорогой, а не прыжком.       Лотта ничего не сказала. Только снова посмотрела на площадку. Там, где ещё недавно – не могла.       А теперь – могла. И облако внутри отзывалось тишиной, и Лотта не решилась его тревожить, как бы ни желала позлорадствовать и утереть ему нос.       На следующее утро Лотта пришла на тренировочную площадку пораньше. Солнце уже успело подняться над горизонтом, окрасив небо в ярко-голубые тона, воздух был терпким и холодным, как металл. Эйрлис находился у дальнего края площадки, отжимался в чётком, выверенном ритме, движение за движением. Услышав шаги, он поднял голову, не сбиваясь с темпа, и взглянул на Лотту:       — Удивлён, что ты пришла. После того, как вчера выдохлась уже на середине упражнения, я был уверен: утро начнётся без тебя.       — Спасибо за веру, – усмехнулась Лотта, потирая затёкшие плечи.       — Не вера, а опыт, – спокойно ответил он. – Вчера ты была как перетянутая струна. Что-то изменилось?       Она замялась. Не знала, с чего начать. И в конце концов – просто сказала:       — Я совершила переброс.       Эйрлис замер. Тишина между ними загустела, как морозный туман. Он сел, медленно, аккуратно, будто каждое движение теперь требовало контроля.       — Повтори.       — Я смогла совершить переброс. По-настоящему. На несколько шагов.       — С кем? – его голос стал тише, но в нём что-то зазвенело. – Кто-то был рядом?       — …Авин.       Эйрлис поднялся на ноги. Не быстро, не резко – но внутри Лотты всё сжалось. Его лицо было закрытым, но не отстранённым – наоборот, слишком внимательным.       — Ты тренировалась с Авин?       — Несколько дней. Утром. До общих тренировок. Я не хотела, чтобы кто-то знал. Особенно Каллиас.       — Значит, ты скрывала это и от меня.       Это было не обвинение. Но от того – ещё хуже. Она опустила взгляд, почувствовав укол вины.       — Я не хотела, чтобы хоть кто-то пытался меня отговорить. Потому что даже ты всегда видишь в первую очередь риск, – ответила она. – А я… Я должна была попробовать. Я не могла ждать, пока Каллиас соизволит «разрешить» мне двигаться вперёд. Это моё время и моё решение.       Эйрлис смотрел на Лотту так, словно искал что-то в её лице. И, наконец, угрюмо сказал:       — Делай, что хочешь. Ты же свалить собираешься, тебе для этого переброс нужен?       Лотта часто заморгала, сложив руки на груди. Его слова будто хлестнули по лицу. Так легко, так пренебрежительно, словно всё, что она делала, теперь обесценилось одной брошенной фразой. Не вопрос, не попытка понять – обвинение, завёрнутое в равнодушие.       Где-то глубоко внутри эта несправедливость зашипела, словно раскалённый металл, погружённый в холодную воду. Он ведь знает её лучше других. Или должен был бы знать. И всё равно выбрал самые больные слова.       Проще считать, что я сбегаю, чем признать: я иду туда, куда ты боишься ступить вместе со мной.       Лотта стиснула зубы. Грудь сдавила острая, колючая тяжесть. Она не хотела злиться. Не хотела снова оборачиваться ледяной стеной. Но от его взгляда, от этих колючих фраз ей было тошно. Потому что за этим стояло то самое – недоверие.       — Вот и сделаю, – Лотта пожала плечами, глядя прямо в ореховые глаза, – тебя это никак не касается, не правда ли?       — Именно. Ничего в твоей жизни меня не касается. Ты всегда думала только о себе.       Лотта будто бы замерла на месте, хотя снаружи всё осталось прежним – прямой взгляд, высоко поднятый подбородок. Но внутри что-то болезненно ёкнуло. Не от слов – она привыкла к его резкости – а от того, как он их сказал: чужим, ровным голосом, без привычной колкости. Словно снова возвел между ними стену. И это задело куда сильнее.       — Я не прошу тебя поддерживать меня. Не умоляю. Но будь честен, Эйрлис: ты злишься не потому, что я ухожу. А потому, что не можешь удержать меня рядом.       Он резко поднял взгляд, и в этот момент в нём мелькнуло нечто почти болезненное. Лотта поймала этот миг – и этого хватило.       — Вот и всё, – мягко сказала она. – И знаешь, мне жаль. Потому что я всегда думала, что, если кто и поймёт, почему я хочу идти дальше, так это ты.       Ответ последовал не сразу. Лишь спустя несколько секунд, когда тишина между ними стала почти невыносимой, Эйрлис хрипло выдохнул:       — Может, я и понимаю, – Он покачал головой, медленно, будто спорил сам с собой. – Но это ничего не меняет. Когда ты уйдёшь, у меня опять никого не останется.       Лотта замерла. Его слова прозвучали просто, без нажима, без упрёков – и от этого ударили сильнее. Это не было признанием вины или жалобой. Это была констатация факта.       — Эйра ушла – и ладно, за все эти годы я смирился с ее утратой. Но ты уйдёшь – и что тогда? – продолжил он уже тише. – Не потому, что я без тебя не справлюсь. Потому что потом здесь останется только пустота.       Лотта почувствовала, как внутри сжалось что-то неприятно тёплое. Он ведь не умел говорить о себе. Никогда не жаловался. Свою боль прятал за раздражением, за упрямством, за колючими словами.       — Эйрлис… – она шагнула ближе, но он чуть отстранился, сохраняя привычную дистанцию.       — Не надо, – оборвал он мягко, без злости. – Я не прошу тебя остаться. Знаю, не останешься. И не должен просить.       Лотта опустила взгляд. Где-то глубоко в груди разлилось чувство вины, липкое и тяжёлое. Но не потому, что она считала себя виноватой за свой выбор. А потому, что понимала, как много он терял – и как мало позволял себе признать.       — Я не хочу уходить так, будто нашей дружбы никогда и не было, – наконец сказала она. – Я ухожу не от тебя, Эйрлис. Я иду туда, куда должна. Это не одно и то же.       Он усмехнулся, криво, почти невесело.       — Знаю. Только от этого здесь, – он легко коснулся пальцами груди, – легче не станет.       Эйрлис ушел за тренировочными мечами, а Лотта осталась стоять посреди двора, ощущая, как ветер стягивает воздух вокруг в тонкую, колкую пружину. Она даже не пыталась скрыть раздражение. Его слова до сих пор звенели внутри, как будто в ней застряла едва заметная заноза.       Эйрлис вернулся молча. Без меча он, казалось, был гол, но с ним – снова собран, невозмутим, как всегда. Только руки сжимали рукоять чуть крепче, чем нужно.       — Ну? – бросил он, встав напротив. – Ждёшь, что я попрошу тебя передумать?       — Жду, когда ты, наконец, перестанешь вести себя так, будто я тебе враг, – отозвалась Лотта, вытягивая собственное оружие.       Движения Эйрлиса были резкими, словно и вправду готовился к бою. И в каком-то смысле – готовился.       — Ты ведь знаешь, почему мне сложно вести себя иначе, – бросил он, принимая стойку.       Лотта вдохнула глубже. Меч в её руках дрожал едва заметно, не от страха перед схваткой – от того, что ей слишком хотелось договориться словами, а не сталью.       — Ты можешь хотя бы постараться.       — Я, Котел побери, стараюсь! – отрезал он.       Лотта опустила взгляд. Ей хотелось объясниться, но каждый раз слова застревали в горле. Проще – идти вперёд молча. Труднее – признаться, что самой страшно.       Они сошлись без предупреждения. Металл встретился с металлом с резким лязгом, будто продолжая их разговор. Каждый выпад, каждый блок был точен, выверен, словно они говорили друг с другом на языке стали. Ежедневные тренировки наконец стали приносить свои плоды, что не могло не радовать Лотту и одновременно с тем приводить в смятение Эйрлиса.       Он бился молча, но его удары были чуть злее, чем обычно. Не по-настоящему жестокие – он знал её границы – но достаточно жёсткие, чтобы Лотта не забыла, с кем имеет дело.       Лотта держалась. Не отступала. Её клинок скользил по его защите, как слова – по его терпению. И чем сильнее он наседал, тем яснее она понимала: это не про злость. Это про страх остаться одному.       Они смотрели друг другу в глаза, и в этот момент Лотта осознала: он спорит с ней не вслух, а внутри себя. Там, за этой упрямой линией губ и колючими глазами, шёл свой – немой – разговор.       «Если я отпущу тебя – ты тоже уйдёшь. Как все. Как она. Поэтому я делаю вид, что мне всё равно. Проще злиться, чем просить остаться.»       Лотта видела это. Понимала. И всё равно не знала, как достучаться.       — Я не враг тебе, Лис, – прошептала она.       Но Эйрлис не ответил. Просто пошёл вперёд, быстро, решительно. И прежде чем она успела среагировать, её меч с резким стуком вылетел из пальцев, встрял в землю.       Лотта осталась стоять с пустыми руками, глядя, как он опускает клинок, будто и сам устал от этой потасовки.       — Уйдёшь, когда научишься меч держать, – бросил он через плечо и, не дождавшись ответа, направился прочь.       Лотта смотрела ему вслед, чувствуя, как в груди расползается всё то же знакомое чувство: щемящее, обидное, но без злости. Просто тяжесть, от которой невозможно отмахнуться.       Она опустилась на корточки, подбирая свой меч.       «Оставайтесь с юношей, вашим другом, чьи волосы белее горных вершин, и ваша душа не будет знать нарядов, недостойных вас.»       Правильно ли она поступала, решив ослушаться Рейвена?       Да кто он вообще такой?       Лотта не знала ни его лица, ни настоящего имени! Почему он решил, что она будет к нему прислушиваться? Но всё равно его слова зацепились где-то глубже, чем ей хотелось бы признать.       «Что он вообще знает обо мне?» – Лотта сжала рукоять меча чуть крепче, снова вставая.       Перед глазами всё ещё стоял Эйрлис – упрямый, раздражённый, колючий. Но рядом с ним ей было… безопасно. Потому что только рядом с ним она не чувствовала себя слишком слабой за своё любопытство или трусливой за то, что иногда боялась шагнуть в неизвестность.       «Может, Рейвен прав. Может, мне и не нужен этот остров.»       Но мысль сама отвергалась. Не потому, что ей хотелось упрямиться, а потому, что это было её желание. Её выбор.       — Я не откажусь только потому, что кто-то сказал мне "оставайся", – тихо пробурчала она себе под нос. – Почему все возводят из моего путешествия такую трагедию?       Лотта снова встала в боевую стойку, меч привычно лёг в руки, хоть и тяжеловато после их стычки.       «Спасибо, Рейвен. Но я сама решу, где место моей душе.»       Следующие несколько дней для Лотты слились в одно длинное, выматывающее утро. Сон укладывался в короткие, рваные отрезки. Порой ей казалось, что она не ложилась вовсе – просто садилась на край кровати, переводила дух и снова вставала.       Она не ждала помощи. И не просила.       С первыми лучами солнца Лотта выходила во двор и брала в руки меч. Каждый день она приносила на площадку все больше вещей, проверяя, как много сможет перебросить вместе с собой. Но даже переброс одного единственного меча оказался куда сложнее, чем она предполагала.       Переброс редко удавался с первого раза. Иногда вместо лёгкого перемещения её отшатывало, будто мир сопротивлялся. Иногда возникало неприятное ощущение – словно её кожу выворачивали наизнанку.       Но Лотта терпела.       Сжимала ладони в кулаки, собирала себя в кучу– и пробовала снова. С каждым днём расстояние увеличивалось. Не рывками, не рыцарским подвигом – нет. Просто упрямое «сегодня чуть дальше, чем вчера».       Когда магия начинала отниматься от сил, она меняла ее на меч.       Физическая тренировка шла проще. Тело слушалось охотнее, чем энергия. Лотта пробегала несколько кругов по тренировочной площадке, поднималась и спускалась по узким башенным лестницам до тех пор, пока в ногах не появлялась тяжесть, а в голове – долгожданная пустота.       После этого – снова меч. Сотни раз отработанные движения: стойка, выпад, оборот. Словно механическая кукла, но с каждым разом – чуточку живее.       Каллиас её не звал. Может быть, решил, что, если Лотта его игнорирует – он отплатит тем же. А может, и рад был, что она наконец оставила его в покое.       Вивана делала пару осторожных попыток перехватить её – утром, когда Лотта шла на улицу, или вечером, когда она возвращалась через сады. Но стоило Виване заговорить, как Лотта молча кивала, ускоряла шаг и словно растворялась между колонн.       Весь её день теперь был выстроен, как чётко отлаженный механизм: переброс – пока руки не начнут дрожать, бег – пока дыхание не собьется, меч – пока тело не откажется слушаться. Когда вечером оставались силы, Лотта коротала время в библиотеке, поглощая книги одну за другой.       Утренний воздух за арсеналом был резким, влажным, пахнущим железом и камнем. Лотта уже сбилась со счёта, сколько раз за последние дни она оказывалась в этом укромном уголке. Здесь не мешали ни любопытные взгляды, ни случайные замечания.       Сегодня она стояла босыми ступнями на холодном булыжнике, сосредоточенно сжимая рукоять меча. Каждый вдох был размерен, каждое движение – выверено. Все, как учила Авин, как учил Эйрлис. Она объединяла знания, полученные от них воедино. Взмах, выпад, оборот – и тут же рывок переброса. Точка назначения – едва заметный скол на каменной кладке, чуть правее старого боевого щита. Казалось бы, ничего сложного. И всё же переместить себя с точностью было куда труднее, чем об этом писалось в книгах.       Она сделала шаг вперёд, собрала магию в ладонях, и в тот момент, когда пространство вокруг неё уже начинало вибрировать, раздался голос:       — Лотта?       Он был настолько не к месту, что Лотта едва не сбилась с концентрации и с громким хлопком рухнула обратно в реальность. Переброс сорвался – вместо того чтобы переместиться за стоящий у стены ящик, она осталась на месте, а магия разошлась по воздуху, расплескавшись, как вода.       — Прости-прости, я не хотела пугать, – поспешно добавила Янэс, выбегая из-за угла. – Просто... тебя ищет Каллиас.       Лотта выпрямилась, тяжело выдохнув, и вытерла ладонью вспотевший лоб.       — Вот как, – глухо сказала она и на мгновение задумалась. – А ты как меня нашла?       — Ой, брось. Все уже давно знают, где ты прячешься, как лиса лесная. На снегу следы либо есть, либо нет – их никак не скроешь.       Лотта невольно усмехнулась. Сравнение с лисой почему-то оказалось одновременно и забавным, и чуть обидным.       — Каллиас велел передать, что ждёт тебя в своем кабинете, – продолжила Янэс мягко. – Сказал, что это не просьба.       — Конечно, – выдохнула Лотта. – Спасибо, Янэс.       Служанка чуть наклонила голову, раздумывая, стоит ли добавить ещё что-то, но в итоге только тепло улыбнулась и скрылась за поворотом. Её лёгкие шаги быстро затихли, оставив Лотту снова наедине с собой.       «Не просьба», – отозвалось в голове.       Лотта посмотрела на свои руки. Кончики пальцев чуть подрагивали – от усталости или от того, что ей придётся снова выслушивать недовольство Каллиаса?       Но от встречи не отвертеться.       Дверь в кабинет почти не издала звука, когда Лотта вошла. Тяжёлое дерево обычно скрипело от малейшего движения, но в этот раз будто само решило не тревожить хозяина.       Каллиас стоял у окна, спиной к ней. Как всегда – прямой, безупречно собранный, словно вырезанный изо льда. Снег за стеклом валил без устали, сливаясь с его белыми, как и прежде, волосами. На секунду Лотте показалось, что он – часть этого пейзажа: холодный, вечный, неподвижный.       — Ты пришла, – спокойно сказал Каллиас, не оборачиваясь. Ни удивления, ни облегчения в голосе. Только констатация.       Лотта задержала дыхание, собираясь с мыслями. Хотелось бы сказать, что она вошла уверенно, но тусклое дрожание в кончиках пальцев выдавало правду.       — Меня искали, – отозвалась она. – Я здесь.       Верховный Правитель медленно повернулся. Лицо спокойное, но взгляд – острый, прицельный, словно клинок, прежде чем коснуться цели. В его взгляде было всё: сосредоточенность, строгость и та самая непреклонная сила, которой Лотта привыкла бояться.       — Ты освоила переброс, – произнёс он ровно, без обиняков. – Похвально.       Слова прозвучали тихо, почти буднично, но в этом спокойствии слышалась холодная укоризна. Лотта напряглась, будто удар пришёлся под рёбра. Она просила Авин молчать. Умоляла. И всё же... Удивляться было нечему. Просить сохранить твой тайну ту, кто выдала чужую – заведомо проигрышная идея. Лотта чувствовала, как ей обжигает внутренности от этих мыслей. Как можно было надеяться, что Авин вообще удержит язык за зубами?       — Авин… – процедила она, чувствуя, как знакомая злость медленно наполняет грудь.       Каллиас поднял бровь – почти незаметно, но Лотта уловила это движение.       — Авин не нарушила доверия, – сказал он, как всегда бесстрастно. – Она исполнила свой долг. Мой приказ.       Лотта вздрогнула. Не от его голоса – от того, что услышала.       — Ты… знал?       — Я наблюдал, — коротко ответил он, подходя к столу. Его движения были как всегда точны, лишены суеты. — Доверие – роскошь. А ты, Лотта, всё ещё играешь с огнём, даже не зная, кто его разжёг.       Она прикусила губу, чтобы не сказать то, о чём потом пожалеет. Внутри клокотало. Он вызвал её, несмотря на их ссору. Следил за ней, несмотря на всё. И всё же не остановил.       — Тогда зачем звал? Чтобы отчитывать?       Он задержался на долю секунды. Потом выдвинул ящик стола и, не глядя, достал оттуда свёрнутый, чуть пожелтевший лист бумаги, перевязанный бечевкой, потрепанной от времени. Положил его на край стола между ними.       — Это тебе.       Лотта моргнула. Она узнала этот пергамент. Не по виду – по ощущениям. Что-то в нём отзывалось в ней самой, словно его коснулась магия, запечатанная на крови.       — Что это?       — Письмо. От твоей матери, – произнёс он, и в первый раз в его голосе послышалось что-то, что трудно было описать. Не грусть. Не боль. Но тень сомнения.       Мир будто пошатнулся. Лотта сделала шаг вперёд, но не коснулась письма. Сердце билось в горле, слишком громко для этой тишины.       — Ты… всегда говорил, что у меня нет родителей, – прошептала она.       — Потому что ты была ребёнком, – отозвался Каллиас холодно. – И потому что ответы, которые ты жаждала получить, не всегда имели бы желаемую для тебя форму.       Он снова отвернулся к окну. Снег за стеклом всё ещё падал, бесконечный, как и всегда.       — И что изменилось? – Лотта едва узнала свой голос. Он дрожал – не от страха, от злости. – Я выросла? Или тебе надоело играть в отца?       — Я не играл, – сказал он резко, и его голос впервые дрогнул. – Я делал то, что должен был. И если ты думаешь, что это было легко – ошибаешься.       Лотта шагнула вперёд. Ближе к столу. Ближе к письму.       — Тогда скажи. Кто она? Почему теперь?       Каллиас долго молчал. Так долго, что Лотта почти подумала, что он не ответит. Но когда он заговорил – голос его был другим. Всё ещё ледяным, но в этих льдах образовалась трещина.       — Меридэя Стрэл.       Имя ударило, как заклятие. Простое, короткое – но будто отозвавшееся в её костях. В груди что-то сжалось.       — Ты был с ней близок? – тихо спросила Лотта.       Каллиас не ответил сразу. Только смотрел.       — Мы были союзниками. Были друзьями, – наконец произнёс он. – И когда она исчезла, ты осталась на моих руках.       Лотта стиснула пальцы. Письмо было прямо здесь, она могла бы вскрыть его в любую секунду. Но что-то останавливало.       — Она… знала, что ты меня заберёшь? – Голос сорвался.       — Она надеялась, что ты погибнешь во льдах.