"Можно любить зиму и нести в себе тепло...

– Конечно мы уезжаем. Не смотри на меня так, — сказал он строго. Словно конфету ребёнку запретил. Я молча сел. У входной двери послышались шаги, Рейтан зашёл в комнату. – Правильное решение, — он даже не пытался скрыть, что подслушивал, — но сейчас ехать не безопасно. Ночью туман станет ещё гуще. Можете остаться здесь, завтра утром уедете. Все уже разошлись по комнатам, осматривать дом, пока я всё сижу и смотрю в пол. Что за бред. Киллиан принял верное решение, абсолютно логичное. Даже оспаривать его нет смысла. Но почему я тогда не могу успокоиться? На улице тихо, только шелест листьев под слабым ветром, душно, как перед грозой. В доме переговариваются тихие голоса. Может потому что кое-кто вчера задел меня своими словами, а сегодня сама дала заднюю? – Мы с Рейтаном сходим к брахману. – Кхан и Вайш стоят передо мной. Я молчу, но наверно по моему лицу и так всё ясно, она продолжает, – Рейтан согласился напоследок помочь. Не нравится мне это “напоследок”. – Имеет смысл мне идти с вами? – Нет, — в один голос отвечают они – Как хочешь, Амала, – я устало вздыхаю. Захожу в спальню, ложусь на кровать, не расправляя её. Снимаю очки и тру лицо. Совсем не хочется думать. Думать о том, что логики в действиях Амалы меньше, чем ягод в декабре. Думать о том, почему у Рейтана так много спален с заправленными кроватями, но нет ванной. Думать о том, почему она спокойно идёт с ним куда угодно. Думать о том, почему я думаю об этом. Слышу шаги на улице, они ушли.

***

На улице уже смеркалось, когда я встал. Странное чувство дежавю с той ночи. Коллеги сидят в “гостиной”, едят. Верхнего света нет. Масляная лампа горит на столе. Рейтана нет. Снова много вопросов: куда он ушёл ночью, чем так вкусно пахнет... Они молча смотрят на меня втроём. Почему? – Садись, Эммет. Рейтан взял у местных еды. Я сел на диван. Скептически посмотрел на лепешки, которые они едят. – Это чапати с мясом, — поясняет Амала с другого края дивана. Я ничего ей не отвечаю. Они продолжают разговор, который начали до того как я зашёл: – Получается, ничего нового, — говорит Лима, — Рейтан и так дал это ясно понять – А ритуал? – Амала ей, видимо, возражает – Да какая разница, теперь это, — встрял Киллиан, - не в наших полномочиях. Амала нехотя соглашается. Его слова крутятся в голове. Верно, теперь за дело возьмутся более компетентные, осведомленные люди, обладающие большими полномочиями. А мы все вернёмся в Англию. Прекрасно. Мысли о том, чем я буду заниматься по возвращении домой, расцветают тревогой где-то в горле. Пока они не поглотили всё моё внимание, я обращаюсь к Киллиану: – Чем планируешь заняться, когда вернёшься домой? - Мой голос звучит хрипло. Он поднимает на меня глаза. – Тем же, чем и до этой командировки, та же работа, Эммет. Он знает. Прекрасно понимает, что я пытаюсь свои тревожные мысли переложить на кого-то. Этими словами он хотел напомнить мне о том, что всё будет по-прежнему и ничего непоправимого не случилось... Я благодарно смотрю на него из-под очков. – Я решила, что пойду повышать свою квалификацию, — Лима прерывает случившуюся паузу – А я всё так же буду управлять магазином. Киран, думаю, уже заждался меня. В их словах я нахожу некоторое успокоение для себя. Я живой человек и они тоже, и это нормально иногда делать шаг назад. А не самонадеянно идти на пролом. Они продолжают говорить: о семьях, о Лондоне, о том что изменила эта командировка, Лима жмется к Киллиану; а я слушаю. Кажется, это впервые за всю историю нашего сотрудничества, когда мы не ругаемся, когда меня не раздражает то, что говорит Амала. Я всё ещё злюсь на неё за то, что они с Рейтаном сходили к этому... жрецу, как его там... Но теперь это не важно. Киллиан и Берг встают и вместе уходят в комнату. Амала тоже поднимается следом. Я впервые смотрю на неё за весь вечер. Если бы мы познакомились при других обстоятельствах и она не показывала свой характер, может мы даже... Могли бы нормально общаться, если бы не работа. Но теперь это не важно. – Спокойной ночи, мистер Роуз.

***

Уже глубокая ночь, мне не спится. От скуки я перечитал и перебрал все свои восстановленные записи. Дневник заканчивается словами: “Завтра утром едем в деревню...”. Зловеще. Пожалуй, выйду покурить. В маленьком домике душно даже ночью, а на улице прохладно и свежо. Тёмные тени кустов растворяются под светом моей лампы. Захожу за дом, иду к колонке. Умываюсь холодной водой и закуриваю. Чувствую, как капли воды стекают по лицу и шее, охлаждая кожу. Затягиваюсь сигаретой и смотрю на звездное небо, размышляя. Вокруг тишина, нарушаемая лишь стрекотанием сверчков и шелестом листвы. Громкий шорох со стороны кустов. Замираю, прислушиваюсь. Может быть, это какое-то животное? Слышу отчётливо звуки шарканья обуви об камни на песке. Обхожу дом с тыльной стороны, стараясь ступать бесшумно. Со стороны жилых комнат скрипнули ставни. Ну это же не Рейтан решил через окно зайти! Что ещё за бред, если это Кхан какой-то ерундой занимается, я ей устрою. Подкрадываюсь к распахнутому окну. Её спальня, в ней горит свет. И как я только мог решить, что с ней можно нормально общаться, нормальные женщины в окна не лезут. Я отшатнулся, когда увидел, кто стоит в её комнате. Низкий, щуплый мужчина нависает над ней, её лицо отвернуто, но, думаю, она спит. Присев на корточки я быстро сообразил что делать: взял горсть земли и кинул в комнату. Он подошел к подоконнику и выглянул наружу. Хватаю его за ворот и тяну вниз, ему не хватает сил, чтобы удержаться и он с грохотом падает на землю и собирается завопить, но я зажимаю ему рот рукой и придавливаю к земле своим весом. Выжидаю, вроде тихо, никто не проснулся. – Какого черта ты творишь, ублюдок? Он сначала делает вид, что не понимает меня: вертит головой, скулит мне в руку, даже плачет. Но потом сдается и говорит что-то на своём. Я плохо его понимаю, скорее даже ничего не понимаю, кроме одного слова - ритуал. Как же они уже заебали со своими ритуалами. Только сейчас замечаю у него в руке короткий ножик. Он даже не попытался меня ударить. Слабак. Говори он по-английски, я бы объяснил ему в чём он не прав. Но в его случае это бесполезно. Убираю свои руки от его лица и легким движением ломаю ему несколько пальцев на одной руке. Он снова кричит, и я бью его по морде. Он затихает, и я берусь за вторую руку. Он жалобно говорит мне что-то: просит пощадить. Я смотрю на него: его лицо быстро опухло, течет кровь, сопли и слёзы. Он теперь мне омерзителен ещё больше. Поднимаю его за шкирку и сильно толкаю в сторону деревни, он быстро, на нетвердых ногах убегает. Снова заглядываю в окно. Она перевернулась лицом в эту сторону, спит. Шаркаю ногами, заметая следы. Закончив, возвращаюсь к колонке и мою руки. Когда я наклоняюсь за лампой, вижу, на подоконнике снаружи, сломанную сигарету. Без очков не могу прочитать, но я более чем уверен, что это сигарета Киллиана. Днём окно было открыто или нет? Свечу лампой с улицы в комнату, да, это гостиная. Там где мы ужинали, и там, где мы решали остаться здесь или нет. Сперва возмущение неприятно жжёт в груди, когда приходит осознание, что Киллиан нечестно выиграл. Но на смену ему приходит понимание. Это было правильное решение. Беру лампу и возвращаюсь в дом. Долго ворочаюсь и не сплю почти до самого утра.

***

Мы молчим всю дорогу. В этой глухой деревне каждый из нас оставил часть себя.