Долг совести

      — Эй, давай прекратим. Терпение и только, Саш, — Туктамышева сбросила с себя часть экипировки, подставив лицо солнцу. День был на удивление приятным, хотя сама жизнь априори, по мнению охотницы, не сулила им ничего хорошего.       — Как же бесит эта… — Трусову жестом просят замолчать.       — Я устала спорить, — Лиза, приняв удобную позу, прилегла у края обрыва. Осуждать Сашу за ее нервозность, возможно, страх не входило в ее планы. К тому же она сама боялась.       Благоразумно, как ей кажется, прекратив спор, она обратилась к своему сознанию, совершая небольшой дыхательный комплекс, которому когда-то в юности научилась у своего наставника, пока тот предпринимал любые попытки завербовать ее в ряды пиратов. Сделав вдох через нос на счет четыре, она не дышала до счета семь и выдохнула на цифре восемь. Потом повторила, увеличивая промежутки. С каждым последующим вдохом нарастало ощущение, что чудовищное напряжение покидало разум, а сознание прояснялось.              И тем не менее, ей было жутко страшно. Лизу до спазмов в груди пугали байки, тайком разведанные среди местного населения о некой девушке с красными, словно кровь глазами, и не менее ужасающим в оттенок зрачков мечом.              Одна цепочка собралась в единое целое: жители не просто так в истерике закрывали перед их носом двери, их довели до такого состояния. Туктамышева пытается объединить эту цепь с другой, подбирая наиболее подходящий элемент: кто эта девушка?       Логичным объяснением было одно, которое охотница не готова была принять. Это не Загитова, раз та погибла и сожжена. Косторная? Способна ли она была это сделать, находясь в таком состоянии. Лиза помнит, что, когда они с Сашей покинули Юлант, глаза джедая имели такой же оттенок, как и у Загитовой. И даже на фоне своего недомогания после палочек смерти, Косторная каким-то образом нашла силы убивать.              Лиза цепляется за эту версию, как за спасательный круг, ведь верить в то, что все это кровопролитие лежит на совести Щербаковой, не могла. Не хотела.              — Аня может быть убийцей? — Саша, до этого напряженно сидевшая чуть дальше, вздрогнула.       — В смысле?       — Ну, она способна убивать без причины?       — Я… — Трусова спешно пыталась подобрать слова, — Ну, как сказать. Не то, чтобы совсем без причины, но есть у нее свой кровавый след из тех, кто желал сдать нас Империи.       — Уверена? — Лиза с надеждой заглянула в зеленые глаза, словно искала в ее прежних словах ложь.       — Лиза, не смотри так, пожалуйста, — девушка отворачивается, — Может!                     Туктамышева, с досадой выругавшись, вновь упала на свое место. Не хочет она объединять построенную цепь в единое целое. Она всячески отказывается это делать.              ***                     Почти на четыре года Щербакова забыла о том, что такое здоровый сон, находясь в постоянном поиске решения непростой задачи по освоению знаний, которыми джедаи пренебрегали. Не будет лукавством, если сказать, что девушка жила этой идеей, порой боясь саму себя. Зацикленность, в которой она оказалась, в определенные дни сводила ее с ума. Каждая высеченная цифра на стене пещеры, каждый рубец, образованный беспорядочным метанием светового меча, в конечном итоге, разговоры в тишине. Именно они больше всего пугали, но, при этом, манили и затягивали.              Какой итог этого ее путешествия за знаниями? Щербакова опускает голову, несильно ударяясь ею о панель управления турелью. Получив несколько дней назад уведомление от Валиевой, что корабль благополучно вышел в гиперпространство и направляется на Юлант, девушка отключила связь. С момента бегства с Коррибана и по сей день она не покидала эту маленькую «комнатку», обреченно смотря в космос и вспоминая каждое слово, высказанное духами древних ситхов.              Ее личное убежище, только вот Аня точно не знала, от кого именно пряталась, позволяло в полной тишине обдумать случившееся и предположить хоть какой-то план на будущее. Правда, это самое будущее ее совсем не радовало, раздражало и отталкивало. Свою главную миссию она провалила. Иных решений, кроме знаний ситхов, она не в состоянии была придумать. Да и есть ли вообще какие-то способы заставить жить того, кто сам предпочел смерть.              — Вероятно, ты думала, что я найду способ вновь тебя вернуть, когда отдавала часть себя во имя моего спасения. Ты переоценила мои возможности, — Щербакова тяжело вздыхает, массируя ладонью виски. Голова раскалывалась.       Включив связь с остальными частями корабля, девушка прислушалась. Ее «напарницы» слышно не было, поэтому Аня сразу же, дабы избежать нежеланных контактов, покинула турель. Валиева тихо сопела, свернувшись калачиком на старой кушетке. Щербакова, стараясь не шуметь, прошмыгнула в кабину пилота. Датчики показывали, что до Юланта лететь еще более десяти часов. Расположившись в кресле второго пилота, девушка сразу же погрузилась в сон.              ***              Рессоры благополучно соприкоснулись с песчаной почвой, слегка качнув корабль. Этот импульс вынудил Аню открыть глаза. За бортом знакомые и уже даже родные просторы теплой планеты. Она села удобнее, изучая сосредоточенное лицо балосарки. Камила будто не замечала девушку. Только одну единственную точку, которую сверлила взглядом. На ее бледном лице не шевелился ни единый мускул. Только сосредоточенность или безмятежность. Возможно, обреченность.              Они обе не спешили покинуть кабину.              — Ладно, — Валиева наконец-то оторвала взгляд от холма, который служил Щербаковой домом, — Вот и все.       — Тебе неинтересно то, чем закончилось мое путешествие на Коррибан?       — Чем оно закончилось, я и так видела, — балосарка отвечала достаточно дерзко, параллельно копошась в каком-то ящике, — Нашла, — перед лицом Ани возникли наручники, — Мои родные. Столько времени провела в них после того, как Лиза и Саша меня похитили. Поможешь?       — Если хочешь, конечно.              Щербакова протянула руки, ответно получая находку Камилы. Сама же балосарка, опустив взгляд куда-то в пол, выставила обе руки перед собой, ожидая собственного пленения.              — А можно как-то быстрее, чего стоять и пялиться, — Валиева выплевывает каждое слово и совсем нечаянно встречается взглядами с теперь уже бывшей попутчицей. Замок щелкает на обеих руках, — Спасибо.       — Квиты.       — В ящике лежит кое-что, что принадлежит тебе. А теперь уходи.               И сама же Валиева молниеносно покидает кабину пилота, торопливо открывает люк в грузовой отсек, скрываясь там из поля зрения Щербаковой. У Ани на душе остается неприятный осадок, который добавляется к уже прежнему разочарованию собой. В голове все путается, а фоном звучит родной голос:              «Привязанность — путь во тьму»              Щербакова проверяет ящик, как и было ей сказано, обнаружив там ту самую блестящую рукоять, которую потеряла на Коррибане, спускается по трапу, морщится от подступающих слез и солнца, а губы тянутся в тонкую линию.              — А почему тогда я все еще не во тьме? — девушка сделала несколько силовых рывков скорости, ощущая как приятно теплый ветер обволакивает кожу лица, треплет волосы. Она завершает эти действия, когда оказывается в нескольких метрах от ремонтного склада своих единственных знакомых на Юланте. Точнее, знала то она сама многих, обостренный слух давал ей ряд преимуществ, хотя некоторые услышанные разговоры приводили ее в ужас. Убийства. Аня немного мешкает от этих воспоминаний и уже желает уйти, но Даша сама ее замечает, добродушно помахав рукой, — Доброго времени суток!       — С возвращением? — Усачева непринужденно улыбается, разглядывая лицо напротив, когда Анна подошла ближе. На ее лбу образовалась складочка от нахлынувших размышлений, — А я уже думала, что ты навсегда улетела, бросив своих подруг и малыша тут.       — Я бы его ни за что не оставила одного навсегда, — Щербакова улыбнулась, подмигнув девушке. Усачева так и не может понять, что изменилось, но глаза словно кричали: «Я уже не та, какой была».       — Он скучал.       Аня виновато поджимает губы, непроизвольно повернув голову в сторону корабля, который покинула несколько минут назад, нацепив наручники на руки балосарки, которая спасла ее жизнь.       — Я тоже.