Эйден, который...

      Якумо сзади, его дыхание щекочет шею, а руки приобнимают за талию. В тишине, изредка нарушаемой рёвом моторов машин с улицы, Эйден чувствует, как быстро его клонит в сон. Он почти засыпает, когда слышит шёпот:       — Мистер Эйден?.. Я… мне стоит извиниться.       Приходится приложить усилия, чтобы удержать себя в сознании и не проигнорировать это. Эйдену кажется, он не может позволить себе такую роскошь, как отсутствие внимания к чужим словам. Может, всё дело в Якумо? Невинный и робкий, он словно ребёнок, а это почти провоцирует проявить хотя бы немного ответственности.       Эйден этой мысли хмыкает, хотя ему от неё больше неловко. Не берёт ли он на себя слишком много?       — За что? Всё в порядке.       — За то, что… накинулся на вас так.       Вслепую найдя его пальцы, Эйден переплетает их со своими. Холодные. А какое-то время назад казалось, что горячее их касаний ничего нет и не будет.       Несколькими часами ранее они встречаются неподалеку от парка у реки Ай. Эйден говорит, что заблудился, Якумо предлагает свою помощь. И если бы ему пришло в голову осторожно прощупать почву, справившись с замешательством от промелькнувшего дежавю, то Эйден бы сразу спросил: «Мы нигде раньше не виделись?»       Может, и виделись — в каком-то из множества прошлых жизней. Эйден узнаёт и тихий голос, и взволнованный тон, и отведенные в сторону глаза, и изогнутые брови, и… он чувствует, что мог и фразы предугадать; поэтому, когда Якумо с сомнениями пожимает плечами и спрашивает в ответ, первый ли раз Эйден в Гаосюне, он совершенно не удивляется. Только хмыкает удовлетворённо, получив шанс ответить заготовленной фразой:       — Первый. Но теперь уже думаю, что далеко не последний.       Румянец касается чужих щек, и это тоже оправдывает ожидания. Когда Эйден предлагает выпить в баре неподалёку, он не рассчитывает на то, что Якумо согласится на байцзю — и Якумо не соглашается, а берёт стакан персикового сока. Эйден пьёт, рассказывает о работе без какого-либо стеснения, жалуясь только на первый за прошедшие два года отпуск и вечный недосып. Якумо сбивчиво делится историями из университета и из овощной лавки, которая принадлежит его бабушке и дедушке. О заставляющих переживать конфликтах в группе, о неспособности работать в командных проектах из-за привычки откликаться на всякую просьбу со стороны. О мальчишках, склонных воровать шутки ради овощи из лотка, и недовольных качеством покупателях.       Вызывает ли это жалость? Едва ли. Больше сочувствия, желания оградить Якумо от всех этих мирских проблем. На языке, после трех рюмок байцзю, вертится предложение поехать в Тайбэй вместе, но вместо этого Эйден приглашает его в отель. До номера ближе.       Его даже не удивляет то, как Якумо толкает его на кровать и между быстрыми поцелуями сбивчиво выдаёт почти признание. Они встретились недавно, а он уже до странного очарован; и Эйден, целуя в ответ и посмеиваясь, отвечает, что им нельзя не очароваться.       Хотя, всё будто бы совсем наоборот.       Знакомы и поцелуи, и щекочущие касание тёмных волос, и шёпот, и неторопливые толчки. Член Якумо плавно погружается наполовину до того момента, когда Эйден просит себя не сдерживать. Его распалённое алкоголем, расслабленное тело легко принимает в себя Якумо полностью. Эйден стонет, подаваясь навстречу каждому толчку, и подставляет шею под поцелуи, шире разводя ноги.       У Якумо робкие, осторожные касания. В его объятиях можно почувствовать себя драгоценностью. Он взволнован, впервые охваченный подобной страстью; тороплив, но нежен. И Эйден рад помочь ему расслабиться.       Они лежат в темноте. Эйден спиной чувствует каждое движение груди Якумо. Вдох-выдох, вдох-выдох. Тоже до странного знакомо.       — Я никогда до этого н-не… проводил ночь с незнакомцем.       Его руку Эйден прижимает ближе к себе, пока не ощущает полностью теплые и очень знакомые объятия.       — Мне не кажется, что такие уж мы и незнакомцы.