Winter Way

Когда пробирающий до самых костей холод стал попросту невыносим, Гепард понял, что что-то не так. Наверное, слишком уж много несопоставимых факторов сошлось, прежде чем до капитана Серебряных стражей дошло — руки его, закалённые, привыкшие касаться любых металлических поверхностей, в лютый мороз неконтролируемо дрожат и немеют. И поначалу младшему Ландау это показалось совсем уж безобидным и правильным, но ровно лишь до того момента, как осознание глухо ударило в голову — он дома. В его одинокой обители никогда не выключались ни камин, ни отопление. Даже летом в доме семейства Ландау стены согревало тепло очага. Пепел от камина размеренно летал по комнатам, оседая поверх толстого слоя пыли, а холодное солнце, проникающее сквозь огромные щели в декоративных занавесках, нагревалось об огромные стекла, даруя прилив дополнительного приятного коже тепла. При самом удачном раскладе и в самый выдающийся день на мраморных подоконниках его обиталища можно было спокойно что-нибудь приготовить. Гепард, конечно же, никогда этого не пробовал. Таким не занималась даже Рысь, и представить себя, жарящим условную яичницу на подоконнике, у капитана не хватало фантазии. Возраст и положение не то, чтобы прожигать время на проверке собственных сомнительных теорий. Сути, правда, это не меняло. В его доме невозможно было находиться даже в легкой одежде. Именно поэтому все, что сейчас чувствовал Гепард, казалось диким абсурдом. Ноги его, не укрытые меховым одеялом, от пронизывающего ледяного сквозняка посинели. Пальцы, что не сгибались и наполовину, попросту не чувствовались. А ощущение, словно даже кровь в теле младшего Ландау стала понемногу стыть. От ужаса, что испытал Гепард, когда полностью вернулся в сознание, тело его непроизвольно дрогнуло. Даже не так, скорее, его свело сильной, неприятной судорогой. Гадким чувством внутри волнение растекалось по венам, а только что пришедший в сознание страж далеко не с первой попытки нащупал на тумбочке телефон. Холодный, подобно куску тонкой, увесистой льдинки, он оказался практически полностью разряжен. На него непрерывно поступали звонки, сообщения и уведомления, но беззвучный режим пресекал их все. Самой настойчивой в потоке сообщений оказалась Сервал, что непрерывно, даже не тратя времени на обдумывание и связывание текста, строчила короткие, отдельные фразы. Чатов было действительно много, писали разное. Госпожа Броня ограничилась несколькими длинными консервативными текстами, Пелагея Сергеевна, что в начале диалога тоже старалась поддерживать консерватизм и субординацию, видимо, слишком устала от наглого игнорирования и под конец уже кричала на него буквами, взывая к совести и настаивая на немедленном прибытии в штаб. Остальное не стал даже рассматривать. Только лишь бегло просмотрел сообщения от сестры. Она так же настойчиво просила прийти в мастерскую. Происходило нечто воистину странное. Сейчас лишь восемь, его телефон разрывается от сообщений, по его комнате гуляет пронизывающий сквозняк. За окном больше нет солнца. Безудержный буран напоминал снежный апокалипсис. Проходит еще несколько секунд, прежде чем Гепард осознает, насколько все стало серьезно. Только вот человек он ума заурядного, настроенного лишь на исполнение чужих вольностей, потому самостоятельно додумать что-то, домыслить было сложно. Правда, до этих пор подобный склад сознания проблем не вызывал. На удивление, пролистывая долгую ленту из постоянно обновляющихся сообщений, от госпожи Коколии он не нашел ни одного. Словно эта женщина, находясь в своей непринужденной прострации, вновь ничего не замечала. Словно она и была этой заполярной стужей, которая непременно сжирала заживо каждого, кто по собственной глупости сегодня покинул теплый очаг. За окном метель, в окна его с тихим постуком врезается крупный снег, льдинки и маленькие, почти невесомые дорожные камни. Они слишком мизерны и ничтожны, им точно не повредить стекло, но сам факт того, что камни, гонимые северными ветрами, попадали в его окна, несколько настораживал. Резко встав босыми ногами на оледенелый паркет, мужчина подумал, что его ступни пронзило стальными ледяными иглами. Легкий, тонкий слой инея на полу превращал его комнату в один полый ледяной куб, который с некоторых пор сиял не только идеальной чистотой, но и витающим повсюду холодом. Бросив короткий, растерянный взгляд в окно, он к собственному беспокойству подметил, что совсем не видит улицы. Лишь безудержный буран, заносящий в безумном танце сливающиеся воедино снежные хлопья. Воистину жуткое зрелище. Завывающий северный ветер, более походящий на истошные крики существ Фрагментума, мысленно возвращал капитана на северный вал. Воспоминания о нем смутные, покрытые тонкой пеленой солдатской крови, что ласковым потоком умывала его руки. Руки, что несмотря на все приложенные усилия, никак не могли перестать дрожать. Руки, что в судорожной попытке набрать сообщение, роняют телефон на пол да с таким надрывным треском, будто не телефон упал, а цельный кусок старого зеркала. Поднимать гаджет мужчина не стал. На нем оставался один жалкий процент, лопнувший экран казался наименьшей из его проблем. Все вокруг было сплошным сюрреализмом. Будто капитан вчера очень сильно перепил, да таким отвратительным пойлом, что сознание его на утро попросту отлетело в мир, полностью созданный похмельем. Без света. Без тепла. Без связи и солнца. Только вот этот мир совершенно реален. Мир, в котором даже вода, стоящая на тумбочке рядом с его кроватью, заледенела. На негнущихся ногах Ландау уверенно шел к шкафу выбирать одежду, которая не станет для него стальной могилой и не замерзнет на третьем шагу. Вариантов немного. Доспехи сегодня ему не надеть, снимать их придется вместе с кожей. Железо на них стынет быстро, к плоти прирастает намертво, ни снять потом будет, ни отодрать. Сегодня у него один из немногих официальных выходных. День действительно редкий и, как оказалось, крайне падкий на неприятности. Именно поэтому и дальше без них не обошлось. То ноги запутаются в флисированных штанах, то в рукава куртки он попадет далеко не с первого раза. И обязательно, как будто всего того хтонического безумия ему мало, поскользнётся на пороге собственной обители. Эпический провал, заставляющий покраснеть и без того алые от мороза щеки. Гепард вышел из дома, совершенно не представляя, что ждет его дальше. Дверь не закрывал. Он вернется домой вечером, не хватало еще, чтобы он попросту не смог вставить ключ. Свет тоже не выключал. Вдруг его окно станет для кого-то спасительным ориентиром в этом калейдоскопе снега. На улице оказалось кратно хуже, чем дома. Ветер, несущийся на невероятных скоростях, забивал снегом все, до чего только мог коснуться. Открытые участки кожи ужасно кололо, словно кто-то мертвый водил по ним ледяными иглами. Рев ветра в ушах, затихающий звук внутривенной циркуляции и ничего, кроме снега и обледенелой пустоши. По улице гонимый северным ветром витал мусор из некогда опрокинутых баков. Небо Белобога не было видно и на полчетверти, капитану Ландау приходилось использовать руки, дабы хоть немного защитить глаза от врезающихся в них на огромной скорости снежинок. Сейчас они воистину смертоносны. Если судить по собственным ощущениям мороза на коже, температура стремилась к критическому минусу, коего не помнил ни один житель или гость Ярило. Ни души на улице, ни серебряного стража. Даже бродячих животных, обыденно одиноко скитающихся в любую погоду, не встретить. Планета будто вмиг вымерла, оставляя молодого капитана совершенно одного. А ощущение, будто он вновь на северном валу. Совершенно один. Сквозь мрачные очертания занесенных нетающим снегом зданий, сложно было понять, куда лежала дорога Ландау. Сейчас бы ему до Сервал дойти, но нет никакой уверенности, что он не замёрзнет по дороге. Рук он уже не чувствовал, а единственной панацеей во всем этом ледяном безумии оказался холод. Иронично, что именно он не давал одежде промокнуть. Снег на ней не таял, отталкиваясь, опадал к ногам. Идти оставалось… много. В обыденное время страж прошел бы это расстояние минут за тридцать, возможно, даже зайдя по дороге в бакалею или отдав честь каждому прохожему. Сейчас же будет хорошо, если он вообще найдет дорогу, не видя ничего дальше меха на собственном воротнике. А еще жутко было. Свет тусклых фонарей, крик вороны, сидящей под резным выступом одного из зданий, а его реальность одно застывшее во льдах мгновенье. Кричащая ворона, наверное, боится происходящего не меньше Гепарда, но в отличие от нее у молодого командующего еще не все потеряно. Ему стоило бы по обыкновению развернуться, подойти да спрятать за пазуху несчастную, замерзшую птицу, только вот колени, что сами еле как несли его упорное тело, явно не рассчитаны на дополнительные шаги. Он боится не дойти. Спустя некоторое время ноги совсем уже перестали держать и гнуться. По лицу все еще больно бил снег, но руки вперед уже не выставить. Хоть ими он больше ничего не чувствовал, несмотря на томление их в карманах, категорическое нежелание отморозить кисти не давало ему и шанса поднять их перед собой. Когда вдалеке наконец показалась вывеска мастерской, крик умирающей птицы прекратился. Зубы скрипнули чуть громче нужного. Кажется, улица потемнела еще на несколько оттенков. Повсюду будто опрокинули свинцовые краски, и казалось, словно их запахом улица пропиталась намертво. Не понять откуда, не понять что, не понять ничего. Ландау нужно просто дойти. Шагов двадцать, передвигаясь подобно железному голему из старых детских сказок, что статичным изображением до сих пор сидели в голове командующего. Сервал читала ему эти сказки давно. В далеком, кажется, даже эфемерном детстве, которое мужчина так страстно возжелал забыть. В памяти хотелось хранить лишь воспоминания об этих историях, что сестра читала своему неудалому братцу, после отбоя приползая к нему в кровать с фонариком. Хорошее было время. Лишь иногда его омрачала жестокая повседневность. Только вот даже она сейчас казалась далеким позабытым Эдемом, из которого их просто с позором выпнули прямиком в мир, состоящий из крови и холода. В мир, где Гепард уже не уверен, что пройдет еще двадцать шагов.

***

Вваливаясь в мастерскую, Ландау моментально взмокает. От недостатка воздуха и резкого перепада температур в глазах стремительно темнеет, а сам рыцарь обессилено встаёт на колено прямо в дверях. Статичные шумы, окружающие его голову подобно радиомолчанию, постепенно затихают. Ощущение, будто все внимание устремлено в сторону стража. С трудом поднимая глаза, Гепард с неким поражением подмечает, что не может даже захватить взглядом толпу, представшую перед ним. Духота, гомон, перешептывания, пораженные вздохи и облегченные выдохи. Вся эта невероятная палитра звуков медленным потоком проникала под кожу, напрочь убивая гнетущее чувство, сопровождающее его весь зимний путь в мастерскую. Воздух будто вибрировал, а легкие будто обернули пакетом, дабы ни в коем случае не дать ему отдышаться. Несмотря на всю тяжесть его полустылого тела, страж благородно разгибается. С лица моментально выветрились лишние тревоги и все, что могло склонить людей в сторону необоснованной паники и истерии. Проходит мгновение, сточный шум разбивает кашель, прочистив горло, Ландау еще раз оценивающе осматривает собравшихся. — Что… — Гепард неуверенно выдыхает, сурово просто не получается. — Что происходит? Моментального ответа не послышалось ни от кого. Никто не мог четко и структурировано ответить на поставленный вопрос, но Ландау человек терпеливый. Люди напуганы, они понимают в этом не больше него, спрашивать у них что-то казалось заведомо провальной идеей. Гомон приобрел отдельные голоса. — Холод. Мы не знаем, что именно произошло, капитан Ландау, — вышедшая вперед девушка, неуверенно похрустывая костяшками, пыталась переговорить толпу. — Около пяти утра. Небо тучами затянуло… и… вот… — она смущенно прятала красное то ли от холода, то ли от слез лицо. — В-вот, за несколько часов город в это превратился. Прикрыв свинцовые веки, страж коротко, резко выдохнул. — Понял. Сервал. Где она? Люди, подобно старым болванчикам, начали вертеть головами в поисках названной. — Хозяйка мастерской была тут еще минут десять назад. Потом куда-то ушла с человеком из Подземья. Сказала, что вернется. Вроде, наверх ушла, неполадки с печью. Неуверенная девушка говорила тихо. Ландау приходилось сильно напрягать слух, дабы расслышать, что именно она бубнит. Ему никак не понять ее неуверенность. Происходит по меньшей мере черт знает что, а она здесь робеет и мямлит. Впрочем, не ему судить. Его задача проста, как примитивная арифметика. Взять свое сердце, в случае необходимости зажечь и передать его людям. Гепард отдаст жизнь за каждого жителя этой забытой всеми планеты. Таков путь верного последователя Клипота. Таков путь члена семьи Ландау. Таков будет путь самого Гепарда. К моменту, когда капитан окончательно пришел в себя, толпа уже не обращала на него никакого внимания. Незамысловатым жестом прикосновения тыльной части кулака к груди он отдал людям, стоящим перед ним, честь и обыденно строго развернулся в сторону двери, ведущей на второй этаж мастерской. Мокрая куртка с тихим шлепком упала на пол, у командующего нет сил вешать. Ему и спину-то разогнуть было сложно, да и в здании духота смертельная. Кажется, ему стремительно дурнело. С отоплением явно перестарались. Боящиеся холода слишком уж сильно не хотели стать частью ледяного ландшафта Белобога, а потому все подкидывали дрова, книги, тряпки, части мебели. Наверняка сама Сервал разрешила. В ином случае они ответят за порчу ее имущества. Голову рвали пульсирующие боли, и тонны мыслей не давали младшему Ландау расслабиться. Еще только поднимаясь на второй этаж по скрипучим полу-деревянным ступенькам, мужчина распознал голоса тех, кто обитал чуть выше его головы. Голос сестры был обыденным, спокойным, но хрипловатым. Периодически она глухо откашливалась. Второй голос принадлежал… — Что ты здесь забыл? Капитан сказал это кратно громче нужного. Три пары глаз удивлённо уставились на него. Третьим человеком в комнате оказалась Рысь. Она сидела на маленьком стульчике, едва доставая до середины резных ножек. — Геппи! — женщина резко положила руку ему на плечо, с силой сжимая. — Ты как? Почему не отвечал? — Телефон от холода разрядился, — с секунду блондин думал над продолжением. — Я его разбил, кажется, — Гепард стремительно отвел смущенный взгляд, пока щеки его терялись в алых оттенках. — Ох, Геппи… Нельзя же быть настолько беспечным. Ты же понимаешь, что произошло? Взгляд сестры обеспокоенный. Только вот Гепарда интересует совершенно иное. — Что он тут делает? Сампо нарочито неловко чешет затылок, театрально падая перед Ландау на одно колено. — Ох! В кои-то веки, капитан, вы все же поймали меня, — мошенник закатывает губу, у стража дергается глаз. — Что же мне делать… Краснеет Гепард уже полностью. — Немедленно поднимитесь! Вы ведете себя как циничное… нечто! Сампо Коски — самая большая проблема капитана Сереброгривых стражей. Самый отпетый и бессовестный мошенник, что кошмарил не только Подземье, из которого этот кадр, собственно, и вылез, но и все Надмирье. Этот человек доводил Ландау до тремора, заставляя его волосы рвать на голове от досады и унижений. Единственный человек Надмирья, которого Ландау принес бы в добровольную жертву, скажем, за месячную оплату воды и газа. Сампо ехидно улыбнулся, поднялся с колена и, драматично взявшись за сердце, сказал: — Ох, капитан мой, капитан. Ваши слова, увы, не разбивают мое сердце, но менее больно от вашего беспричинного скептицизма не становится. Даже Рысь от его слов непроизвольно скривило. Смахивая ручкой в разные стороны клубы густого пара, выходящего из ее термоса, она боролась с немым желаем уйти. Столь дерзкие слова в сторону брата заставили сконфуженно скривиться, в комнате повисла неловкая тишина. — Какой ты мерзкий, Коски, — в момент почему-то весь интерес к манерному еноту испарился. Его не хотелось даже бранить. — Что происходит? Выражение лица Сервал стало более обеспокоенным и серьезным. Она редко волновалась, ее выдающийся разум и умение холодно мыслить воистину перестраивали ее мозг. Паника была ей чужда, а с некоторых пор она вовсе разучилась поддаваться негативным эмоциям. И все же проняло даже ее. — Геппи, понимаешь, все стало только хуже, — она замолчала на секунду. — Я знаю, что ты не любишь, когда я об этом говорю, но это точно Стелларон, и он… Гепард с некой грустью посмотрел ей в глаза, аккуратно касаясь плеча. — Я понимаю, к чему ты клонишь. Ты же знаешь, насколько я верен госпоже Коколии. Я верю, что лишь она, истинная хранительница нашего оплота, и есть то, что до некоторых пор не давало нам превратиться в сосульки. Я верю, что архитекторы не могли ошибаться при выборе хранительницы. Я верю госпоже Коколии. И в нее я тоже верю. — Ты же видел, что происходит на улице! В скором времени даже архитекторы не смогут нас спасти. Они уже ничего не могут. Я ничего не могу, Геппи. Посмотри вниз, — Сервал грубо указала на толпу пальцем. — Все это — живые люди. Ты не можешь ставить их ниже своей веры, ибо никто ее не разделяет. Ты же и сам прекрасно понимаешь, что госпожа Рэнд сыграла в этом далеко не последнюю роль, — она снова затихает и нежно касается его щеки, вытирая единственную талую каплю. — Неужели она дороже клятвы сохранения? Старшая Ландау смотрит на него с надеждой, снисхождением. Она смотрит на него, словно на панацею, что своими нежными руками дарует им бессмертие. Она смотрит на него, как когда-то в детстве. — Я никогда не поставлю жизнь и веру хранительницы выше жизней тех, кого я поклялся защищать. Просто, Сервал, ты не понимаешь! Нет, ты-то, наверное, понимаешь, что именно лежит за пределами моего разума. Я не знаю, что должен сделать. Гепард тяжело выдыхает. Все ждут от него чего-то, только вот объяснять никто и ничего не хочет. Прежде чем Сервал успела что-то ответить, повисшую тишину мастерской с надрывом расколол громкий, пронзительный кашель. Рысь реагирует первая, подскакивая с насиженного места. Не теряя времени на расспросы, она запихивает в руки Сервал термос с все еще дымящийся жидкостью. — Сестренка! — девушка обеспокоенно кладет руку ей на спину. — Все хорошо? Сампо тоже отлипает от стола, что все это время весьма удачно подпирал задницей. Подходя к старшей Ландау, он тоже хочет положить руку ей на спину, но резкий удар по кисти дает понять, что от женщины ему стоит держаться подальше. Младший Ландау был в высшей степени недоволен. — Вот знаешь, Гэппи… — Не смей меня так называть, Коски, — от злости капитан непроизвольно скрипнул зубами. — Не в том положении. — Это было грубо, капитан. — Заслужил. — Неужели? Мне казалось, что за бесконечную вереницу бессмысленных попыток поймать меня, мы немного сблизились.? — Не льсти себе, Коски. За бесконечную вереницу моих попыток прижать тебя, — Ландау говорил нехотя, почти через силу, — я не стал чувствовать к тебе ничего, кроме отвращения. — Оу, вы как всегда холодны и отстранены. — Живи с этим. И вновь оглушительный кашель. Дискуссия в миг прекратилась. Все взгляды устремились лишь на исходящуюся в кашле Сервал. Согнувшись пополам, она никак не могла полностью избавиться от першения. Лающий, громкий и надрывный. Еще немного и она будет харкать кровью. Что именно нужно делать, не знал никто. Ни лекарств, ни лекарей. Ситуация была, как минимум, критичной. Гепарду страшно даже прикоснуться к ней. На лице его небывалая робость, неуверенность и сомнения. Все так страстно нелюбимые эмоции капитана Ландау слились на его бледном лице, даже некогда розоватого оттенка боле не осталось. Мужчина стоял в оцепенении и ничего не мог с собой сделать. Множество мыслей после внезапного озарения никак не покидали голову. Кашель не прекращался. — Сделай же что-нибудь. Почему ты стоишь? Ты же видишь, что сестре плохо. Младшая Ландау, хоть и была недовольна резким остолбенением брата, но говорила с нежной обеспокоенностью. Его состояние вызывало в ней легкие нотки тревоги, что только усугублялись заторможенностью атмосферы и внешними раздражителями. В глазах ее читалась растерянность. Рысь даже не понимала, за кого стоило переживать больше. Брат ей так и не ответил, девушка чуть недовольно нахмурилась. — Сервал, держись пожалуйста, сейчас я найду доктора, все будет хорошо, подожди минутку, — рука ее нехотя оторвалась от сестры. — Минутку. Развернувшись, она выскочила за дверь, лишь блеснув металлическими вставками в миниатюрных сапожках. Дверь за ней с тихим, протяжным стуком закрылась. В комнате остались трое. В реальность младшего Ландау вернули несколько легких, настойчивых постуков по правой щеке. — Соберись, капитан. Не пристало вам пародировать короткое замыкание, — его полусерьезный тон заставил разум Гепарда съехаться в кучу. Стало неприятно. Касания Коски оказались фатальными для чувствительности его лица. — Тебе доставать некого? Не смей меня трогать, — бледность понемногу сползала, щеки розовели быстрее, чем хотелось бы. — Ты противный. В издевательском жесте Сампо играючи провел пальцем по лицу. От нижнего века до подбородка, по пути вызывая у Ландау инсульт за инсультом от внутреннего перенапряжения и непреодолимого желания вдарить гаду, да так, чтобы не поднялся. — Да ты а… — Можете успокоиться и не заниматься черти чем? — Сервал была в высшей степени недовольна. Она уже давно откашлялась, чуть не оставив легкие на резном стульчике, на котором ранее сидела Рысь, и никто этого не заметил. — Вы, наверное, не понимаете. Если ничего не сделать — нам всем конец. Но нет! Нужно вместо того, чтобы искать решения, заниматься мракобесием. И ладно Сампо, но ты, Геппи! Как ты можешь так просто терять самообладание в ответ на его детские провокации? Гепарду стало действительно стыдно, а синеволосый мошенник лишь хмыкнул, самодовольно стрельнув глазками в сторону капитана. Блондин понял, что злиться бесполезно, сдался, уйдя в безоговорочную капитуляцию. — Что мы сможем сделать? Сампо проявил несвойственное его личности благоразумие. — Наконец, правильные вопросы! Для начала, самое важное, — Сервал выдержала паузу. — Люди. Все люди Надмирья сейчас либо здесь, либо в музее. Там Пела и стражи, пока им ничего не грозит. Но в Подземье тоже есть люди, и их нужно вытаскивать. Геппи, ты читал сообщения от Брони? Врать смысла не было. — Нет. Я не успел. — Сегодня утром, когда это все только начиналось, Броня мне звонила. Я до конца так и не поняла, чего от меня хотела, но уже тогда она была на полпути в Подземье. Прошло уже пять часов, но Броня так и не вышла на связь, хотя говорила, что точно объявится часа через два. С ней что-то произошло. Ощущение, будто в комнате стало на несколько градусов холодней. Напряжённая атмосфера летала в комнате, подобно дорожной пыли, и ничего так сильно не хотелось, как просто очнутся. Разорвать оковы этого сна, что в миг обернулся кошмаром, выйти, как всегда, на работу и просто радоваться, что все это лишь игры больного от переработок разума. — Ты хочешь?.. — Да, хочу. Ты спустишься туда? Сервал смотрела на него с падающим на глазах сердцем. Ей трудно было сдерживать рвущийся наружу кашель, но казалось, что пока она не получит удовлетворительный ответ, не проронит и звука. Для себя капитан Ландау все уже давно решил. Правда, ему никак не справиться с ощущением, что до Подземья ему просто не дойти. Ему никогда не приходилось там бывать. Более того, всю свою жизнь от него, казалось бы, нарочно скрывали события, происходящие на порядок ниже уровня его ног. Меж его моральной дилеммой и Сервал склизкой субстанцией влился синеволосый мошенник. — Ну спустится он, может даже поднимет вашу рыцарку и всех трех с половиной обитателей шахт, а дальше что? — Коски небрежно вкидывает руки. — К тому моменту, как он вернется, мы все уже станем частью выставки ледяных скульптур краеведческого музея Белобога. И они все, кстати, тоже. Минут через сорок после прибытия. Оба Ландау громко выдохнули, вся уверенность разбилась об айсберг долгосрочной перспективы. Коски решил спасать ситуацию. — Ну-ну, мои дорогие кошачьи, есть одна вполне разумная мысль, — с ученым видом знатока, Сампо начал вещать: — Сервал, ты наверняка знаешь, где находится Коколия. Хотя бы близко. Ты отдашь координаты нашей мини-Ландау, она найдет точное местоположение Стелларона, и к тому моменту, когда Геппи поднимет Подземье, наша группировочка пойдет к хранительнице за пояснениями. Скажем, нескольких последователей путей хватит. Мысль вполне здравая, только вот Гепарду она нисколько не нравилась. — Я не отпущу Рысь в поля. Ты хоть понимаешь, что несешь? Я сюда еле дошел, чуть не оледенел по дороге, а ты предлагаешь, чтобы Рысь одна пошла в заснеженные поля? Я правильно тебя понимаю? Коски чуть замялся. Об этом он и не подумал. Выдал первое, что пришло в голову на основе имеющейся информации. Он был наслышан о самой младшей из Ландау, что месяцами пропадала в ледяных пустошах. Только вот сейчас ситуация иная. Холодно было настолько, что на ходу замерзали собаки, падая статуями на стылую, заснеженную плитку. — Ну, тогда я уж действительно не знаю. Мой гениальный мозг исчерпал все идеи. — Тогда нам нужно… Дверь с грохотом распахнулась, в комнату вошла разочарованная злая Рысь. Ее щечки, алые от праведного гнева и смущения, возмущенно надувались, а ручки со сжатыми кулаками мелко подрагивали. — Ни одного врача! Это просто издевательство! Они смеялись, смотря, как я бегаю в поисках доктора, — глаза у нее на мокром месте. — Геппи! Мужчина в один шаг оказался подле нее, обхватывая голову руками, прижимая к груди. Она окольцовывает его, прижимаясь крепко-крепко, подобно тонущему к резиновому буйку. Его бледная рука ласково легла ей на затылок, Рысь чуть всхлипнула, вжавшись сильней. — Сестренка… твой кашель… — Ничего серьезного. Наверняка обычная простуда. Сампо вновь с надрывом рушит воцарившуюся нежную тишину, что подобно теплому покрову окутывала атмосферу вокруг семейства Ландау. — Знакомая у меня есть. Живет в Подземье. Лекарь она, у нее своя больница, вроде. Наташей звать. Если все же пойдешь в Подземье, Геппи, найди сначала ее. Скажем так, в приоритет спасительной операции ее поставь. Гепард отреагировал резко. — Во-первых, не Геппи! Во-вторых, ставить чью-то жизнь в приоритет я не собираюсь. Перед лицом Клипота все равны: что лекари, что шахтеры. — Как знать, как знать. Рысь растерянно подняла голову на брата, быстро сообразив, что к чему. Отпустить его одного в шахты она просто не сможет. — Я с тобой иду. — С ума сошла? — вопрос риторический и отчасти крайне грубый. Мысленно Ландау дал себе пощечину. — Ты не пойдешь. — Нет, Геппи, — вступилась за Рысь Сервал. — С ума сошел здесь только ты. Ты и правда ничего не смыслишь в выживании и путешествиях. Даже до шахт, скорее, не доберешься. Она решила не кружить подобно детской юле вокруг несмышленого брата. Вряд ли ему нравится правда о том, что к экстремальным условиям он попросту не приспособлен. Только вот иначе, как напрямую, вразумить его не получится. — Сампо тоже пойдет с вами. — Что?! Вопрос задан одновременно тремя. Младшие Ландау и Коски растерянно переглянулись. Никто не хотел столь долгого совместного времяпровождения. Кажется, возмущению Сампо не было предела. — Сервал! Я все понимаю, ты боишься за своих мурчащих и все такое. Но причем тут вообще я? — У тебя, Коски, тоже должны же быть границы собственной трусости и алчности. Сервал недовольно подперла подбородок, смотря на мошенника исподлобья. Взгляд ее тяжел и проницателен, ощущение будто на дне ее совсем ничего не лежало. Между ними словно вырос ментальный мост, что доставлял мысли из головы в голову. Удивительно, но в столь напряженной атмосфере тишину первая разорвала сама Сервал. — Помни, о чем мы договаривались. Ты не можешь сейчас дать заднюю. В ином случае из мастерской я тебя попросту выгоню. Сейчас глазами сверкнул именно Коски. Он внимательно, даже оценивающе, оглядел всех, пристально следивших за ним Ландау. Глаза их полны долей презрения ко всем его худшим порокам, их сердца горят, подобно пламени в единственной печи, что не давала им слиться с бураном. Люди рода Ландау воистину единственный, благородный щит Белобога. Под их беспрерывным напором можно только сдаться. Их холодная решимость заставляла капитулировать. Да и обещание, данное ему Сервал, очень сильно подстегивало жажду геройствовать. Хотя, покидая с попутчиками мастерскую, он уже не был уверен в равноценности столь сомнительного обмена.