Наказан

Арсений в задумчивости крутит рукой, разминая запястье. Хочется спать. Они, собственно, этим и собирались заняться, но Антон решил выкурить последнюю (точно последнюю, Арс) сигарету, а Арсений зачем-то выперся с ним на балкон. Теперь стоит рядышком, чужим дымом дышит и про себя прогоняет планы на день грядущий, иногда не отказывая себе в удовольствии полюбоваться на чужой профиль. Но вот конкретно сейчас пялится в никуда, выпав из реальности, кажется, он что-то забыл… Или он забыл, что ничего не забыл? — Что у тебя с запястьем? Арсений дёргается от чужого голоса и оборачивается, чтобы столкнуться с прямым и чуть взволнованным взглядом. — Да так, переусердствовал… — Серьёзно? — ухмыляется Антон, туша бычок в пепельнице. — Ты отбил об меня руку? — Не совсем… Просто устал, — морщится в ответ Арсений. Признаваться в том, что у него болит рука после того, как он выпорол своего мальчика, не очень хочется. Во-первых, это не у него должно болеть, во-вторых, это как-то уязвляет, что ли. — Хм, — не верит ему Антон, но молча открывает балконную дверь и пропускает вперёд, поклонившись на манер швейцара. Арсений же сжимает руку в кулак и ловит себя на том, что её хочется вообще спрятать. Например, в карман, но, к сожалению, в халате они не предусмотрены. Поэтому просто ловит ею Антона и ведёт за собой. — Знаешь, мы ведь уже давно обсуждали, что надо бы что-то прикупить, — замечает Антон, когда они вдвоём оказываются на кухне. — Я думаю, что пора. Не хочу, чтобы ты из-за меня калечился, да и вторая повязка на одной руке… Арс только вздыхает. Понятно же было, что Антон просто так это не отпустит. — Я об тебя не калечусь, я калечусь из-за тебя, — ехидно замечает он, высыпая в стакан свою — как выражается Антон — витаминную бурду. Потому что в поезде он тогда только (слышите, только) из-за Антона навернулся, а вовсе не из-за собственного идиотизма. Да, он пытался пихнуть кого-то, лежащего на соседней полке, пяткой в жопу и как-то не рассчитал, переворачиваясь для этого на бок. Но Антон первый начал! — Тем не менее… Вторая повязка — это слишком, — не реагирует на его ехидство Антон. И становится под боком, прижимаясь жопой к кухонной тумбе, чтобы Арс от разговора уж точно не сбежал. Было б куда бежать, конечно… Зимой в одних трусах да халате. — Да я просто устал. Завтра пройдёт, — отмахивается он, наливая воду. — Суспензия, — тянет Антон, явно отвлёкшись. — Иди ты… Я бы на твоём месте, не знаю, витамина Д пропил бы курс, а то… Хотя с тем, как ты спишь… — Ты дед, — треплет его по голове Антон. А Арсений выпивает свой, как выражаются некоторые, порошковый травяной сбор. И уже хочет было улыбнуться в ответ да поцеловать прямо в носяру, но не тут-то было…. — Так вот про прикупить… Пора, Арс. Ты стареешь, жопа у меня только больше становится. Арсений, не стесняясь, глаза закатывает. И как он мог подумать, что они с этой темы так быстро соскочат? Вообще, он сам это начал. Когда Антон просёк, что порка необязательно идёт в комплекте с сексом, а может быть отдельно стоящим удовольствием, он начал этим безбожно пользоваться, выпрашивая её на регулярной основе. А без последующих удовольствий, так сказать, процесс часто затягивался. Вот в один из разов Арс и пожаловался, что ладошки-то он так-то к концу процесса отбивает и вообще боль тут любит только один из них. Ну, как… Короче, всё это он пронёс в тот раз, дабы на жалость надавить и незапланированный отсос выпросить. Своего добился, конечно. Но Антон загнался. Да так, что в начале предложил вообще ремень. После ультимативного заявления от Арсения, что ремнем он его бить не будет, вспомнил о том, что так-то есть куча альтернатив, и всё уже за них придумали. И, видимо, вдохновился. — А что? Руки тебя больше мои не устраивают? — решает идти в нападение и разворачивает к себе, чтобы подтянуть впритык и руки эти самые, о которых речь идёт, на чужую жопу положить. — Так я же о тебе забочусь в первую очередь, — пододвигается Антон ближе, но и руки смещает с задницы на талию. Паршивец… Который слишком хорошо его знает. — Значит, между этим, — Арсений сжимает бока, — и стеком ты выбираешь второе? — Я вообще думал об этом… Бля, о лопаточке. — Это называется… — Я знаю, но лопаточка мне нравится больше. — Скорее уж дощечка… — Для резки овощей? — И фруктов, — задумчиво тянет Арсений, вглядываясь в лицо напротив. Лицо это ничего не выражает. Но вот глаза… Поблёскивают изнутри выжидающе. Блеск этот чертовски ему знаком. А потому улыбается, голову вбок наклоняет и тянет: — Антош… Ты же в курсе, что запястье и там, и там задействовано? — Да? — не очень умело строит из себя идиота Антон. — Как-то в голову не приходило… Зато ладони меньше страдать будут. — Хитрожопый ты засранец, — ухмыляется Арсений и отталкивает от себя. — Мог бы просто сказать, что хочется, а не заботой обо мне прикрываться. Антон даже и не думает виниться или оправдываться, только улыбается в ответ самодовольно: — А может, я хотел совместить? И тебе хорошо, и мне… Арсений только головой качает: — Заказ на себя оформишь и заплатишь тоже ты… — Ну, чай, не обеднею. — Иди ты. И пошли спать, завтра вставать рано. *** — Так какие у нас планы? — спрашивает Антон, взбираясь сверху, чтобы усесться на лежащего на спине Арсения. Они уже как пару часов дома, успели душ принять, поесть и даже в себя прийти. — Ты же собирался лежать… Как ты там выразился? Переваренным пельменем? — улыбается ему Арсений. Антон и правда полдня ныл, как сильно он заебался. И как сильно ненавидит ноябрь. А сейчас, вон, бодрячком. — Я передумал. И не называй меня пельменем… — Но ты сам… Но не договаривает, ловит взгляд блестящих глаз, и как-то всё на место встаёт. — У нас планы? Или у тебя уже есть план? И ловит за запястье, чтобы к губам прижать. — Лопаточка приехала, — Антон бровями поигрывает, улыбаясь лучезарно. — Это называется… — Я знаю, как это называется. Не в этом суть же. Так ты… И замирает выжидающе. Арс оглядывает его снизу вверх. Сонным это чудо сейчас точно не назовёшь. Ещё немного и подпрыгивать от нетерпения начнёт. — Ну, так может, расскажешь, в чём состоял твой великий план? — Арсений крепко сжимает за бёдра и подтягивает выше. Ему срочно требуется добраться до чьей-то задницы. — Ну, даже не знаю. Устроим анпакинг? — пододвигается выше Антон, чтобы вновь нагнуться. — Антош… — М? — Ты знаешь. И он знает, поэтому, заглядывая прямо в глаза, произносит: — Выпорешь своего мальчика? «Вот так бы с самого начала», — думает Арсений, отвешивая звонкий шлепок. — Неси уже. Антона с него тут же как ветром сдувает. Дорвался. А через пару минут у него в руках оказывается обычный, ничем не примечательный падл. Или, как кому-то нравится куда больше, лопаточка. Арсений его рассматривает с секунду, а потом подносит к носу и принюхивается: — Ты его хоть вымыл? Химозой воняет какой-то… Антон только глаза устало закатывает. — Серьёзно? Вымой. — Ага, и спиртом продезинфицирую… — Было бы неплохо… — Ты что с ним собираешься делать? Вернее, куда ты мне его собираешься засунуть, раз он должен быть стерильным? — ухмыляется Антон, вновь покидая комнату. Арсений смотрит ему вслед, чтобы тут же, оказавшись в одиночестве, тяжело вздохнуть. Что-то в этой затее его всё ещё не устраивает, понять бы только что… Но Антон возвращается с настолько счастливой моськой, что Арсений решает отложить копание в себе до лучших времён. — Держи, с него сейчас есть можно. Арсений берёт, но тут же отбрасывает прочь. И, чтобы Антон его сомнений не заметил, притягивает к себе. — Иди сюда. — Что? Поцелуй на прощание? — Именно, — шепчет он, подтянув за ворот футболки. — И я тебя люблю. — Я тебя тоже. — Если бу… — Если что, я сообщу, как и всегда. Я помню. — Хорошо. Арсений усаживается на кровать, вытянув ноги. И ему на коленки тут же укладываются задом кверху, сверкнув перед этим радостно глазами. Всё как всегда. Антоновская тушка тёплым грузом ощущается на коленях. Арсений оглядывает, так сказать, фронт работ быстрым взглядом. Проводит рукой от икры, выше, до бедра, чтобы четырьмя пальцами занырнуть под ткань шорт, сжать кожу и почувствовать, как чужое тело даже от этого ленивого и ни к чему не обязывающего прикосновения реагирует, оживает. Это самое охуенное: ощущать не руками, а на каком-то ином уровне, как чужое ещё не возбуждение, а только предвкушение, зародившееся где-то выше в грудной клетке, готово вот-вот выплеснуться и переродиться во что-то более сильное. И всё от его прикосновений. Это вынуждает улыбнуться кривовато себе под нос, сжать обеими руками ягодицы и пробурчать что-то дурацко-нежное про чей-то зад. Антон лишь мычит в ответ недовольно, елозит нетерпеливо и закусывает нижнюю губу, обернувшись. — Значит, моему мальчику нужно, чтобы его как следует выпороли после долгого дня? — отпускает он самую лучшую жопу в мире, чтобы провести раскрытыми ладонями, зачем-то разглаживая складки на ткани. — М? — Да. — Так может, ну, как-то сформулируешься? — поворачивается Арсений, чтобы пальцем тыкнуть в кончик носа, ухмыльнуться чужой моське недовольной и поймать за подбородок, вынуждая на себя посмотреть. — Ты же знаешь, что мне нравится. — Знаю. Выворачивается, чтобы тут же уткнуться лицом в подушку и пробурчать: — Можешь меня выпороть… пожалуйста. Мне это нужно… И хочется. Арсений вновь ухмыляется. Когда-то он очень хотел, чтобы Антон позволил себе разговаривать и сейчас получает искреннее удовольствие от того, что тот говорит, и не собирается от него отказываться. Но ещё больше ему нравится, что, сколько бы ни прошло времени, Антону всё ещё требуется усилие, чтобы начать говорить. А точнее, ему нравится тот самый момент, когда он через себя переступает, полностью погружаясь в нужное настроение. Для Арсения же это, ну, как корочку на крем-брюле надломить, как в том дурацком фильме. — И как же тебе хочется, чтобы я тебя выпорол? — продолжает Арсений оглаживать чужие бёдра. К слову, тоже потрясающие. Шорты с трусами хочется стянуть прям сейчас, но с этим торопиться не стоит. Антону так не нравится. Так зачем хорошему человеку всю малину портить? — Я… кхм… м, — носом по подушке водит, словно зарыться в неё пытается. — Жёстко? Арсению приходится прикусить кончик языка, чтобы не рассмеяться. Ну, пусть так… — Прям жесточайше? — но ехидства он сдержать не в силах. И, не дождавшись ответа, замахивается, но уже в процессе вспоминает, что сегодня у него есть орудие труда, коим стоит начать пользоваться. Нет, совмещать никто не запрещал, но Арсений знает, что если начнёт руками, то до «орудия» так и не доберётся. И быстро, пока Антон не осознал, что произошло, берёт эту треклятую лопаточку. Видно, под таким названием падл в их доме и поселится. Кодовое название, чтоб его. Бьёт слабо, почти шутя, только чтобы на реакцию посмотреть. Это не больно, а через два слоя одежды наверняка едва ощущается вообще. Но Антон фыркает довольно, а Арсений может понаблюдать, как он медленно расслабляется, будто бы оседая. — На жесточайше не тянет… Вот ведь. — Сучёныш, — улыбается Арсений, проводя точно так же, как до этого рукой: от икры, вдоль бедра, чтобы ударить резче, жёстче с оттяжкой. Антон вздрагивает всем телом, шипит сквозь зубы, выгибается. — Ещё, пожалуйста, ещё… Арсений прикрывает глаза, потому что от этого он и сам готов застонать. Бьёт ещё пару раз, слабее, но чаще, наблюдая краем глаза, как на чужих скулах селится румянец. Наслаждается тихими всхлипами и тем, как об него стараются потереться привставшим членом. Всё как и всегда. Антон реагирует ровно так же, как и обычно, но… Да, Арсений чувствует какое-то богомерзкое «но». И оно застревает в горле, обрубая удовольствие ровно наполовину. Поэтому спешит, стягивает к чертям лишнюю одежду, благо никакого сопротивления или протеста не встречает. Ему нужно убедиться… Нужно. Но непонятно в чём. Хотелось бы в том, что показалось и никакого «но» нет. Проводит раскрытой ладонью, чувствуя кожей невидимые глазу волоски, даёт себе пару секунд на полюбоваться и потомить, затем звонко, хорошо так шлёпает. И всё как всегда. Первый полувскрик-полустон, полный капризно-требовательного удовольствия, касается слуха, а перед глазами на родной и любимой жопе розоватый след, тоже первый, самый лучший. Но внутри… Не сказать, что ничего, но… Вот опять. Блядское «но». Упрямо сморщив лоб, словно перед очередным подходом к нерешаемой задачке по физике со звёздочкой, Арс прикусывает губу и склоняет голову на бок, чтобы почти с безразличным видом — как хорошо, что его сейчас никто не видит, а то чьи-нибудь чувства точно были задеты — бьёт ещё раз. Антон запрокидывает голову назад, стонет громко, просяще. Он сейчас преступно прекрасен, Арсений знает, но… Да ебись оно конём это блядское «но». Ощущение, будто он, как не очень умный ребёнок, пытается сосать леденец в упаковке. Вроде процесс тот же, но вот вкуса не хватает. Тягостно вздохнув, Арсений отбрасывает ебучую лопаточку к чертям и ультимативно заявляет: — Мне не нравится. — А? — встрепенувшись, оборачивается Антон. Арсению совестно становится. Но он только упрямо руки на груди скрещивает и повторяет: — Мне не нравится. Прости… Антон моргает пару раз, в себя приходя, переворачивается на спину, смотрит на насупившегося Арсения внимательно и, видно, сделав какой-то вывод, заявляет: — Трусы мне не подашь? Я чувствую, разговор не для голожопого состояния предстоит. Несмотря на паскудно испортившееся настроение, Арсений не сдерживает улыбки и трусы покорно отдаёт, чтобы Антон их тут же натянул и уселся сверху. — Так что… — берёт он его за щёки. Но Арсений не даёт договорить, стремясь избавиться от мук совести: — Мне не нравится. Прости, я знаю, что весь кайф обломил, но мне не нравится, — твердит он упрямо, пока ему пытаются в глаза заглянуть. — Ой, кайф там ещё и не начинался… Арс в ответ только губу выпячивает, отворачиваясь. Но Антон так-то тоже не пальцем деланный — за щеки сильнее обхватывает и к себе поворачивает: — Чё такое-то? Устал? Не хочется? Так можем хуй забить, чё переживать-то… — Нет. Антон его отпускает, но щурится, внимательно в лицо вглядываясь. А потом выпаливает неожиданно: — Мне не больно… То есть больно, но… Мы это уже проходили. Нормально всё, короче. — Да знаю я. Я тебе доверяю. — А раньше, значит, не доверял? — ухмыляется, видимо, вспомнив, как раньше из-за его драгоценной жопы переживали. — Теперь доверяю настолько, чтобы быть уверенным, что ты не будешь молчать. Антон на секунду замирает от внезапной откровенности, но тут же приходит в себя, руку к груди прижимает и голову в поклоне опускает: — Я польщён. Но тогда что? Если что, я и не устал, правда. Ну, не настолько. Я-то вообще, вон, лежу, ничего не делаю… — Дело не в тебе, — прерывает его Арсений и тут же поджимает губы. Антон же вновь к нему присматривается: — Ага… Не хочешь говорить? Или хочешь, но не решаешься? Короче, мне отъебаться? Чтобы ты там ещё пару дней походил, повздыхал, покряхтел… — Ой, да заткнись, — с этими словами целует этого дурного. Потому что любит — сил нет. А затем отстраняется, чтобы взгляд отвести: — Это может прозвучать странно, хорошо? — Эм… Ну, с тобой я ко всему готов. — Короче, — вновь обращает он свой взгляд на Антона. — Вот ты же любишь водить? — Ну да. — Представь, что ты за рулём, но руки не на руле, а вместо этого ты его вертишь палкой… И вроде бы ведешь ты, но… Понимаешь? — сбивается Арсений на полпути, потому что очень хочется пробить себе лицо в фейспалме. Метафора с леденцом и та лучше была. — О, — выдаёт на его пассаж Антон. — Прозвучало хуже, чем было в голове. — Не, подожди, метафору я понял. Не тупой. То есть я машина? — Прости, — шипит Арсений. Не стоит всё же людей с неодушевлёнными предметами сравнивать. Так себе комплимент. — Не, подожди… А если бы я был машиной, то какой? — Антон… — Бля, надеюсь, не синим трактором… — продолжает размышлять Антон, но ловит на себе взволнованный взгляд. — Ладно, неважно. Я понял. Просто в следующий раз хоть марку уточняй. И пытается улыбнуться, но чужое волнение будто бы отражается у него на лице. Арс же трясёт башкой, ведёт руками по чужим бёдрам вверх, чтобы сжать за бока и поближе на себя подтягивает. — Мне кажется, что так я тебя не контролирую, — произносит он, глядя Антону куда-то в грудь. — Вернее, я всё ещё всё контролирую, объективно. Но мне кажется, что я тебя контролирую недостаточно… Понимаешь? Антон ему не отвечает, поэтому Арсений продолжает, так взгляда и не подняв. — Звучит как-то неправильно, я знаю… — Посмотри на меня. Арсений поднимает глаза и натыкается на какое-то серьёзно-непроницаемое лицо, для Антона с его живой мимикой совсем не характерным. Но заметив, что на него смотрят, он тут же улыбается, правда, одними глазами. — Можешь повторить? — Что? — Ты знаешь. Арсений вглядывается в родные, знакомые глаза и замечает, как в них, словно по волшебству, загорается то самое, что превращает взрослого Антона Андреевича почти в мальчишку. И улыбается в ответ: — Мне нравится полностью тебя контролировать. Антон закрывает глаза ещё на слове «тебя», запрокидывает голову назад и беззвучно шевелит губами. Арсений от всей души надеется, что не молитву прочитать решил. А затем Антон вновь смотрит на него, улыбается широко, рукой, не отрывая взгляда, отыскивает несчастный падл и откидывает его прочь. — Ну и в пизду, честное слово. Как будто я сильно расстроюсь, тебе же страдать, а не… Арсений не даёт ему договорить, подтягивает к себе за затылок, чтобы прижаться сильно, но коротко к губам, а затем, едва отстранившись, прямо в губёхи эти чудесные произнести: — Я тебя очень сильно люблю… Это, чтоб ты знал. — А я знаю, — кажется, тоже улыбается Антон. — Эк вы какой, и всё про меня знаете… — Арс? — произносит Антон прямо в ухо, дыханием обжигая. — М? — А ещё раз… Как сильно ты меня любишь? — Ну… — теряется на секунду Арсений. — Я просто хотел поинтересоваться, любишь ли ты меня настолько сильно, чтобы всё же выпороть сегодня… А то я чувствую внутреннюю неудовлетворенность. — Внутреннюю неудовлетворенность, значит? Так ты это называешь? — улыбается Арсений с облегчением. — Да, — кивает Антон уверенно. И тихо-тихо, на самое ухо произносит: — Покажешь, как ты можешь контролировать своего мальчика? Арсений буквально чувствует, как краснеет. Давненько с ним подобного не случалось. — Конечно. Антон же, явно довольный реакцией, вновь усаживается напротив, чтобы улыбнуться хитрожопо. И, глядя в эти невозможные, искрящиеся изнутри глаза, Арсений понимает, что вот прямо сейчас, в этот конкретный, блядский момент он не контролирует вообще ничего. Куда поведут, туда и попрётся. И откуда это всё в Антоне взялось вообще? Раньше точно не было. От него, Арса, понабрался? Это передаётся половым путём? — Только не здесь. Хочу, чтобы ты был ближе, — заявляет Антон и встаёт, чтобы встать у кровати и протянуть Арсению руку. А тот совсем уж что-либо понимать перестаёт. Куда он намылился? Хочет быть ближе… Так, ну…. Трясёт головой, чтобы в себя прийти, а то это не дело, конечно. А затем поднимает её, чтобы взглянуть на Антона: — Сейчас ты вообще не похож на кого-то, кто хочет, чтобы его контролировали. И, не дожидаясь ответа, встаёт, игнорируя протянутую руку. Оказавшись впритык, вздёргивает подбородок, потому как от двух метров Шастуна никуда не денешься, как ни крути. — М? Так что думаешь? Антон в ответ усмехается в себя коротко, но тут же славливается. Убирает обе руки за спину, губы поджимает и голову опускает, чтобы, взглянув исподлобья, спросить уже как надо: — Можешь меня выпороть у стены? Пожалуйста. Арсений выдыхает и улыбается широко. Вот так-то лучше. — Развернись. И стоит лишь Антону повернуться спиной, сам толкает между лопаток к стене. А когда тот к этой самой стене руками и лбом прислоняется, изогнувшись в спине, тут же прижимает сзади. Видом он насладится потом, сейчас он несовершенен, в нём явно не хватает пары деталей. И сейчас Арсений не хочет смотреть, хочется совсем другого. — Значит, хочешь, чтобы я был ближе? — Да, хочу, — выдыхает глухо Антон и улыбается. Арсений не видит, но знает. Руками под футболку ныряет, оглаживает ладонями грудь, живот, спускается ниже, чтобы перескочить на бока, а после них нырнуть под резинку трусов и, сев на корточки, стянуть их прочь. И вновь коснуться, чтобы пройтись руками снизу вверх. Он ведёт раскрытыми ладонями вдоль обеих ног от самых щиколоток. Медленно, никуда не торопясь, прислушиваясь к собственным ощущениям и к тому, как чужое тело на его касания реагирует, как мышцы напрягаются, как Антон нетерпеливо с ноги на ногу переступает и как у него дыхание учащается. Коснуться под коленками, там, где кожа тоньше, а потому чувствительнее, огладить бедра с внешней и внутренней стороны, перескочить на ягодицы, сжать, чтобы услышать шумный вдох в ответ, затем живот, бока, вдоль позвоночника до лопаток, наблюдая, как прогибается. Послушный. Его. Как Арсений мог позволить лишить себя этого? Чувствовать ладонями. Это же почти как второе зрение. И главное, зачем? Ведь то, что он сейчас получает в ответ — ничто по сравнению с тем, что предстоит. И именно от предстоящего он добровольно собирался отказаться? Идиот. Сжимает зад сразу обеими руками, впиваясь в кожу пальцами. Антон в ответ дёргается всем телом, голову назад запрокидывает и шипит сквозь зубы. Пальцами по стене перебирает нетерпеливо и тут же голову роняет, когда Арсений его отпускает. Вот… Вот это ему нужно. Знать, что он это сделал. — Скажи, — шепчет он на ухо, вновь прижавшись сзади всем телом. — Ты знаешь, что я хочу услышать, скажи… Хочется добавить «пожалуйста», да он сейчас умолять готов, ему правда очень-очень нужно, чтобы именно Антон это произнёс. Но только кусает требовательно у загривка и тут же языком проводит, а руки будто бы сами собой гладят, мнут, сжимают, где придётся. — Я… — судорожно сглатывает Антон, — хочу, чтобы ты порол меня только руками… всегда. Пожалуйста, Арс… Я… Вернее, твой мальчик хочет, чтобы его выпороли руками, пожалуйста… «Твой» вышибает мозги напрочь. Арсений вместо «спасибо» стонет, не скрываясь, и чувствует, как член кровью наливается, а мозги превращаются в кашу. Потрясающе. Вот это ему и было нужно. А затем отстраняется, оставив одну руку на плече. Ею в стену сильнее вжимает, вынуждая Антона голову повернуть, прильнув щекой к обоям. А второй бьёт сильно, с душой, можно сказать, наслаждаясь отдачей, которая не только в покалывании ладони, нет, она в том, как Антона перетряхивает, как тот изгибается навстречу и стонет протяжно. — Нравится? — Да, ещё, пожалуйста. Ну, ещё так ещё. Арсений опускает ладонь с размаху ровно на то же самое место. В этот раз Антон шипит почти по-кошачьи, губу нижнюю прикусывает и глаза закрывает. — Может, стоит полегче? Ты же о моих ладошках волновался, — издевается Арсений, кончиками пальцев по месту недавнего удара проходясь. А у Антона вслед за этим кожа мурашками покрывается. — Нет, не надо. Ещё, Арс, ещё… — Вот как… А как же забота о ближнем? — усмехается Арс, убирая руку с плеча. И бьёт уже ей. Затем ещё и ещё. Частит объективно. Но не может остановиться. Ему словно требуется отыграться. Хотя было бы перед кем. Но, наверное, в первую очередь перед собой за то, что в какой-то момент решил, что сможет обойтись без этого. Ну уж нет. Ни за что. На некоторое время комната заполняется только звуками шлепков и наслаждения Антона. Тот скулит, стонет, шипит и реагирует на любое, даже случайное касание. Всё ещё с зажмуренными глазами жмётся к стене и словно кот по ней руками перебирает. Арсений останавливается, только когда стоны становятся почти хриплыми. Рук он к тому моменту почти не чувствует. Они буквально зудят, когда он вновь прижимается к Антону, обхватывает одной рукой за живот, а второй берётся за член. Антона же натурально колотит. Он пытается прижаться ещё сильнее, оттолкнувшись от стены, потереться задом и одновременно с этим толкнуться в руку. Все эти действия явно противоречат друг другу. Отчего он, видимо, сдаётся и обмякает, позволяя Арсу решать, что с ним делать. Арсений проводит пару раз по члену, но тут же останавливается. Так быстро не хочется. Поэтому лишь оглаживает головку ладонью, отчего его мальчик поскуливает тихо. Кажется, у него даже ноги дрожат. — Нравится, — с трудом проговаривает Арсений, потому что у самого губы дрожат, а язык не желает слушаться. — Нравится, когда… Как ты там выразился? Жёстко? Или недостаточно? — Да, нравится, да. Арс, пожалуйста… Можно… Можно ещё? — Не хватило? — Нет. Арс завыть готов от того, насколько сильно ему нравится то, что он слышит. От переизбытка чувств кусает за плечо. Но отпускает, толкая обратно к стене. И становится сбоку. Антон покорно локтями к твёрдой поверхности прижимается, свешивая голову и замирает. — Эй, — кладёт ему Арсений руку на поясницу, заставляя прогнуться сильнее. — Сам же хотел, чтобы я был ближе. Что? Даже не посмотришь? Антон утыкается лбом в стену, но лицо поворачивает. А у Арса от увиденного дыхание перехватывает. Тот смотрит на него осоловевшим, но при этом почти безумным взглядом. Дышит через рот, будто марафон пробежал. На щеках румянец, губы, как и всегда, истерзанные, алые и блестящие от слюны. Самые великолепные губы в глупой арсеньевской жизни. Арс сглатывает, не в силах оторвать взгляд. Он сегодня кончит на это лицо. Буквально. — На меня смотри. И не смей глаза закрывать, понял? Антон кивает коротко в ответ. — Эй… Так не пойдёт, — кладёт руку на ближайшую к нему ягодицу, сжимает. — Мы же договаривались. Если что-то спрашиваю, то ответ я хочу слышать, а не видеть. Так ты понял? На него зыркают недобро, но слушаются. Впрочем, как и всегда. — Да, я понял. — Ну и умница. С этими словами бьёт, взгляда не спуская. Антон вскрикивает, но не зажмуривается. Нет. Арсу только этого и надо. Ему нравится и за этим наблюдать. За тем, как сразу после шлепка взгляд мутнеет на мгновение, а потом становится ярким, живым, обжигающим желанием. И за тем, как сложно Антону инстинктивно не закрыть глаза, не отвернуться, желая спрятаться, а продолжать смотреть. Поэтому одним шлепком Арсений не ограничивается. — Значит, тебе нравится? — Да, Арс, да… пожалуйста, только не… — И не собираюсь. Но может, раз так нравится, то не стоит быть таким неблагодарным? Останавливается, давая возможность осознать услышанное. Но оказывается, Антону это и не нужно, потому что ещё на последнем слове он стонет тихонечко, словно стыдясь. А значит, не от действий, а от сказанного так перекрыло. Арсений усмехается кривовато и бьёт ещё раз, уже не так сильно. — Ну так что? — Спасибо, — шепчет Антон одними губами. И ещё раз. — М? — Арсений делает вид, что не расслышал. — Спасибо, — всё ещё смотрит. Какая умница. Но Арсению мало. В этот раз получается донельзя звонко. — За что? — Спасибо, — тянет Антон сквозь стон, прикрыв на мгновение глаза. Но потом вновь их открывает и смотрит прямо, чтобы прямо в глаза произнести: — Спасибо, что выпорол своего мальчика. Арсений бы за этим взглядом в преисподнюю спустился, не меньше. Опускает руку, ловит за подбородок, чтобы по нижней губе большим пальцем провести и совсем другим тоном просит, а не требует. — Футболку сними. Антон кое-как справляется, хоть руки его почти не слушаются. Но футболку стягивает, бросает под ноги и вновь к стене прижимается, чтобы взглянуть вопросительно. Мол, и зачем? Арсений же наклоняется, целует сначала в лоб, а затем в нос. — Я сейчас. И заходит за спину. Вот теперь он хочет посмотреть. Оценить собственные старания, полюбоваться на результат. На шаг отступает, чтобы окинуть по-прежнему жмущегося к стене Антона с ног до головы. Оглядеть плечи в испарине, сведённые лопатки, изгиб поясницы и красные его усилиями ягодицы. — Красивый, — шепчет сам себе под нос. Но Антон слышит и ведёт плечами. — Арс? Этот оклик Арсения словно из транса выводит. Он вздрагивает и очень отчётливо понимает, чего сейчас так хочется, что живот сводит. А потому подходит обратно, с каким-то почти остервенением разворачивает Антона за плечи и прижимает к стене уже спиной. И усаживается на колени. Проводит широко языком по возбужденному члену. Чувствуя, что это не займёт много времени. Антон настолько перевозбужден, что кончит, едва Арсений во вкус войдёт. Как говорится, делов-то на пять минут. Тут даже на две. Этим мыслям Арсений ухмыляется и ловит на себе удивлённый взгляд сверху. — Мне остановиться? — Нет… Я… Но не договаривает, потому что Арсений насаживается ртом. Берёт неглубоко. Так, распробовать только. Слегка посасывает головку, водя языком в районе уздечки, и прикрывает глаза в удовольствии от знакомого вкуса и ощущения. Член у Антона, по скромному арсеньевскому мнению, просто охуенный. Большой, достаточно ровный, да и просто красивый. Последнее Антон отчего-то отказывается признавать, каждый раз чуть ли не закатывая глаза, когда ему об этом сообщают. А Арсений между тем испытывает почти эстетическое удовольствие, каждый раз чувствуя его во рту. От процесса отвлекает глубокий и протяжный стон. Арс открывает глаза и обнаруживает, что на него больше не смотрят. Антон стонет, прижавшись головой к стене и закрыв глаза. А потому приходится напомнить, куда именно он должен смотреть, требовательным шлепком по бедру. Антон вздрагивает всем телом и опускает глаза вниз. Так-то лучше. А затем поднимает было руку в желании положить на голову, но тут же опускает. — Ещё, пожалуйста, ещё… Арсений только ухмыляется. Да, с членом во рту, но он вообще многозадачный. И бьёт по второй ноге. Сильнее. Так, что удар как будто бы даже в собственном теле ощущается. Не дав Антону возможности себя осознать, впивается пальцами в то же самое место, сжимает горячую кожу, царапая короткими ногтями. — Блядь, — тянет Антон где-то наверху, издав напоследок уж совсем порнушный стон. А Арсений насаживается до конца, замирает на мгновение. Собственный сердца стук ощущается в висках, а мир пред глазами размывает. Но нет, не так, нужно видеть. Выпускает член изо рта и резко поднимается, чтобы вновь оказаться ближе. Кладёт руку на шею под очередное «ещё», кое-как оставив место между ними, чтобы второй обхватить член. И почти касается губ, но останавливается в последний момент. Антон говорит, что Арсений во время секса слишком уж пиздлявый. Возможно… хотя нет, он не прав. Потому что почти всегда наступает вот этот самый момент. Момент, когда Арсений теряет способность разговаривать. Он сейчас и слова из себя выдавить не способен. И оглаживая кожу на шее, может думать только об одном: как сильно хочется сжать сильнее, глубже. А ему в губы стонут. И это тоже хочется впитать, пропустив через себя. Сознание сжимается до размеров игольного ушка, превращается практически в точку сосредоточения чего-то, чему ещё слова не создали. В бессилии отпускает шею и давит на плечо, вынуждая сесть. При этом не произносит ни слова, благо несложно догадаться, чего ему хочется. Антон стягивает с него шорты, а Арсению приходится упереться рукой в стену, лишь бы не сорваться и не сделать всё быстрее и самому. И он почти справляется, однако, когда Антон проводит влажно языком, понимает, что не хочется справляться и тратить на это время. Поэтому сам открывает рот ему пошире пальцами и толкается внутрь, в последний момент их убирая. Двигается неаккуратно, рвано и слишком резко. Рукой то обхватывает за щёку, то ныряет под подбородок, но вновь и вновь возвращается к волосам, прижимая затылком к стене. Стонет гортанно, время от времени срываясь на шипящие. Наверняка больше всего это похоже на нечто умирающее в муках, чем наслаждающееся, но плевать. И лишь когда Антон начинает давиться, резко отстраняется, стукнув от досады по несчастной стенке кулаком. Зато наконец-то глаза опускает. Антон сидит, широко расставив ноги, и утирает рукой слюну с подбородка, пытаясь отдышаться. Почувствовав, что на него смотрят, сам поднимает слезящиеся глаза и чуть заметно улыбается, чтобы тут же потереться о член щекой. И он… прекраснейшее из созданий, что Арсению довелось когда-либо встретить. Отчего он только об этом каждый раз забывает? Убрав руку с макушки, хочет было коснуться пальцами, но Антон оказывается проворнее. Целует в середину ладони, проводит языком, вылизывает пальцы и куда-то прямо в них шепчет: — Ещё, пожалуйста, ещё… Я хочу ещё… — Но… Сформулировать вполне очевидную мысль у Арсения не выходит, потому что на него вновь взгляд переводят. Чуть требовательный, упрямый, но в тоже время очень просящий. И щекой вновь трётся, прямо как щенок что-то выпрашивающий. — Пожалуйста… — Ты имеешь в виду… — Да, — кивает несколько раз, видно для пущей убедительности. — Пожалуйста… Я же хороший… — Действительно, — ухмыляется Арсений, — неплохой… — Арс, — хмурится недовольно, как будто бы с ним спорят или утверждают обратное. — Пожалуйста… Хочу твои руки. Первая пощёчина выходит смазанной, несильной. Хочется, как минимум, звонче. Но Антон всё равно голову запрокидывает, стонет в себя и всхлипывает напоследок. Арсений краем глаза отмечает, что одна рука у него между ног, а ведь он не разрешал… Плевать. Тут так-то поинтереснее. — Что? Настолько нравится? — Да, — тянет Антон, вновь к нему лицо обращая. — Я… Договорить ему не дают. Тут ведь как? Симметрия важна в каком-то плане. Выходит так, как надо — звонче, сильнее. Антон вскрикивает коротко, но улыбается довольно. Улыбается… И почти сразу же вновь прижимается губами к пальцам. — Спасибо. Сука… У Арсения ощущение, что его сейчас удар на пятом десятке схватит. Умрёт в самом расцвете сил со спущенными штанами. Кончина бесславная, но оно того явно стоило. По губам не сильно, но достаточно, чтобы чужой полустон пальцы обжëг. И вновь по щеке. Антон вновь запрокидывает голову, изгибается в пояснице сильнее, подаваясь навстречу, и разъезжается в ногах. Дрочит себе быстро, ускоряясь каждый чёртов раз, когда Арсений его касается. И после каждого удара тянется к пальцам, чтобы провести языком или просто прижаться губами. И повторяет всего два слова: «спасибо» и «ещё». А они эхом камнепада в Арсении отзываются. — Ты не кончишь раньше меня, — кое-как сипит он отчего-то севшим голосом, обхватывая свободной рукой член. — Я хочу, чтобы ты это сделал с моей спермой на лице, слышишь? Антон его наверняка если и слышит, то понимает с трудом. Он сейчас занят: трётся щекой о ладонь, вновь выпрашивая то, что ему и так дадут. А затем, замерев на секунду, взгляд поднимает, смотрит исподлобья сердито, почти зло. Проводит языком в очередной раз, берёт большой палец в рот, но молчит упрямо. И Арсению приходится невероятным усилием воли руку отдёрнуть. — Или без меня лучше справишься? Глаза на мгновение округляются, словно и вправду поверил. А затем приходится не только взгляд поднять, но и лицо на Арсения обратить. Теперь смотрит чуть обиженно, взволнованно. — Нет, пожалуйста… Член отпускает, мазнув напоследок ладонью по блестящей головке, и облизывает жадно. — Без тебя… Не справлюсь. Арсений улыбается, обхватывая под подбородком. — Потому что по щам получают не только благодарные, но ещё и послушные мальчики, которые помнят, кому именно они должны быть благодарны. Так кому? — Тебе, — выдыхает нервно, губу прикусывая. И вот опять. Сознание сужается. И хочется только одного: сжать сильнее, оказаться ближе. Арсений не знает, каким образом, но ему удаётся произнести: — За что? Голос собственный кажется чужим и за тысячу световых лет отсюда звучащим. — За то… — прячет глаза, пытаясь подобрать слова. — За то, что делаешь то, что я хочу… даже когда я не слушаюсь. И когда самому больно… «Охуеть», — проносится в голове у Арсения, а затем где-то там, за пределами этой комнаты, и, возможно, вселенной, слышит звук шлепка и очередное: — Спасибо. И понимает, что терпеть больше не может. Его мальчик его простит. Толкается пальцами в приоткрытый рот и заводит верхние фаланги за нижние зубы, чтобы таким образом подцепить и дёрнуть на себя, вынуждая пододвинуться. И Антон подставляется, облизывается жадно. А Арсений замирает на секунду. Щёки красные-красные, будто только что с мороза в комнату зашёл. Надо было, наверное, остановиться раньше. Антон ведь в таком состоянии не способен понять, когда достаточно. Они уже это проходили. Но красиво просто до невозможности. И лучше всего глаза. Большие, блестящие, преданные. Кончает Арсений за пару движений. Попадает и на щёки, и на губы, глаза Антон благоразумно успевает прикрыть. А потом, не дав тому их открыть, наклоняется, чтобы поцеловать. Ему в поцелуй стонут требовательно и кусают за кончик языка, кончая вслед за ним. На этом ничего не заканчивается. Антона бросать нельзя. Его требуется вывести оттуда, куда Арсений сам его же и завёл… Вернее, не так. Он просто шёл рядом, пока Антон мчался куда-то вприпрыжку и сломя голову. Теперь пора возвращаться. Сначала вытереть лицо салфетками. Затем с пола поднять, потому что ноги затекли наверняка. Отвести в душ, вымыть и вытереть, закутав в халат. И касаться всю дорогу, чтобы не потерялся. Не давать уйти курить на балкон. Ещё успеет. А за руку отвести обратно на кровать. Здесь, свернувшись среди подушек, Антон приходит в себя. Улыбается, ворчит что-то, чаю требует. Ну, Арсению несложно — принесёт и даже напоит, потому что постепенно оживающий Антон отказывается вытаскивать руки из-под одеяла. И только потом отпустить. Антон сам из-под одеяла вылезет, шею руками обовьёт, чмокнет в лоб и протянет довольное «ебать». После этого, да, точно можно отпускать, чтобы уже Антон его вытягивал. А тот с этим справляется великолепно. Шутки дурацкие шутит, в разговор втягивает и тащит за собой на балкон, чтобы там уже Арсений очнулся и набухтел на него, что вообще-то холодно. И вместе идут спать. — Ты мне должен пятьсот рублей… — За что? — За лопаточку. — Думаешь, всё же не пригодится? — В пизду её. — Ну, можем что-нибудь порезать… — Иди ты. Руки болят? Дай. — Поцелуешь, где болит? — Ага.