Элементарно, Эркель!

Естественно, Верховенский ни минуты не собирался раздумывать над революционным обольщением. Сейчас Эркеля нужно найти, потом к Шатову, а потом сразу же за этим гадом. Вот же сволочь этот Ставрогин! Ох, как он это всё Варваре Петровне объяснять -то будет? Она ведь даже про амурные дела своего сыночка с Елизаветой Тушиной не знает, а тут новые происшествия нарисовались. Да уж, нужно заранее валерьяны подготовить и чаю мятного. Пётр Степанович был уверен, что как порешит он с этим делом — языки несколько месяцев у всего Заречья перемалывать косточки его участникам будут. Но то, как потом в грязном белье копаться всей деревушкой будут, Верховенского на данный момент не интересовало. Его интересовало одно — где Эркель? Он уже несколько раз позвал его, перемещаясь из одного помещения квартиры в другое. Нигде нет. Он что, обиделся, и не вернулся с улицы? Вот же глупый (Петру даже совестно стало, что он его так в мыслях обозвал, поэтому он всё списал на то, что это было подумано с волнующейся интонацией) инфантильный юноша! Кажется, он говорил что-то про то, что собирается зайти к кому-то. Только вот к кому? Пётр останавливается посреди комнаты, принимаясь судорожно загибать пальцы, считая всех известных ему знакомцев Эркеля — по большинству они у Петра и парнишки общими были. Липутин, Шатов с Кирилловым, Тушины и Ставрогин. Не так уж и много, но нельзя терять ни минуты. К кому мог после небольшой размолвки с Петром пойти Эркель? Ну уж точно не к Ставрогину, это определенно — зачем к тому идти, кого оба порицают, недолюбливают, даже можно выразиться грубее — ненавидят. К Тушиным… вряд-ли, не слишком они в хороших отношениях. Да и Эркель говорил, что что-то его в Елизавете Николаевне тревожит, что неуютно рядом с ней находиться. Тушины тоже отпали. Последний выбор — самый сложный и самый важный. Куда бежать сломя голову, Пётр? Тяни, тяни эту соломинку жребия, быстрее — часы тикают в сто раз спокойнее, чем бьётся сердце, но каждая секунда на циферблате в сто раз важнее. Липутин — близкий друг Пётр Степановича, конечно, другом его Верховенский с натяжкой называл, уж слишком плосок и шулероват, да только знал Сергей Васильевич про Петра очень много. Может, Эркелю вздумалось, что он всю ситуацию с Ставрогиным разъяснит, и бедное молодое сердце успокоит? Или может, всё же правильнее поставить на Шатовых… Кирилловых… чёрт бы их побрал с их взаимоотношениями, будут когда как, всё равно это мысли Петра и никто их не слышит. Вдруг решил мальчишка, что Шатов может трезво ситуацию оценить в какой-то степени (дожился ты, Пётр Степанович, хорошие качества Ивана признаешь), и пошёл к нему? А если б Иван не в духе оказался, там всё равно Кириллов, что-то объяснит, а если Кириллов и откажет — то вежливо, нет у него к Эркелю никакой неприязни. То туда, то сюда метался рассудок Верховенского между двумя огнями. А время продолжало неумолимо отсчитывать, на Петра давить. Ну почему, ну почему так часто ему приходится делать выбор? Так, успокоиться… Это получалось плохо. Хотелось найти Эркеля, быстрее. Ещё и извиниться перед ним надо, за всё, что умолчал, что не объяснил. Но и Ставрогина изловить сей же час надо! Чаша незримых весов одним разом перевесила в сторону Шатовых, и Верховенский почувствовал, как груз выбора камнем падает с его плечей. Сейчас, разом — к Шатову, обрисовать ему всё, одно за другим, после, если Эркеля там не застанет — галопом к Липутину, хорошо он хоть по пути живёт. И оттуда — сразу же, мигом Николая Всеволодовича искать, пока он ещё ничего не учудил общественно опасного. О том, что он будет делать, если у Липутина Эркеля не окажется, Пётр Степанович даже не подумал. Поправил клетчатый пиджак, и тут же помчался к Шатову. Практически себя и в порядок не привёл. В голове — ураган. Шатов, Ставрогин, Эркель, ай, о камень споткнулся, революция, быстрее, страх, нет, лишь бы нет, снова Эркель… Обрывок за обрывком мысли Петра Степановича прыгают, пока он и сам ухабы перепрыгивает — занесли же черти этих Шатовых в самый дремучий лес! Что-то он часто сегодня чертей поминать стал, никак иначе, всё это и есть козни бесов. Шаг за шагом, сквозь высокую траву — Петру по колени — по щебенистой дороге, по кочкам, к виднеющейся на горизонте избушке. Вот она, минутная пристань! Верховенский уже и не пытается лицо держать — тарабанит по ставням, по дверям, чуть ли не головой готов биться. — Шатов, Шатов! Иван, прости господи, Павлович! — уже даже и господ без презрения поминается. Вон как все эти жизненные убеждения становятся ненужными, когда на кону что-то важное. — Молю вас, Христа ради, откройте! Дверь открывается почти сразу же, но Петру это время кажется вечностью. Шатов на Верховенского, как на полоумного смотрит. Недоволен он, смурной, но всё же какая-то мольба в голосе Петра заставляет его смягчиться. — Что вам, Верховенский? Уже вечер скоро, а вы как одержимый какой. Пётр цепляется за рукав Шатова, пытаясь события поторопить. — Прошу, скорее! Шатов, я знаю, кто виновен в том, что революция начинает оживать! Шатов руку отдергивает, хотя это и бесполезно — Верховенский на нервах про понятие личных границ вообще не знает. — И кто же это, по-вашему, и с чего вы так взяли? Пётр отчаянно, пересохше, практически что кричит: — Ставрогин! Прошу, быстрее, он сам предлагал мне в революции принять участие, а если какие доказательства потребуются — по ходу соберём, давайте, зовите Эркеля, и пойдём же! Иван ситуацию понял. Ох, не зря он тогда Ставрогину пощёчину за всё разом влепил. Может, надо было и сильнее бить. Погодите-ка, Эркель? — Эркель? Мальчишка ваш? Да с чего бы ему тут взяться, после того, как вы ушли, в гости не заходил. Сердце Верховенского тут же куда-то вниз рухнуло. Время постепенно уходило в раздел «потеряно». Где же Эркель? Почему-то это начинало его волновать во много раз больше, чем то, где Ставрогин. — Тогда к Липутину, а от него — Ставрогина искать. Только прошу, Иван Павлович, быстрее! Как бы не испытывал Иван Шатов личную неприязнь к Верховенскому, всё-таки он кивнул, на секунду заскочив в дом и перекинувшись парой слов с Алексеем — по обычаю, взяв обещание, что когда он придет домой, Кириллов будет жив и здоров. Кириллов на это благословляюще и коротко чмокнул Ивана в лоб. Возможно, они бы в спокойной обстановке ещё о чём-то поговорили, но орущий, сходящий с ума, и бушующий Верховенский под окнами — не самое располагающее обстоятельство для нежностей. Петру на всё это было плевать с высокой колокольни, лишь бы Эркеля быстрее найти, и со Ставрогиным разобраться. Как только Иван ступил на последнюю ступень крыльца, Верховенский рванул — нельзя ни секунды терять, а Шатов дорогу к Липутину знает, нагонит. В этом он явно не ошибся — несколько минут, и тяжело дышащий Шатов уже бежит с ним наравне. Шатову в минуту дикой гонки начала казаться разумной мысль Кириллова побольше физкультурой заниматься. Быть может, в таком случае, у него бы сейчас сердце от внезапного бега не побаливало. А ещё немного болела душа. Всё-таки верил он когда-то этому Ставрогину. А после — и жены лишился, и сейчас по вине этого Николаса чуть привычного мироустройства. — Верховенский, а как вы до такого разговора дошли? — задаётся вопрос, перебиваемый очередным глотком воздуха на бегу. Верховенский отвечает также отрывисто, ещё и время от времени сплевывая — волосы свои не уложил в спешке, так теперь они так и норовят в лицо залезть. — После нашего разговора у вас дома, он ко мне на квартиру заявился, и сразу же начал рубить сплеча — мол, помню ваши настроения, вы б мне сгодились среди участников революции. Да шёл бы он к лешему с такими предложениями! В этот момент Шатов Петра даже зауважал. Значит, и вправду от революционных идей не осталось ничего. Вот, нормальным же человеком бывает, когда хочет! А Верховенский себя наоборот, чувствует уж совсем не в состоянии нормальности. Слишком взволнован он уж, чтобы такому определению соответствовать. Смотрит умоляющими глазами, дом Липутина выискивая среди улочки. Только завидев, бросается туда. И видит. Сердце начинает судорожно щемить. На двери — большой, тяжёлый, навесной замок. А значит, Сергей Васильевич уехал. Далеко и надолго, в Петербург. Бывало у него такое желание покутить в месте поприличнее. Но оставим Липутина, где Эркель? Пётр Степановича это уже намного больше, чем то, куда Ставрогин подевался, тревожило. Не мог же Верховенский ошибиться в близости знакомств юноши — не пошёл же он к Тушиным, в конце-концов! А если и пошёл, то всё равно туда бежать поздно, ещё минута, и Ставрогина потерять можно. Вдруг Николай Всеволодович уже билеты в Швейцарию покупает, а Пётр тут на одном месте топчется. Значит, сейчас за Ставрогиным, но Эркеля тоже найти надо. Пётр Степанович вздохнул. Придётся ему немного понаглеть. — Шатов, нет его здесь! Липутин, кажись, недавно в своё традиционное турне выехал. Прошу, не сочтите за то, что я вами помыкаю, как мне вздумается, прошу, отправьтесь к Тушиным! Вдруг у них Эркель остался, а я, дурак, о их близком знакомстве не ведал. А я тем временем Ставрогина изловить изловлю, чтобы времени не терять! Шатов как-то неуверенно застыл, словно раздумывая, ему шаг влево, в сторону Елизаветы Николаевны двигать, или вперёд, к Верховенскому, а оттуда за Ставрогиным. Может, Верховенский и получше человеком за эти несколько лет стал, вот только с места срываться и бежать, как собачонка послушная, Ивану не хотелось. Пётр это замешательство заметил, и как-то совсем жалобно произнёс: — Иван Павлович, пожалуйста! Если бы у вас Кириллов пропал, вы б тоже за любую ниточку хватались! На такой аргумент Шатову и сказать было нечего. Правда, смысл этих слов двоякий какой-то получался. Но это ладно, вдруг разнервничался Верховенский. Развернулся Иван Павлович, и быстрым шагом пошёл в нужную сторону, мальчишку этого искать. Верховенский отдышаться пытается — нервно ему. С времён эрзац-революции так сильно не переживал. Что ж всё так, одним разом навалилось! И Ставрогин, и Эркель, и его психика решила с ним злую шутку сыграть. Нужно Николая Всеволодовича сейчас найти, и тогда можно уже будет хоть немного расслабиться. Вот же чёрт, револьвер дома забыл! Пётр Степанович себя по лбу хлопнул, и чуть не завыл. В особняк через всё Заречье возвращаться. Ладно уж, чтобы времени не терять, начнёт поиски, а потом Шатов или Эркель обязательно вооружёнными окажутся. Как-то да разберётся. Только куда этого Ставрогина бесы занесли? Думай, Петруша, думай! Вариантов, перво-наперво объявившихся в голове Верховенского, не так уж много и было. В поместье своём отсиживаться может, Петра поджидать — а вдруг приползёт, как покорная гусеница, вознамерившаяся в его цепких руках стать бабочкой. Пётр брезгливо поморщился. Шиш вам, Николай Всеволодович, а не Верховенский на блюдечке с голубой каёмочкой. А может, Ставрогин обнаглел вовсе, и при живом-то Маврикие Николаевиче решил к Тушиным захаживать? В таком случае на него Шатов уже наткнулся бы, и выстрел был бы слышен — Иван Павлович человек горячий, пристрелил бы революционное насекомое. Тогда где бы ему ещё быть? Думать, что Ставрогин всё ловко устроил, и правда сейчас пачки рублей распаковывает, билеты оплачивая, Пётр Степанович не хотел. Оставался у него ещё один вариант. Вернее, два, да только они друг с другом повязаны. Та самая церквушка, в которой самый известный скандал Зареченский прогремел, с фотографиями теми, была возле речки расположена. И рядом с рекой — обрыв кручёный. Может быть, Ставрогин там Петра поджидает? Чтобы в случае непослушания, или несогласия с его идеями пристрелить сразу, на месте, и в воду столкнуть. Стало быть, могло всё и так повернуться. Из всех мыслей, Верховенского посетивших, ему показалась ко всему делу подходящей мысль, что Николай Всеволодович где-то рядом с церковью кружит. А значит, туда шагать нужно со всей скоростью. Если не там — то в особняк переметнуться, а уж если и там нет — значит, ищи-свищи Ставрогина где-то в швейцарских горах. Конечно, такой исход Пётр Степановичу казался очень неблагоприятным, и на руку уж точно не играл. Поэтому, как бы смешно это ни прозвучало, учитывая слегка атеистические настроения Петра Степановича, оставалось надеяться на церковь. Куда Пётр и зашагал, снова и снова проклиная ухабистые дороги Заречья (надо бы Антону Лембке напомнить, что мостовые не только на макетах строить нужно). Время быстро, неумолимо идёт. А Верховенский не идёт, Верховенский бежит. Эх, вот же подкинула ему судьба задачку — практически что рыцарские подвиги совершать. Правда, принцесса в формуле отсутствует, а так званый «принц Гарри» главный злодей. Однако, незадачливая сказка! Вот уже и видно церквушку, мхом поросшую. Пётр Степанович вдаль с особым энтузиазмом вглядывается — хочется ему побыстрее со всем покончить. И не зря — у самого обрыва виднеется тёмный (а каким же ещё ему быть, злодейскому-то) силуэт. Да только кажется, не один он там. Уж больно широкий и острый. Верховенский сбегает, нет, практически скатывается по глинистому клочку земли поближе. И ба! что он видит! С абсолютно нахальной ухмылочкой на самом краю стоит Ставрогин, за загривок удерживая Эркеля. Последний от болезненного ощущения морщился — пищать это как-то несерьёзно, а хотелось — но на такое Николас только ему пистолет сильнее прижимал к виску. Завидев своего Петра Степановича, тут же снова вырываться начал, учуяв свою посредственную безопасность — не сразу же на глазах Верховенского Ставрогин его пристрелит. Верховенский, естественно, сразу же всё надуманное по поводу Эркеля отбросил — вовсе его юноша не проучить решил, а в передрягу попал. Времени на осмысление ситуации и подбор действий маловато было, так что Петр, не церемонясь, начал: — Николай Всеволодович, вы что такое творите? Революция, попытка убийства человека, прелюбодеяния — да у вас так на смертную казнь наберётся. Бросьте оружие, тогда поговорим! Николай Всеволодович на это только зубасто рассмеялся. — Неужели, Верховенский, вы правда думаете, что меня смертная казнь страшит? Да и что вы мне сделаете? До смерти заговорите? Да и вообще, вы за своим подручным вон, не уследили, а за моей жизнью в оба смотрите. Привираете вы, Пётр Степанович, когда говорите, что не нужен я вам. Вы же даже замену мне подыскали и взращиваете. — и пальцами по спине Эркеля, позвонки пересчитывая, пробежал. Мальчишка вздрогнул от такого, и сжался. Не нравилось ему, когда Ставрогин к нему прикасался. В Верховенском как-то ярость взбурлила. Ладно, Николай тут про него всякую похабщину воображает, но близких Петра трогать нельзя! Не особо задумываясь о последствиях (хоть он и раньше не шибко думал), он Ставрогина в бок пнул. Болезненным удар не вышел, но хватку Николай Всеволодович разжал. Эркель тут же из его рук выпутался, и бросился к Петру, прильнув к нему близёхонько в поисках защиты. Всяко лучше, чем рядом с Николаем находиться. Уж больно у него руки длинные и бесцеремонные. Верховенский покровительственно руку на спину Эркеля положил, провёл по ней успокаивающе. Вот уж знакомцы у него — кого оставь без присмотра, и начинается. Разгребает последствия в виде преступлений кто? Правильно, Верховенский Пётр Степанович, кому же ещё такую ответственность доверить. Эркель только к рукам Петра зашуганно прижимался, с опаской на Ставрогина поглядывая. Виновато поморгав, быстро, но отчётливо залепетал: — Пётр, прости, я не хотел, иду, а тут он. Я вырваться не смог, он с револьвером, а я… Верховенский договорить Эркелю не дал. Мягко ладонь к губам юноши прижал, заставив замолчать. — Прощён. Тихо сейчас, думать мешаешь. Эркель покорно кивнул, ощущая на устах холодную кожу перчаток, и действительно затих. А думать Петру Степановичу очень даже было о чём. Как бы ему, безоружному, всё так повернуть, чтобы и Николая Всеволодовича под честный суд передать, и самому выжить? Ставрогин-то вон, от пинка вполне оправился уже. И огнестрельное оружие у него совсем не собиралось чудесным образом исчезать. — Что же это вы, Верховенский, делаете? Что ни встреча, так мне в печень. — Николай скалится. Пётр только шаг назад незаметно делает, рассчитывая все возможные варианты. А их не так уж и много было. Глупый и трусливый — бежать, надеясь, что Ставрогин не выстрелит в спину. Конечно, можно было бы прикрыться Эркелем, но Верховенский даже не подумал о том, чтобы так предательски себя повести. Да и потом, в таком случае Николас уйдёт безнаказанным. Второй вариант- отчаянный и лихой. Наброситься на Ставрогина, в схватке отобрать оружие, и тогда уже предоставить его судебным органам. Если, конечно, Пётр выиграет. В своих умениях решать что-то делом, а не словом он сомневался. Третьим вариантом было согласиться на условия Николая Всеволодовича, но такой вариант Верховенский рассматривать не собирался и возможным не считал. Шампанское Пётр Степанович ещё как пил, поэтому выбрал рисковать. Мягким движением оттолкнув от себя зашуганного, сжавшегося в комочек и ошарашенного Эркеля, он бросился на Ставрогина. Так лезут в бой дворовые псы с искусанными мордами, защищающие свою стаю. Обычно их много, а Верховенский один. Эркеля в счёт можно не брать — щенок ещё, крохотный. Хотя в драку всё равно пытается влезть. Пётр на это даже ухмыльнулся, но быстро скривился снова — Ставрогин поцарапал его щёку. Они кусались и царапались, словно бешеные, на самом краю обрыва. Пистолет холодной смертью покоился на траве — кто первый протянет руку — тот и останется в победителях. Эркель, пытавшийся хоть каким-то образом уберечь Петра Степановича от чрезмерных последствий побоища, не заметил, чья рука первой схватила оружие. Грянул выстрел, заставивший юношу отшатнуться, и с ужасом в последнюю секунду заметить край клетчатого пиджака, утопающий в тёмной бездне реки вслед за чёрным фраком. Обрыв наполнила могильная пустота. К глазам Эркеля совсем внезапно и предательски поступили слёзы. Горькая заупокойная, печальная панахида раздалась на этом месте, так внезапно ставшим погостом. Юноша никогда не думал, что так больно терять людей. Он знал. Он представлял. Но ощутить на своей шкуре — совсем другое. Вот так и стояла хрупкая, растерянная, дрожащая и заплаканная фигура на обрыве. С одной лишь мыслью — прыгнуть ли вслед, чтобы не страдать? Наверное, Пётр Степанович хотел бы для Эркеля лучшего бытия, чем разложение на дне илистого дна речки.