Магниты

      Джиншик уже, наверное, в тысячный раз проверил телефон, но ни сообщений, ни звонков… Впрочем, как и вчера. И несколько дней до этого. Он в самом деле не мог понять, что сделал не так. Они виделись с Сумином в общежитии, но тот в последнее время казался настолько оторванным от реальности, что с ним почти невозможно было разговаривать.       – Поедем домой? - мягко спросил Минджэ, сидевший напротив. Джиншик был благодарен другу за то, что попытался его как-то развеселить, ведь отчасти у него это получилось. Они накупили всякой прикольной мелочи, Джиншик нашел фигурку, которую давно искал, Минджэ набрал красок. Но едва они перестали суетиться и сели за стол в кафе, чтобы перекусить, к Джиншику сразу же вернулись все его переживания. Он хотел написать Сумину, узнать где он, чем занят, но одергивал себя. Разве Сумин не дал понять, что не заинтересован в общении? Последнее его сообщение осталось непрочитанным и датировалось позавчерашним утром. Сумин просто перестал ему отвечать. Теперь они разговаривали только по каким-то бытовым или рабочим вопросам, но Джиншик был рад даже этому. Он ужасно скучал. Но не станет говорить об этому Сумину. Какими бы ни были его причины, они у него есть. И если он хочет, чтобы их отношения стали исключительно рабоче-товарищескими, что ж… Пусть так.       – Да, давай, - ответил он Минджэ. Было около четырех часов, еще рано и Сумина точно не должно быть в общежитии. Это одновременно и обрадовало, и расстроило. Джиншик очень хотел его увидеть, но боялся, что уже просто не выдержит и разревётся.       Дорога до дома заняла не много времени, но успела добить. Так что в двери Джиншик ввалился уставший, как собака. Минджэ вошел следом и сразу же убежал на кухню, откуда доносился запах еды и смех. А Джиншик остался стоять в коридоре, пригвожденный к месту взглядом Сумина. Он пришел сейчас? Или уже стоял там? Джиншик не мог сказать точно.       Сумин подошел к нему и помог разуться. Потом отвел в ванную вымыть руки, а затем в комнату. Все это молча. Джиншик говорить боялся, Сумин, видимо, не хотел.       Джиншик сел на кровать, предполагая, что Сумин просто уйдет. Ему этого даже хотелось, чтобы он мог погрустить в одиночестве, пока не вернулся Минджэ. Сумин так и сделал… но вернулся почти сразу же с потрепанной тетрадью в руках.       – Вот. Прочитай, когда захочешь, - тихо сказал он, протягивая тетрадь Джиншику.       – Что это?       Джиншик не был так уж удивлен, Сумин периодически приносил ему то, что писал, чтобы услышать мнение со стороны, но сейчас все казалось каким-то другим. Более личным.       Сумин отвел глаза и сжал губы. Потом, будто приняв решение, вдруг уселся на пол возле ног Джиншика и взял его за руки.       – Там все то, что я не мог тебе сказать. Год неосознанных чувств и много месяцев плохо скрываемых? - спросил он сам у себя и невесело хмыкнул. - Я не знаю, помнишь ты еще об этом или нет - потому что я давно об этом не говорил - но я люблю тебя.       – И я… - хотел было ответить Джиншик, но Сумин резко замотал головой:       – Сначала прочти. Потом решишь, что ответить.       С этими словами Сумин сжал его пальцы, а потом отпустил, поднялся на ноги и ушел, тихонько прикрыв дверь.       Джиншик перевел взгляд на тетрадь. Оригинальная обложка была уже практически неузнаваема, потому что все перекрыто какими-то каракулями, рисунками или просто сплошь закрашено, будто Сумин сидел и монотонно черкал ручкой, чтобы успокоиться. Это было вполне на него похоже. Джиншик раскрыл тетрадь и принялся читать. Чутье не подвело, это действительно была лирика к песням, вот только они были о любви?.. Джиншик не сомневался, что его талантливый друг может написать о чем угодно, но раньше он никогда не затрагивал эту тему. Наверное, поэтому он так нервничал? Решил попробовать что-то новое для себя и боялся, что не получилось?       Но у него получилось прекрасно. Джиншик прочитал уже страниц десять и мог сказать лишь то, что это были одни из самых нежных песен, которые он знал. Вдруг он одернул себя. Он должен судить объективно, ведь ради этого Сумин ему и показывает? Не ради того, чтобы он тут растекался лужей. Не для того, чтобы мечтал, как что-то подобное скажут ему…       Джиншик перевернул следующую страницу и застыл. Целый разворот был сплошь исписан одним словом, и это слово было его именем.       “...то, что Я не мог сказать ТЕБЕ”, - Джиншик припомнил слова Сумина и принялся читать дальше, надеясь, что найдет подтверждение своим догадкам.       И он нашел. Чем дальше он читал, тем больше видел отсылок на их общее прошлое, на их отношения. Это были не просто абстрактные песни о чувствах, они были о чувствах Сумина к нему.       Джиншик перевернул последнюю страницу, но не нашел там окончания песни. Вместо этого там стояли три жирные точки, а чуть ниже обычная записка:       “Думаю, ты уже понял, что это все о тебе, да? В некоторых местах я был слишком очевидным, так что… Прости, что я так и не смог сказать все это вслух, ты же знаешь, оратор из меня никудышный и со словами я обращаться не умею (иронично, правда?). Но у меня есть уважительная причина - я едва могу думать, когда ты рядом.       Прости, что все это заняло столько времени. Последнее, чего я хотел, - это расстроить тебя. Но, к сожалению, тут победила моя упертость. Я хотел их дописать, чтобы ты знал, что именно я к тебе чувствую. А если ты вдруг сразу открыл последнюю страницу, то небольшая подсказка: всё (и даже больше. Но лучше прочитай).       А на тот случай, если ошибся в своих наблюдениях (что вряд ли, ты прятал все еще хуже, чем я), то просто… не знаю… выбрось тетрадь и забудь? Я в любом случае все еще твой лучший друг и обещаю больше так себя не вести. Ну или можешь оставить, продашь потом за кучу денег, когда мы все станем очень знаменитыми. Хе-хе”.       Джиншик всхлипнул, а потом рассмеялся, когда попытался вытереть слезы с листа и смазал карандаш. Невыносимый, просто невыносимый.       “Кстати, последняя песня не дописана, потому что я хочу дописать ее с тобой. Если ты не против. Я не тороплю”.       Джиншик дочитал и закрыл тетрадь. Он совсем не против. И пусть Сумин не торопит, он сам не хотел больше терять времени.       Сумин - к счастью - был в своей комнате один. Не то чтобы им пришлось бы объяснять, почему заплаканный Джиншик врывается в их комнату - это было обычным делом, просто именно сейчас посторонние были не нужны. Сумин сначала вскочил ему навстречу, но остановился на расстоянии шага. Джиншик потянул его к себе и крепко сжал в объятиях.       – Ты мог просто сказать! - всхлипнул он Сумину в шею.       – Не мог.       – Да мне не нужны были от тебя душераздирающие речи на двадцать минут. Мне нужен был ты и все. Обычного “чаги, я люблю тебя не как друга” было бы достаточно.       – Прости, - Сумин терпеливо слушал и гладил его по спине.       – Я сейчас намочу тебе футболку своими слезами, и виноват в этом будешь только ты!       – Я знаю.       – Сумин?..       – М-м?       – Я люблю тебя сильнее.       Сумин от неожиданности хмыкнул и немного отстранился, чтобы посмотреть на его лицо.       – Хам Джиншик, ты не прав.       Джиншик вздернул брови и улыбнулся:       – Чхве Сумин, не начинай отношения со спора.       Сумин закатил глаза, но улыбка была такой радостной, какой Джиншик уже давно не видел на его лице.       – Хорошо, но я докажу тебе, что сильнее люблю.       – Как, интересно?       – А вот так, - прошептал Сумин и, обхватив его лицо, поцеловал.       Джиншик, по правде говоря, часто представлял этот момент. Но все равно ничего из того, о чем он думал, не шло в сравнение с реальностью. Просто потому, что это была реальность. Да, глаза печет от слез, нос распух и все щеки мокрые. Ну и что? Сумин писал, что любит его любого - и заплаканного, и сонного, и даже когда он вредничает от усталости. И Джиншик любит его в любом состоянии, особенно - особенно! - когда он вот так его целует.       И лучше всего было то, что поцелуй был далеко не последним.