Зов Забвения

      Каждое утро в горах Джерол начиналось одинаково. Мартин пробуждался от шума на улице — это Клинки выходили на построение, получали приказы от Грандмастера и после выполняли воинские упражнения. На заснеженных склонах ещё властвовал предрассветный сумрак. Небо уже робко светлело, но солнце ещё скрывалось за грядой на востоке, а потому воздух был морозным и будто застывшим вне времени. Мартин зябко поёжился. Огонь в камине давно погас, и комната, неоправданно просторная и излишне вычурно украшенная, быстро остыла.       Ещё несколько лет назад он многое отдал бы за то, чтобы жить в такой роскоши, принимать почести, повелевать судьбами. Власть и могущество ослепляли, а потому теперь Мартин боялся, что эти искушения вновь овладеют им. Потому каждое утро он начинал с молитвы Акатошу, прося Дракона о помощи и заступничестве. Мартин начал свыкаться с мыслью, что является потомком Септимов и единственным наследником Рубинового трона, что в случае успеха (а как иначе?) он примет символы власти императора Тамриэля, и его страшила перспектива быть ослеплённым могуществом. Именно о такой защите он просил Бога Времени.       Но было ещё кое-что, терзающее его сомнениями. Даэдрическая книга, которую Аэрин Латиус принёс в Храм Повелителя Облаков, таила в себе столько силы, столько запретных знаний, что Мартину требовалась немалая выдержка, чтобы устоять перед этим. Он оберегал себя от тёмного влияния «Мистериума Заркса» при помощи сильных заклинаний, не допускал, чтобы злые силы проникли в его разум, но потому его исследования не продвигались ни на дюйм. Уже сейчас ему было ясно, что если он хочет разгадать загадку, заточённую в рунах на древнем пергаменте, ему придётся связать себя с книгой точно так же, как делает это сам Манкар Каморан. Иначе постичь смысл даэдрического манускрипта не удастся.       Но Мартин медлил. Жизнь научила его осторожности, и отныне он не собирался с головой бросаться в пламя, гонимый страхом и сомнениями. Он ждал, когда у него на руках окажутся «Комментарии» Манкара Каморана, надеясь с их помощью глубже проникнуть в тайные смыслы даэдрических писаний.       После молитвы он облачался в тёплую шерстяную робу, не признавая изысканных одеяний, и отправлялся в главный зал. Воины, к тому времени как раз заканчивающие тренировку, шли завтракать, и Мартин был вместе с ними. Неизменно он думал о том, что каждый из этих мужчин и женщин был готов служить ему и отдать за него жизнь только потому, что его отец был Септимом. Они не знали, каков Мартин на самом деле, и за это он ощущал перед ними свою вину. Мартин дал себе клятву, что, взойдя на престол, будет служить Империи по достоинству.       На приём пищи уходило немного времени. Скоро Клинки разбредались по крепости: кто принимал караул, кто отправлялся выполнять поручения Джоффри, кто принимался усиленно тренироваться, — а Мартин возвращался в покои. К его приходу юная служанка Кларисса уже успевала навести порядок, растопить огонь в камине и незаметно исчезнуть. Девушка нравилась Мартину, он видел, что она старалась, добросовестно выполняла свои обязанности, была кроткой и доброй, но после того, как он в довольно строгой форме объяснил ей, что не нуждается в прислугах, она предпочитала не попадаться ему на глаза. И всё равно тенью проскальзывала в спальню, когда он уходил, взбивала подушки, поправляла одеяло, разводила огонь и забирала стирать грязную одежду. Мартин не хотел обижать Клариссу, просто она появилась слишком не вовремя. Прибыв в Храм Повелителя Облаков, он ещё с трудом понимал происходящее, удивлялся самоотверженному служению Клинков и учтивости Джоффри, а тут ещё появилась девчонка, именующая его Вашим Величеством и готовая ходить за ним по пятам и исполнять каждый каприз. Потому тогда он не справился со страхом и разозлился на неё и теперь был вынужден сожалеть об этом. Ныне он многое осмыслил и стал понимать, что ему пора учиться принимать заботу прислуг, потому что, когда он станет императором, они будут окружать его постоянно. Начать следовало с Клариссы. Укротить гордыню и извиниться перед ней.       Но изо дня в день Мартин откладывал это, потому что, возвращаясь в комнату, подходил к столику с зеркалом, отодвигал створку потайного шкафчика и доставал ларец, закрытый надёжным замком. Ключ он всегда держал при себе, носил на кожаном ремешке на запястье. Внутри хранился «Мистериум Заркса».       Когда даэдрический манускрипт только попал к нему в руки, Мартин думал запираться с ним здесь и работать в одиночестве, чтобы никто не докучал. Однако в этом и таилась главная опасность, потому Мартин специально брал книгу и шёл в общий зал, где был у всех на виду. Если что-то пойдёт не так, его увидят и… предпримут что-нибудь. А ещё так Мартин постоянно помнил об ответственности перед этими людьми и всей Империей и не позволял себе проникать в тайны писаний Мерунеса Дагона глубже, чем требовалось.       За его спиной немой горой неизменно нависала тень Бауруса или другого телохранителя, если редгард был занят, и, в отличие от навязанной служанки, с ним спорить не получалось. Клинок был немногословен и непреклонен. Если он сказал, что не спустит с наследника глаз, оберегая его, то так оно и будет. Пришлось принять как данность.       Мартин не всё время корпел над «Мистериумом Заркса». Ближе к вечеру, когда глаза и голова начинали уставать, он надевал защиту, отправлялся во двор, и под руководством Бауруса постигал военное искусство. Он учился обращаться с мечом, правильно двигаться в бою и мыслить как воин. Будущему императору пригодятся эти навыки. Баурус хвалил ученика и говорил, что у Мартина хорошо получается, но сам Септим чувствовал себя мешком с картошкой. Впрочем, разминка шла ему на пользу и помогала разгрузить ум, прежде чем снова приступать к работе над даэдрическими рунами.       Именно тогда, когда Мартин перенимал опыт Клинка в фехтовании, над стенами прозвучал крик дозорного: «Это легионер. Открывай!»       Заскрипели цепи огромного механизма, приводящего в движение тяжёлые непробиваемые ворота Храма Повелителя Облаков. Мартин опустил деревянный меч, снял шлем и устремил взгляд ко входу. В горной обители объявился тот, чьего прихода он так ждал последние дни. Аэрин Латиус.       Клинки его не особенно жаловали, и Мартин понимал тому причину. Несмотря на то, что воины императоров отличались строжайшей дисциплиной, даже среди них нет-нет да проскальзывали сплетни и недовольные шепотки. Насколько Мартин понимал, Латиуса считали наглецом, потому что Джоффри предложил ему присоединиться к Клинкам, а ему хватило дерзости отказаться. Но помимо этого среди Клинков временами звучали обмолвки, что легионеру просто повезло в Кватче. На его месте должен был оказаться кто-то из настоящих воинов, любой из Клинков хотел бы спасти Мартина и закрыть те врата в Обливион. Латиус был недостоин такой чести.       Капитан Имперского Легиона не узнал Мартина в доспехах, принял за одного из Клинков, и, едва взглянув в его сторону, неторопливо завёл лошадь в конюшню. Мартину не терпелось узнать новости, потому он сам пошёл встретить Аэрина и увидел, как тот снимает сумки с седла.       — Принёс книги Каморана? — Мартин замер у него за спиной и улыбнулся. Вопрос прозвучал мягко, с налётом шутки.       Аэрин доброжелательность не распознал, строго кивнул.       — Как ты и просил. Тренируешься?       — Баурус считает, что мне не помешает овладеть несколькими приёмами.       — Благоразумно. Куда нести?       Нибенеец приподнял тяжёлую сумку, в которой лежали четыре тома с «Комментариями», и Мартин чуть было не сорвался забрать у него ношу и самостоятельно отнести к своему рабочему месту, но вовремя себя одёрнул. Он будущий император. Учиться принимать чужое служение было непросто, но важно. После того глупого случая с Клариссой к Мартину пришёл Джоффри и лично сказал о том, что девочка здесь не столько для того, чтобы выполнять обязанности горничной, сколько для того, чтобы научить Септима, выросшего вне дворцовой жизни, быть властителем. Мартин справлялся через раз.       — Оставь на моём столе в общем зале, — решил Мартин. — А мне нужно снять с себя это.       Он развёл руками, демонстрируя, каким неуклюжим чувствует себя в толстом поддоспешнике и латной броне, и Аэрин устало, но искренне улыбнулся.       Мартин видел его разным. Впервые встретив Рина в Кватче, он запомнил его как измученного, обессиленного, совершенно вымотанного, но полного решимости человека. Это теперь Мартин знает, что до вторжения даэдра Аэрин был заключённым в Имперской тюрьме, где жизнь ему точно мёдом не казалась. Вспоминая их знакомство, Мартин думал, что сильнее раздавить человека уже ничто не может, но тогда он и предположить не мог о том, что им в руки попадёт «Мистериум Заркса».       Так что вторая встреча с Аэрином запомнилась Мартину прежде всего страхом. Мартин почувствовал присутствие тёмной злой силы, едва Рин преступил врата Храма, и потом ещё много дней ощущал в Латиусе демоническое влияние магии даэдра, даже когда уже установил защиту. Но не нужно было обладать знаниями чародея, чтобы понять, насколько тяжело капитану далась эта ноша. Аэрин стал казаться ещё более ослабшим, понурым, едва удерживающим в теле жизнь и — совершенно сломленным. Смотреть на него действительно было страшно.       Зато сейчас Аэрин выглядел как человек, которому хотелось верить и на которого можно было положиться в трудный час. Он был полон сил, энергии, мужества, и даже усталость, накопившаяся за время пути, его красила. Таким Мартин его ещё не видел, а потому приятно удивился и почему-то даже поверил в лучший исход. Они с Рином не были друзьями, Мартин даже не надеялся, что с ним — престолонаследником, Септимом! — кто-то завяжет бескорыстную дружбу, но почему-то именно появление Аэрина раскрашивало однообразные, напитанные холодом снега и жутким горным ветром дни Мартина в Храме Повелителя Облаков.       Переодевшись и придав себе приемлемый внешний вид, Мартин вышел в холл и сразу заметил, что к стопке книг на его столе добавились новые. Он хотел воспользоваться своим положением и распорядиться, чтобы на кухне поторопились с ужином и накормили гостя с дороги, однако час трапезы и так близился, а потому Мартин не решился командовать. Впрочем, Аэрин и не торопился. Он обосновался там же, где и в прошлый раз — в помещении, при необходимости исполняющим роль лазарета, и это наблюдение лишь в очередной раз натолкнуло Мартина на мысль, что капитан Имперского Легиона чувствовал себя лишним среди Клинков, возможно, ощущая или даже зная наверняка, что к нему здесь относятся прохладно.       Порой, особенно перед сном, Мартин позволял себе минутную слабость и предавался мечтам. Это не были философские размышления или строгие расчёты стратегии, это были самые настоящие фантазии. Он представлял, как однажды взаправду станет императором; тогда его слово обретёт вес, его власть будет практически безгранична и он будет волен делать то, что считает нужным. Воображая свою жизнь в Имперском Дворце, он уверился в мысли, что Аэрин Латиус будет рядом. Надёжный, скромный, умный и, что немаловажно, чуткий человек нужен императору.       Другими вечерами Мартин вспоминал Кватч и то, как услышал от жителей, что Аэрин пришёл за ним. Узнав, что Мартин заперт в городе, он не раздумывая бросился на подмогу стражникам и в одиночку пошёл в Обливион. Теперь-то за Мартина многие готовы отдать жизнь. А тогда, когда он был никому не нужным священником?       Когда ужин собрал всех в общем зале, звать капитана не пришлось. Он сам подошёл к Мартину, попросил разрешения составить компанию. Мартин был только рад, но, как оказалось, причина была не в простом желании поболтать. Аэрин дождался, когда Джоффри тоже присоединится к ним, и рассказал о случившемся в Имперском Городе, а именно об исчезновении Румы и Равена Каморанов, которые, как все считали, были мертвы. А ещё — о портале, который одна из боевых магов пыталась открыть с помощью сигильского камня, но попытку можно было считать успешной разве что наполовину, да и то…       Мартин многое понял из этого рассказа, но старику Джоффри пришлось вкратце объяснять, как работает магия, почему от порталов остаются следы и что мешает с помощью сигильского камня попасть прямиков к Каморану в Обливион. Пока Мартин говорил, Аэрин уткнулся взглядом вниз и слушал не слишком внимательно. Наверное, ему уже приходилось быть на месте Джоффри, и та чародейка также терпеливо растолковывала ему, что к чему. Или вовсе не так терпеливо.       Однако, хоть Аэрин доложил о неудачном ходе эксперимента, для Мартина это стало хорошей новостью. Он жаждал хотя бы взглянуть на сигильский камень с тех самых пор, как увидел круглый свёрток в руках у стражника Меньена Гонелда, хотел попробовать лично прикоснуться к этой энергии, но тогда это казалось неподобающим. Священник Акатоша, будущий император, сам Септим тяготеет к даэдрической магии? Недопустимо! Теперь же Мартин, если можно так выразиться, официально занимался изучением всего обливионского и даже работал с «Мистериумом Заркса», а сигильский камень точно не был страшнее и опаснее мрачного писания. На осторожный вопрос Мартина, привёз ли он артефакт с собой, Аэрин подтверждающе кивнул.                     Каждое утро в горах Джерол начиналось одинаково, но на второй день после прибытия капитана произошло непредвиденное. Мартин, как обычно, проснулся от голосов и шумных шагов за окном, однако даже не успел завершить молитву. Во дворе поднялись беспокойные крики, заскрежетал насквозь промёрзший механизм, открывающий ворота, загрохотали большие цепи. В Храм Повелителя Облаков пускали немногих. Кем же был этот гость, прибывший в предрассветных сумерках? Может, всего лишь шпионом Джоффри, вернувшимся с донесением? Мартину стало любопытно, он выглянул в окно, однако с трудом сумел различить что-то сквозь мутное стекло. Он увидел, как двор крепости наполнился людьми, прибывшими верхом. Среди них было два воина, и по расплывчатому чёрному силуэту птицы на жёлтом поле, вышитому на сюрко, Мартин догадался: стража Брумы. Ещё два человека держались поодаль, переняв поводья лошадей, и в разговор не лезли.       К Джоффри вышла женщина в чёрных одеяниях, склонив голову, скинула капюшон плаща. В высокой причёске сверкнули, отражая свет фонарей, висящих у входа в здание, драгоценные камни диадемы. Грандмастер что-то шепнул своим людям, и один из них немедленно отправился в крепость, в левое крыло, где жил Мартин.       Септим мгновенно всё понял, отшатнулся от окна, будто происходящее на улице было для него опасно, нервно зашагал по комнате, не зная, что делать. Запоздало бросился к дорогой одежде, которую так заботливо готовила для него Кларисса каждое утро, но которую он не надевал. Замер перед шкафом, мысленно дал себе пощёчину. Взял себя в руки и оделся как обычно: неброско, скромно. Перетянул волосы ремешком на затылке, взглянул на себя в зеркало. Не мешало бы побриться. Хотя бы вчера.       В дверь постучали. Мартин не бросился открывать сразу, заставил себя выждать благородные несколько секунд. Клинок, которого Джоффри отправил с докладом, согнулся в поклоне.       — Ваша светлость.       — Что такое, сэр Фортис? — Мартин считал, что хороший правитель должен знать по именам всех, кто ему служит. Он запомнил каждого из постоянно пребывающих в Храме Клинков и в последнее время уже почти не путался, но иногда к Джоффри прибывали агенты, которых Мартин не знал, и в такие моменты он чувствовал себя совсем беспомощным и даже недостойным называться наследником.       Молодой воин счёл большой привилегией, что будущий император назвал его сэром. Он поторопился объяснить:       — В Храм прибыла леди Нарина Карвейн, графиня Брумы. Она просит встречи с вашим превосходительством.       Мартин вышел в коридор и направился во двор торопливым размашистым шагом. Фортис, гремя доспехами, пошёл чуть позади.       — В городе что-то случилось?       — Я не знаю. Грандмастер Джоффри сразу же послал меня за вами.       — Хорошо.       Сердце колотилось так, что шум крови отзывался в ушах. Мартин боялся выглядеть глупо и растерянно. Проявить слишком много вежливости и мало решимости. Или наоборот — и то, и другое было плохо. Он волновался, что опозорится перед миледи на глазах у своих людей и станет посмешищем для всего Сиродила. Да что там, для всей Империи! В Кватче Мартину доводилось беседовать со знатными людьми, но тогда он был священником. Теперь ему предстояло преподнести себя высокородной леди как будущего императора…       Он вышел на улицу, подошёл к Джоффри, остановился, сложив руки на животе. Женщина и вся её немногочисленная свита незамедлительно поклонились. Спасая положение, первым заговорил Джоффри. Спокойный, умеющий держать под контролем любую ситуацию, не раз присутствующий во время важных переговоров подле отца Мартина, Уриэля Септима. Потому его голос, пусть и отдающий холодом тревоги, прозвучал почти что по-родительски ласково.       — Ваше превосходительство, её светлость графиня брумская Нарина Карвейн прибыла к вам с личным визитом, чтобы просить о помощи.       Зная Джоффри и распознав ту едва уловимую нотку в его речи, придающую интонацию беспокойства, Мартин понял, что случилось страшное. Он всё ещё не понимал, как можно обмениваться любезностями, когда под угрозой человеческие жизни, а потому сразу спросил графиню:       — Брума в опасности?       Она выпрямилась перед ним, взволнованно посмотрела прямо в глаза. На длинных ресницах блестели маленькие снежинки.       Ей было немногим больше двадцати. Готовясь стать императором, Мартин, разумеется, изучал династии правителей графств, королевств, областей и так далее, пытался запомнить имена, родственников, интересы, политические настроения возможных союзников и недоброжелателей, но он почему-то упустил из виду, что его ближайшая союзница, в чьих землях он укрывался и жизни чьих подданных подвергал этим смертельной угрозе, была так молода и до умопомрачения красива. Нарина Карвейн была родом из коловианской семьи, потому внешностью совершенно не походила на людей севера. На фоне заснеженных пейзажей её бронзовая кожа казалась чем-то диковинным и дорогим, как завезённый из южных стран сладкий изюм. Её пленительные, с кошачьей хитринкой глаза напоминали два сверкающих коричневых турмалина. Подобно драгоценным камням, они меняли цвет от искристо-светлого до загадочно-непроницаемого, когда её лицо озарял отблеск огня или, напротив, скрывала тень. Но огненно-каштановые густые волосы она заплетала косами на нордский манер, вероятно, стремясь подчеркнуть свою преданность традициям людей, над которыми властвовала.       Когда она заговорила, Мартин с большим трудом заставил себя следить за словами и не очаровываться тягучей медовой сладостью её голоса и серебристым паром тёплого дыхания.       — Ваше Величество, — вот так сразу, не сторонясь громкого обращения, наполненного трепетом, уважением и любовью, произнесла она. — Мои предки во все времена верно служили вашей семье, и я смею надеяться, что вы не подвергаете сомнению, что я, как и все жители Брумы, останусь на вашей стороне и поддержу вас в трудный час. Вы можете рассчитывать на нашу безоговорочную преданность и помощь, но, боюсь, сегодня я вынуждена просить вас о защите. Брума подверглась нападению. Прямо сейчас мои стражники сдерживают натиск даэдра, но каждому ясно, что людские силы ничтожны по сравнению с безграничной мощью Обливиона. Пока Брума не повторила судьбу Кватча, эти Врата нужно закрыть. И я прибыла, чтобы просить вас о помощи.       Мартин посмотрел на Джоффри.       — Грандмастер…       Густые седые брови лишь едва различимо дёрнулись, хмурясь, никто не обратил на это внимания, кроме Мартина. В последнее время этот человек приходился ему попечителем, опекуном, наставником, защитником — называть можно как угодно, но смысл оставался один: ближе Джоффри у Мартина никого не было. Работая священником, Мартин обрёл одну важную особенность, научившись чувствовать настроение собеседника и замечать самые незначительные детали в мимике или голосе. Вот и недовольство Джоффри он заметил за долю мгновения, за миг, когда время для него приостановилось, давая возможность лихорадочно принять решение. Как человек, Мартин незамедлительно хотел приказать большей части Клинков отправиться спасать город. Как будущий император, Мартин понимал, что Храм Повелителя Облаков и его персона в частности не должны оставаться без защиты. Не было сомнений, что Джоффри склоняется ко второму варианту.       Слава Девяти Богам, делать выбор и принимать такое сложное решение Мартину не пришлось. Он даже не успел как следует сформулировать, что именно хотел сказать Грандмастеру, как Нарина Карвейн продолжила:       — Мои люди докладывают, что видели, как вчера в Храм Повелителя Облаков прибыл человек, ставший для Кватча героем. И я подумала, что если ему удалось закрыть Врата Обливиона однажды, может, он совершит подвиг и во второй раз? Пусть покажет моим людям, как это делается, и в дальнейшем они смогут справляться своими силами. Если, конечно, Ваше Величество позволит…       Мартин снова посмотрел на Джоффри, и тот задумчиво кивнул, соглашаясь. В словах Нарины Карвейн был здравый смысл.       Грандмастер негромко подозвал молодого Клинка:       — Фортис…       — Не нужно, — перебил Мартин вдруг окрепшим голосом, лишённым волнения и неуверенности. — Я поговорю с ним сам. Позаботьтесь о наших гостях и проследите, чтобы они ни в чём не нуждались.       Джоффри, подавая пример остальным, услужливо поклонился будущему императору. Мартин вернулся внутрь. В словах правительницы Брумы был здравый смысл, но никто из собравшихся во дворе не подумал, как к этому отнесётся сам упомянутый Герой Кватча? Аэрин был в Обливионе, помнил те ужасы и знал, что его там ждёт. Мартин, конечно, в Обливионе не был, но он присутствовал во время катастрофы в Кватче. И только у него было право просить Аэрина совершить ещё один подвиг, но вовсе не потому что в его жилах текла кровь Дракона.       Мартин спустился в нижние помещения Храма и вдруг услышал девичий смех. Кларисса, кажется, ещё в прошлый раз подружилась с Рином, и не было ничего удивительного в том, что она искала его компании даже в такой ранний час. Она рассказывала мужчине что-то забавное и настолько увлеклась, что даже не услышала, как Мартин постучал и открыл дверь. Едва он показался на пороге, девушка испуганно замолчала, робко замерла, опустив голову.       Аэрин, судя по всему, уже давно не спал. Он встретил Мартина улыбкой, отдохнувшим ясным взглядом, бодрым голосом. И вот этого человека, только что смеявшегося над девчачьими глупостями, просить рисковать жизнью и лезть в пекло?!       — Кларисса, — заговорил Мартин, стараясь сохранить мягкость в голосе, — только что в крепость прибыла графиня Карвейн, позаботься о том, чтобы её пребывание здесь было комфортным.       На лице юной служанки мелькнуло непонимание, однако перечить она не смела, поклонилась, ушла. Мартин проводил её взглядом и обратился к другу:       — Аэрин… я вынужден просить тебя о том, о чём просить не смею.       Улыбка с его лица исчезла. Рин не был глупым, он сложил два и два и понял, что именно случилось. Личный визит брумской графини, неживое лицо Мартина, заявившегося к нему с самого утра, такая постановка вопроса… К тому же Аэрин знал о планах «Мифического Рассвета» открыть Врата Обливиона у Брумы. Догадаться нетрудно.       Капитан Имперского Легиона ответил сдержанно и рассудительно:       — Я сделаю всё возможное.       Чем дольше Мартин общался с воинами, с Клинками, со стражниками, с Рином, тем больше убеждался в собственной бесхребетности. Окружающие его люди были смелыми, уверенными в себе, готовыми биться насмерть, а он (он! тот, кому вручат всю Империю!) боялся сказать слишком резкого слова или отдать грозный приказ. Мартин тяжело вздохнул, демонстрируя слабость и усталость. Перед Джоффри он такого позволить себе не мог. Но Аэрину он почему-то доверял настоящие чувства. Может, считал, что осада в Кватче, через которую они оба прошли, пусть и каждый по-своему, странным образом сблизила их.       — Даэдра открыли Врата возле Брумы. А поскольку ты уже знаешь, как их закрывать, графиня надеется, что ты покажешь её воинам, как это делается.       Рин даже не думал толком. Кивнул, ничего не ответив. И лицо его изменилось: он больше не улыбался, не был полон энергии и решительности. Сейчас он снова напомнил Мартину того Аэрина, который, возвращаясь в Приорат Вейнон, знал, что это его последнее путешествие перед казнью под топором имперского палача. Наверное, готовиться снова шагнуть в Обливион равносильно тому что готовиться к смерти.       — Дай минуту. Отправлюсь немедленно.       Мартин собрался оставить его наедине с мыслями, и, закрывая дверь, обмолвил:       — Спасибо, Аэрин.       

* * *

             Он уже вывел лошадь из стойла и даже почти дошёл до стен крепости, собираясь навсегда оставить их позади, как вдруг его нетерпеливо позвали полным страха и слёз тонким птичьим голосом:       — Рин! Рин, это правда? Я не верю!       Он остановился, обернулся. Кларисса бежала к нему и так спешила, что едва не упала с лестницы, споткнувшись. Она не плакала, не устраивала панических истерик, но была очень напугана. Аэрин хотел как-то утешить её, да как тут утешишь…       — Правда.       — И что теперь будет?       — Не бойся, ситуации с Кватчем не повторится. Я закрою эти Врата.       Кларисса опустила взгляд.       — Тебя что же, отправили туда совсем одного?       — Там воины Брумы.       Она ещё больше склонила голову, начала мять в руках тёплый шерстяной платок, укрывающий шею. Сама понимала, как нелепо прозвучит то, что она собиралась сказать.       — Я тоже могла бы сражаться. Я могу пойти с тобой.       Аэрин набрался терпения, сжал её плечи и улыбнулся.       — Не рискуй собой понапрасну. Надеюсь, тебе никогда не придётся брать в руки оружие.       — Прикажешь мне прятаться здесь, пока другие умирают? Бросить всех ради собственного благополучия, как… — Страх и досада заставили её говорить эмоционально, резко, но она вовремя одумалась и добавила тихо, только для него: — Как Карвейн?       Аэрина такое обвинение удивило. Он считал, что графиня Брумы поступила очень достойно, приехав лично просить Септима о помощи. Слова Клариссы вынудили посмотреть на ситуацию с другой стороны, и он устыдился собственной наивности. В конце концов, Нарина Карвейн не собиралась сразу же возвращаться в находящийся под угрозой разрушения город. Вместо этого она отправила туда Рина. Юная служанка, с раннего детства наблюдающая за делами сильных мира, понимала, как всё устроено, куда лучше легионера-патрульного.       Рин не знал, что ответить ей, да и времени болтать не было. Он отпустил её, пообещал строго:       — Никто не умрёт, Кларисса. Мне пора.       И, развернувшись, пошёл прочь из Храма, пока она не успела ещё что-то сказать, удерживая его, разжигая в нём желание остаться. Пока это искушение не подмяло под себя последние крупицы его решимости, он вышел из крепости, и ворота, грохоча цепями, закрылись за ним.       Торопливо идя по дороге в город, Аэрин не размышлял. Что толку строить планы, пытаться выработать какую-то стратегию, если в итоге Обливион схлопнется вокруг него огненной ловушкой и уже никогда не отпустит? Эта сила была куда могущественнее крохотной человеческой жизни. Поэтому Аэрин не думал — молился. Просил у Девяти заступничества и содействия, как тогда, в Кватче. Иные могли сказать, что в тот раз Рину просто повезло вернуться живым, но он не сомневался, что его вела воля Богов. В последнее время он даже тот неприятный эпизод своей жизни, когда угодил в тюрьму, воспринимал иначе. Было ли всему, что случилось с ним после, какое-то логичное оправдание? Списывать всё произошедшее на простое совпадение… Случайности, конечно, случались, но чтобы в таких масштабах?       Аэрин не знал, был ли замысел Девяти в том, чтобы привести его в Бруму для защиты этого города? Если так, то на том его путь завершится. Если же Рин нужен им для чего-то большего, то они помогут ему и в этот раз.       Шум битвы долетел до него ещё до того, как он подошёл к городу. Кричали люди, звенела сталь, ревели твари. Аэрин поднял голову, но дыма не увидел, и это дало надежду, что защитникам Брумы ещё удавалось сдерживать натиск даэдра. А вот что он увидел — так это огненное зарево на юге и всполохи пламени в небе. Врата.       Рин взял секиру в руки, бегом пересёк город, не обращая внимания на напуганных жителей. Южные ворота были заперты, чтобы в случае неудачи обороняющихся не пустить даэдра внутрь, и рисковать ради одинокого неизвестного воина стражники не хотели. Он был вынужден во всеуслышание объявить, что был в Кватче, и это сработало куда лучше, чем он ожидал. Стражники тут же открыли ворота, но вместе с Латиусом на помощь отряду защитников вышло не меньше десятка местных, вооружённых кто мечами, а кто простыми топорами дровосеков. В Бруме жили храбрые люди.       Портал пылал всего в полумиле от стен, но отряд из лучших воинов Нарины Карвейн до сих пор успешно держал оборону. Воины не подпускали даэдра к городу, острая северная сталь рубила тварей на куски, и снег вокруг был вытоптан сапогами и залит кровью, кажущейся необыкновенно яркой в мрачных огненных вспышках функционирующего портала. Однако, кроме дохлых скампов и иных исчадий Обливиона, среди редких горных трав Аэрин заметил два бездыханных тела в жёлтых плащах на кольчугах.       Битва была в самом разгаре, и Аэрин подоспел к молодому стражнику, который пытался в одиночку противостоять чешуйчатому чудовищу с огромными когтями на мощных лапах. С мечом к такому ещё подберись, но с секирой дела обстояли иначе. Аэрин подскочил сбоку, размашисто ударил снизу, метя в грудь чудовища, лезвие раздробило кости, глубоко засело в мечущемся теле ящера. Арэин налёг на рукоять, шагнул вперёд. Что-то хрустнуло. Тварь заревела, смертельно раненная, попыталась отбежать, но жестокое оружие прекратило её страдания ещё одним стремительным ударом: острая пика вошла в шею.       — Кто главный?       Молодой стражник, вытирая с лица кровь кланфира, указал на воина, сражающегося возле самых Врат Обливиона. Высокий мужчина умело орудовал бастардом, а окружившая его толпа скампов даже не знала, как подступиться к такому грозному противнику.       Пробираясь к нему, Аэрин уложил по пути ещё двух мохнатых тварей, и последнего скампа припечатал к земле прямо возле ног командующего. Суровый норд посмотрел на Аэрина со странной смесью одобрения и гнева, что чужак влез не в свою битву.       — Ты кто ещё такой?       — Аэрин Латиус. Графиня прислала меня сюда. Я знаю, как закрыть Врата.       Норд рассудительно кивнул.       — Мы тебя ждали. Я Бурд. Сколько мечей нам понадобится?       — Сколько всего у тебя людей?       — Здесь двенадцать, ещё шестнадцать в городе. — Капитан Бурд, пользуясь передышкой, осмотрел поле битвы, и мрачно поправил себя: — Уже десять. Это наши?       Он имел в виду простых жителей, которые не усидели в тёплых домах, пока другие сражались. Аэрин подтвердил, и Бурд остался этим доволен.       — Возьми ещё двоих, — наконец решил Латиус. — Ни к чему привлекать внимание. К тому же если мы не вернёмся, городу потребуется хорошая защита.       Командующий стражей графини Карвейн согласно кивнул, позвал товарищей:       — Бор, Сорен! Идёте со мной. Остальные — защищайте город любой ценой. Брума должна выстоять.       К капитану подбежали два человека: мечник с щитом и тот молодой стражник, которому Рин помог расправиться с кланфиром. Латиус только сейчас заметил, что через плечо парня была перекинуть тетива лука, а на поясе висел колчан. Здесь, перед Вратами, всё смешалось в безобразное месиво хаотичного сражения, и стрелять, не попав по своим, было трудно. А на просторах Мёртвых Земель лучник мог пригодиться.       — Значит так, это Аэрин Латиус, — добавил Бурд уже только для этих двоих, — и каждое его слово — приказ. Он уже бывал в Обливионе и лучше нас знает, что делать. Всё ясно?       — Да, капитан, — одновременно заверили они.       Бурд перевёл взгляд на Аэрина.       — Ну, веди.       На него смотрели все: оставшиеся стражники, отважные жители… Аэрин чувствовал спиной их взгляды, но не посмел обернуться и не смог ничего сказать, хотя, может, они и ждали чего-то воодушевляющего, вселяющего надежду от Героя Кватча. Люди вечно придумывают себе героев, а потом разочаровываются.       Аэрин поднял взгляд к небу, но не увидел милой сердцу синевы и белых облаков. Вместо них небесную гладь застилала пепельная взвесь и огненный ореол, образовавшийся над Вратами Обливиона. Тогда он опустил голову и шагнул.       Пламя встретило его как сына, вернувшегося домой после долгого странствия. Аэрин ждал, что на них немедленно набросятся враги, что их захватит в плен отряд дремор, что под ногами разверзнется лавовая река, что дикая магия испепелит их заживо. Он был готов ко всему. Он не рассчитывал лишь на то, что в Мёртвых Землях, оправдывая названия, окажется тихо, безжизненно и спокойно. Рин вновь посмотрел наверх. Непроглядно-тёмное небо пронзали огненные жилы, двигающиеся без конца в медленном, завораживающем потоке. Сизые рваные облака, больше напоминающие дым, неторопливо плыли к бесконечному горизонту.       — Ну и местечко… — произнёс за спиной кто-то из стражников.       Капитан Бурд выступил вперёд, становясь вровень с Аэрином. Отполированное лезвие его полуторного меча сияло, отражая нескончаемое огненное зарево.       — Что теперь, сэр?       Аэрин осмотрелся. В окаймлении чёрных вулканических камней, зачастую превосходящих человеческий рост, пролегла вытоптанная дорога. По обочинам росли те же травы, которые ему встречались в прошлый раз: кровавая осока, колючие корни, тусклые высохшие цветы с ядовитой пыльцой. По правую руку, виднеясь за остроконечной грядой, раскинулось необъятное лавовое море. Слева, пронзая раскалённый небосвод, высилась Сигильская башня. Здесь это было единственное строение, напоминающее дело рук человека. На самой вершине горел свет, виднеющийся в узкой прорези окна. Аэрин сразу понял, что там его цель.       — Врата Обливиона поддерживаются открытыми благодаря магическому артефакту, сигильскому камню, — объяснил он Бурду и вытянул руку, указывая на уродливый даэдрический шпиль. — Камень хранится в башне, на самом верху. Надо торопиться. Это затишье мне совсем не нравится.       Отсутствие каких бы то ни было признаков жизни означало лишь одно — даэдра собирают силы для нового удара. Возможно, прямо сейчас новый отряд обливионской нечисти направляется к Вратам, чтобы атаковать Бруму, и против них четырём смельчакам вряд ли удастся выстоять.       Аэрин пошёл первым, ведя за собой стражников Брумы. Вскоре дорога повернула на высокий каменный мост, перекинутый через огненную реку. Он должен был выходить прямиком к Сигильской крепости. Здесь не было высоких непреодолимых ворот, какие Аэрин видел в Кватче, но в остальном отличий было немного. Даэдра действовали по схожей схеме: открывали Врата поблизости от башни, но не прямо у подножия, чтобы какие-нибудь отчаянные смертные, вроде Аэрина и брумских стражников, не смогли добраться до сигильского камня и помешать планам Лорда Дагона. Однако устанавливать портал где-то в отдалённом месте тоже было нелогично: это вызывало трудности в совершении атак на человеческий город и затрудняло сообщение между воинами и командующими. Возможно, причина, по которой Врата открывались так близко к Башне, также крылась в том, что магия сигильского камня не распространялась дальше определённой территории.       — Веди, — решительно сказал Бурд.       За спиной кто-то из стражников пренебрежительно буркнул:       — И делов-то…       Аэрин считал самонадеянность недопустимой в Обливионе. Он будет только рад, если всё действительно окажется так просто, как выглядит, но он успел понять, что такого врага нельзя недооценивать.       Он поднялся в гору, свернул на мост и обнаружил первый неприятный сюрприз, уготованный им Обливионом. Переправа оказалась разрушена. Огромные каменные плиты рухнули в лаву, не оставив ни единой возможности перебраться на ту сторону. Капитан Бурд задумчиво хмыкнул. Парни стали осматриваться, надеясь отыскать хоть какой-то способ преодолеть пылающую реку. Рин знал, что такого способа нет.       — Похоже, это не только нам усложнило задачу. Идём. Даэдра как-то добираются до Врат, значит, и мы сможем.       Он развернулся, продолжил путь вдоль огненного каньона. Дорога уходила дальше и должна была куда-нибудь привести. Однообразные пейзажи Мёртвых Земель долгое время ничем не сменялись, ни одного скампа на пути не встретилось, и через несколько минут угнетающей тишины и монотонного мелькания чёрной земли под ногами Аэрин невольно задумался о том, как Манкар Каморан оказался в этом месте и почему остался? В какой момент босмер-сирота, чьего отца убили во время неудачной попытки узурпировать трон, а мать скончалась в родильной горячке, обратился во служение Принцу Даэдра, могущественной тёмной сущности, чьё призвание — разрушение? Пытался ли Манкар продолжить дело отца, которого никогда не знал, или лишь был обманут коварным даэдра? Наверняка Манкар был одинок и потерян, с детства знал, что он, сын чудовища, никому не нужен. Остаться в Мёртвых Землях мог только тот, у кого в Тамриэле не было совсем ничего. Только великое отчаяние способно вынудить людей стать приспешником зла.       Странные мысли развеялись, когда впереди послышался шум. В нарастающем гомоне Рин распознал нетерпеливые верещания скампов, рычание кланфиров, но ещё — грохот тяжёлых сапог. Кроме мелких прихвостней в Тамриэль направлялся отряд дремор. Вступить с ними в схватку означало верную смерть — даэдра раздавили бы численностью, — но и подпустить их к Вратам, позволив тем самым напасть на Бруму, стражники не могли. Об этом успел подумать каждый, но дельные мысли никому не приходили.       — Сэр, капитан! — взволнованным шёпотом позвал Сорен и указал на валуны, возвышающиеся слева от дороги. — Спрячьтесь там. А мы с Бором будем с другой стороны. Когда они подойдут, попробуем устроить им засаду, обрушим камни!       Поскольку других идей не имелось, Бурд хмуро кивнул и, махнул Рину, призывая не терять времени. Стремясь как можно быстрее убраться с дороги, они вскарабкались по склону и притаились за одним из чёрных монолитов так, чтобы долина хорошо просматривалась. Бора и Сорена нигде не было видно.       — Такой поди сбрось, — озадаченно шепнул Бурд. Он разглядывал камни, служащие им укрытием, даже пытался сдвинуть булыжник плечом, но тот не поддавался.       Сначала из-за поворота выскочили скампы. Безобразные шуты, кривляющиеся, смеющиеся, выкрикивающие какие-то комичные воинственные фразы — насмешка над солдатами и воинским строем. Они не были самым грозным противником, поэтому ни капитан Бурд, ни парни с другой стороны дороги не стали торопиться и пропустили мерзавцев вперёд. Следом бежали кланфиры, два больших ящера с непробиваемой чешуёй, встреча с ними может печально кончиться даже для самого опытного и хорошо защищённого воина, однако и этих тварей стражники пропустили. Замыкающими шли дреморы.       Правый склон дороги задрожал, вниз полетели огромные булыжники и мелкие камни, которые, врезаясь в тело на большой скорости, разили ничуть не хуже арбалетного болта. Бурд всем весом налёг на валун.       — Давай!       Латиус поспешил помочь и едва сам не полетел вниз следом за рухнувшей глыбой. Сметая всё на пути, она образовала настоящий обвал, осыпая и придавливая обломками запаниковавших даэдра. В спину бросившимся врассыпную перепуганным скампам уже летели стрелы Сорена. Молодой стражник оказался на редкость метким стрелком. Аэрин подхватил секиру, начал спускаться. Ноги заплетались от бега по склону, пару раз он споткнулся о каменные обломки, но он видел перед собой противника, и никакие обстоятельства не могли помешать ему добраться до цели. Пока выжившие не опомнились, с ними следовало покончить.       Капитан Бурд и мечник Бор считали также. Они спустились на дорогу одновременно с Аэрином, каждый выбрал противника себе по силам. Рин разобрался с кланфиром — он уже знал, чего ждать от чешуйчатой твари, потому это не вызвало больших затруднений — и переключился на единственного выжившего дремору. Воин Дагона был ранен, его правая рука безвольно болталась вдоль туловища, но боли, похоже, он не чувствовал. Прекрасно управляясь и левой рукой, противник атаковал Аэрина сверху, метя в шею. Латиус поднял древко секиры и без труда парировал удар. Он оттолкнул дремору, опустил оружие, нацелился лезвием в бедро. Заодно проверит, способна ли его секира пробить даэдрический металл. Он вложил в удар всю силу, и даже если броня выдержит, то сам дремора едва ли устоит на ногах. Поддавшись рефлексу или в самом деле испугавшись, что защита его не спасёт, дремора опустил меч, стремясь отбить атаку. Возможно, это сработало бы, будь в руках Латиуса такой же меч, но у него был тяжеленный боевой топор с двумя прекрасно заточенными полумесяцами. Дремора не успел точно рассчитать траекторию удара, принял секиру на слабую часть клинка, и его меч невесомо качнулся в сторону, увлекая за собой руку и подставляя запястье точно под лезвие. Оглушительно лязгнула сталь, отсекая темнокожей рогатой твари левую кисть. Аэрин успел довольно отметить: «Способна».       Следующий удар стал решающим. Аэрин отвёл оружие, ударил ещё раз, сбивая противника с ног, и, когда тот оказался на земле, отрубил ему голову. На лицо брызнула горячая кровь. Рин вытер её, отдышался. Оглянулся, беспокоясь, что союзникам нужна помощь, но увидел лишь гору дохлых скампов и трёх мужчин, обескураженно смотрящих на него.       Бор сухо прокомментировал:       — Поделом подонку.       Это сбросило общее неловкое оцепенение. Аэрин поставил окровавленную секиру на землю, посмотрел на Сорена и одобрительно кивнул.       — Молодец. Хорошо придумал.       Парень просиял точно как патрульный Жёлтой дороги, дождавшийся похвалы от своего капитана.       — Проверьте, не осталось ли выживших, и идём.       Сломанный мост значительно усложнил задачу. Огненная широкая река протянулась миль на пять, и пройти такое расстояние в полном боевом облачении и постоянном напряжении от ожидания атаки противника, оказалось нелегко. Сигильская башня всё больше и больше отдалялась, что не придавало надежды. Аэрин видел, что ребята начинали уставать и теряли решимость. А сам он, назначенный предводителем их маленького спасательного отряда, начинал нервничать и чувствовать себя едва ли не предателем: люди доверились ему, а он понятия не имел, что делать. Вроде бы и ничьей вины в этом не было, но Латиус всё равно разочаровывался в себе сильнее с каждым шагом.       — Проклятье, какое же пекло, — прозвучал позади утомлённый голос Бора. — Сейчас бы холодного пива…       В прошлый раз на Аэрине была тоненькая суконная поддёвка и лёгкая кольчуга, найденная в арсенале, да и теперь он был защищён ненамного лучше. Джоффри настаивал на том, чтобы облачить Рина в полный комплект акавирской брони, какую носили Клинки, но Латиус отказался. Единственные доспехи, в которых он привык двигаться, это доспехи солдата Имперского Легиона, и то лишь потому что раньше время от времени специально тренировался в них. И всё же в большинстве случаев он кроме кольчуги ничего не надевал. Многие не сходились с ним во мнении, считали, что это мечнику при щите допустимо пренебрегать латами, но никак не тому, кто сражается секирой. Он не спорил, но за себя решал сам.       Экипировка городской стражи Брумы всегда отличалась от снаряжения солдат других городов. Этим мужчинам целыми днями приходилось стоять на морозе в карауле, поэтому они привыкли надевать несколько слоёв одежды и беречь тепло. Готовясь ступить на землю Обливиона, никто из них не подумал о том, что местный «климат» совершенно не похож на зиму в горах Джерол. Да и когда перед городом разверзлись Врата Обливиона, не до того им всем было. Так что Рин с трудом мог представить, каково этим привыкшим к лютым морозам ребятам сейчас приходилось.       О том, чтобы взять с собой воды, тоже позаботился только он. Аэрин достал из сумки кожаный бурдюк, бросил Бору.       — Извини, пива нет.       У них хватило сил посмеяться. Каждый сделал по глотку, драгоценная вода вернулась к Аэрину.       Они дошли до места, где огненная река впадала в лавовое море, и там дорога резко забрала влево, прямиком к высокому берегу. Здесь виднелись остатки воздвигнутой в далёкие времена серой стены, но ворота давно оказались разрушены, образовав брешь. Через пропасть вела тонкая и неровная природная дорожка, каменная арка, соединяющая два берега, и, не успев обрадоваться, что переправа наконец-то найдена, Аэрин засомневался в её надёжности. Храбрости придавало то, что здесь прошёл целый отряд даэдра, и мосточек выдержал.       Рин первым ступил над обрывом. Тут вовсе не было высоко, но под ногами разливался жидкий огонь, и, с трудом заставив себя сделать два шага, Латиус почувствовал, что голова предательски закружилась. Стало до дрожи холодно.       Он сам понимал, как это абсурдно: бросаться сломя голову на сильного противника, без сомнений делать шаг в неизвестные порталы, выжить в целом логове даэдропоклонников, но испугаться узкой переправы над лавой. И тем не менее он ничего не мог с собой поделать — тело не слушалось, ноги окаменели и отказывались двигаться с места. Он заставил себя сделать ещё шаг, чтобы не упасть в глазах стражников, оставшихся за спиной, и снова замер, увидев, как на мост перед ним выпрыгивает грязный лохматый скамп. Расставив ноги шире, Аэрин поднял секиру перед собой, понимая, что если ему не повезёт перерубить мохнатую тварь с одного удара, он не удержит равновесия и неминуемо сорвётся в лаву.       У правого уха просвистел воздух, в следующее мгновение скамп, пронзённый стрелой с жёлтым оперением, завизжал и упал с переправы, сгинув в пламени. Аэрин медленно обернулся, одним взглядом поблагодарил бравого Сорена. Было слишком самоуверенно полагать, что даэдра оставят единственную переправу через реку без охраны, но, на удачу защитников Брумы, стрелы молодого лучника оказались быстрее самого пронырливого скампа, и даже тот, что решил спасаться бегством, чтобы успеть доложить своим командирам о присутствии смертных в Обливионе, упал мордой в землю через несколько шагов.       Доблесть Сорена и то, что молодой стражник явно восхищался Аэрином и гордился честью сражаться не с кем-нибудь, а плечом к плечу с самим Героем Кватча(!), вдохновляло. Латиус переборол страх, заставил себя идти дальше и вскоре оказался на том берегу. У стражников Брумы не возникло никаких проблем с тем, чтобы преодолеть ненадёжную с виду переправу. Сорен вытащил стрелы из тушек скампов.       Этот берег оказался не таким безжизненным, как правый. Иногда на пути встречались скампы или одинокие кланфиры, но в этот раз Аэрин не был один, как тогда, в Кватче, и с ним не было раненого измученного Меньена, поэтому, если чудовища не погибали от стрел Сорена, с ними без проблем расправлялись Бурд и Бор.       Путь от Врат Обливиона до подножия Сигильской крепости занял немало времени, и стражники уже успели заметно устать, но близость цели приободрила всех четверых. Разобраться с охраняющими вход даэдра не составило большого труда, и когда на площади перед башней стало спокойно, Аэрин подошёл к двери и раздвинул каменные створки. Глаза, казалось бы, уже привыкшие к виду огненных небес и пламени, текущему рекой в глубоком русле, заболели от яркого света уходящего бесконечно вверх раскалённого добела магического потока. Фонтан энергии, питающей Врата, издавал нескончаемый гул, и Аэрин неожиданно понял, что это был именно тот звук, который он предпочёл бы не слышать до конца своей жизни. Стало не по себе от липкого чувства беспричинного ужаса, заполняющего грудь. Рин постарался об этом не думать. Нужно было как можно скорее добраться до вершины.       Подъём им, уставшим, измученным жарой и периодическими стычками с врагами, дался непросто. Сигильская крепость была важнейшим центром для даэдра, потому её защищали не какие-то замаранные скампы, а хорошо вооружённые дреморы, умеющие обращаться с мечом и магией. В одной из таких стычек ранили Бора — ему рассекли плечо, но стражник, перетянув руку ремнём, не жаловался. Рину тоже досталось, но в этом он был сам виноват: решил померяться с дреморой силой и, войдя в клинч, не сумел извернуться и обернуть ситуацию себе на пользу. Дремора оттолкнул его, прижал к стене и припечатал затылком так, что перед глазами потемнело. Ребята вовремя подоспели на помощь, вдвоём оттащили дремору, не позволив ему завершить начатое, и быстро с ним покончили.       Капитан Бурд подхватил Рина под руку, помогая устоять на ногах.       — Ты как?       — Будто пытался на спор перепить норда.       Северяне одобрительно засмеялись, Бурд хлопнул Рина по плечу, отчего ещё не до конца вставшие на место мозги снова поплыли. Сорен лишь неловко улыбнулся. Либо вспомнил собственный печальный опыт в подобном споре, либо, что скорее, разочаровался в своём кумире, так глупо подставившим себя под удар.       Обращать внимание на боль было некогда, и Аэрин повёл всех дальше, наверх. Ноги с каждым шагом деревенели всё больше, пологие склоны и лестницы становились врагами пострашнее дремор. Рин высунулся над пропастью в центре, где врезался в своды огненный луч, и с облегчением отметил, что осталось совсем немного. Однако вскоре это окрыляющее чувство сменилось трезвым пониманием, что для Аэрина радоваться особо нечему.       Дверь, ведущая на верхний уровень башни, оказалась заперта, но на этот раз Аэрину не пришлось искать Хранителя Сигила по всей области Мёртвых Земель. Дремора был тут, расхаживал в одиночку перед оградой над обрывом, упиваясь своим могуществом и никого вокруг не замечая. Сорен вопросительно взглянул на капитана, Бурд позволил. Тетива напряжённо взвизгнула, отправляя стрелу в цель, но этой силы было недостаточно, чтобы пробить прочные даэдрические латы. Сорен попытался ещё раз, прицелился точнее, но шансов ранить закованного в чёрно-красный металл противника у него не было никаких. Тогда Бурд на пару с Аэрином расправились с одиноким дреморой, пока тот не успел позвать подмогу. Впрочем, наверное, гордость не позволила бы. Это скампы были трусливы и при первой возможности собирались сбежать. Для дремор же было делом чести выиграть битву или пасть как любой слабый и недостойный служить Мерунесу Дагону.       Аэрин нашёл ключ, отворил дверь. Сигильский камень был совсем близко.       — Девять Богов, это что за ерунда?       Защитники Брумы уже повидали разные ужасы Мёртвых Земель, но они не были готовы увидеть жуткую платформу из прочно натянутой по периметру мембраны, похожей на сырую невыделанную кожу. Бор отвернулся, не в силах смотреть на это, его едва не скрутило от приступа тошноты. Аэрин опять отметил, что, сколь бы неприятно это ни выглядело, для него это не было страшнее узкого моста над пропастью. За свой нелепый страх было стыдно, поэтому он всеми силами старался скрывать его.       — Бор, соберись, — приказал капитан Бурд. — Мы почти у цели.       Они взошли по чёрным окровавленным ступеням на платформу, в центре которой был подвешен на прочных цепях железный колодец для сигильского камня. Огненная сфера вращалась вокруг собственной оси, пылала, непрестанно звенела. Аэрин остановился рядом, пряча глаза от яркого света.       — Это и есть сигильский камень? — нетерпеливо спросил Бурд. — Что с ним делать?       Аэрин обернулся на стражников, поднял голову.       — Моей задачей было показать вам, как закрывать Врата Обливиона, на случай если это повторится. Теперь вы знаете. Возвращайтесь. Как только я возьму камень, Врата закроются.       Ему не сразу ответили, и несколько бесконечных секунд Аэрин терпел на себе их полные недоумения и возмущения взгляды. Бурд первым сбросил безмолвие.       — Что? Предлагаешь нам бросить тебя тут?       — Вы нужны Бруме, — с нажимом добавил Аэрин. — Вперёд, не тратьте время!       Никто не пошевелился.       — Отсюда возможно выбраться другим путём? — мрачно спросил Бурд.       Аэрин сам об этом думал, но ответил честно:       — Понятия не имею.       — Тогда так. Вы двое возвращаетесь в Бруму. Мы дадим вам время. Доложите обо всём графине. Я остаюсь с Аэрином, и если нам повезёт, мы сумеем выбраться из этого кошмара.       Сорен сделал шаг вперёд.       — Но капитан! Если остаётесь вы, остаёмся и мы. Это не обсуждается.       — Не обсуждается приказ! — рявкнул на него Бурд. — А это — приказ! Так что ноги в руки и марш назад к Вратам.       Бор взял товарища за плечо, потянул за собой. Молодой стражник ещё порывался сопротивляться, но сам понимал, что его слово здесь ничего не решает. Они не стали прощаться.       Когда брумские стражники ушли, Аэрин устало произнёс:       — Глупо, Бурд.       Норд взглянул на него спокойно и строго, отмолвил:       — Эти твари напали на мой город. Я поклялся защищать его жителей. Так что не тебе умирать за Бруму. И я тем более не потерплю, чтобы кто-то принимал смерть за меня.       Этим северянам только дай повод совершить какой-нибудь подвиг. У них воин не считается достойным, если не погиб молодым героем, и Аэрин никогда не понимал этого врождённого желания умереть ради славы. Когда его стали повсюду называть Героем Кватча, единственное чего ему хотелось — спрятаться подальше. Повезло, что в большинстве жители Сиродила лишь слышали о нём, но не знали его в лицо. Быть живым героем — совершенно не та участь, которую желал Латиус. Впрочем, перспектива стать мёртвым героем его тоже не слишком радовала.       Аэрин был знаком с ещё одной отличительной чертой нордов. Их было трудно перепить, но ещё труднее — переспорить. Поэтому он ничего не ответил, сел на пол, прислонившись гудящей головой к холодной каменной стене, прикрыл глаза. Было тихо, только звенел сигильский камень.       Рядом, остыв, тяжело опустился Бурд.       — Ты с самого начала знал, что кому-то придётся остаться, но всё равно пошёл?       — А как иначе?       — Это достойный поступок.       Аэрин опять подумал о том, какой случай вынудил Манкара остаться здесь? Осознав в какой-то момент, что мысли снова зашли не туда, Аэрин переключился на более насущные проблемы и спросил:       — У тебя дома кто-то есть?       — Жена и дочь, — без утайки рассказал Бурд.       Рин кивнул на выход.       — Иди. Это меня там никто не ждёт, поэтому я и могу остаться. А ты подумай только, как больно им будет, когда они увидят вернувшихся Сорена и Бора, но не увидят тебя.       — Я же не собираюсь умирать здесь, — неожиданно заупрямился Бурд, закашлявшись. — Мои девочки узнают, что я ещё жив, и будут меня ждать. Они у меня умницы. Так что ради них я найду способ выбраться. Заодно и тебя с собой прихвачу.       Аэрин слабо улыбнулся. Пожалуй, в этом и было колоссальное отличие между ними. Такой мотивации оставаться в живых, какой обладал Бурд, можно было только по-доброму завидовать.       Рин достал бурдюк, сделал пару глотков, предложил напарнику.       — Как же ты тогда выбрался из Обливиона в Кватче?       — Повезло. Там Врата были прямо перед башней, и как только я взял камень, мы бросились назад со всех ног. Никогда ещё так быстро не бегал. Нырнули в портал в последний момент, так и выбрались. Но здесь никак не успеть — мост-то сломан.       — Интересно, как там они?..       Бурд поднялся, подошёл к стене, в которой было вырезано длинное узкое окно. Снаружи Сигильская башня напоминала маяк, камень сиял так ярко, что тоже был своего рода путеводным огнём. Подпрыгнув, капитан ухватился за выступ, подтянулся, нашёл опору в выступающих неровных камнях.       — Отсюда видно Врата! — обрадованно сообщил он. — Сможем убедиться, что ребята выбрались.       Аэрин не пошёл смотреть. На него навалилась такая усталость, что всё внимание пришлось бросить на борьбу с одолевшей тело сонливостью.       — Этот парнишка, Сорен, — сказал он, — славный малый.       Бурд отозвался с гордостью:       — Я взял лучших.       Аэрин знал это чувство. К некоторым своим молодым патрульным, которых лично многому научил, он испытывал если не отеческую, то почти что братскую любовь. Как же давно он их всех не видел… Даже не удосужился поинтересоваться, кто принял командование над четвёртым гарнизоном, когда его, капитана Латиуса, заключили под арест.       — Я думал, лучших ты отправил с графиней.       — Я взял лучших из оставшихся, — поправил себя Бурд.       А Кларисса оказалась права.       На стоящей рядом секире загустевала кровь, и Аэрин думал, как скоро даэдра обнаружат трупы на подходе к башне и внутри неё и поднимут тревогу. Если это случится с минуты на минуту, Рину и Бурду не выстоять. Тогда останется единственный вариант — схватить камень и попытаться его уничтожить, чтобы обеспечить безопасность Бруме. Но при таком раскладе Сорен и Бор останутся в Мёртвых Землях. Аэрин не хотел, чтобы кто-то из стражников погибал здесь. Наверное, он, капитан Имперского Легиона, был властен приказывать Бурду точно так же, как тот командовал своими стражникам, благо в Сиродиле все графства напрямую подчинялись Имперскому Городу, но… он не думал, что имеет право.       Пока всё было тихо. Большая часть даэдра, должно быть, погибла под обвалом, а одного из главных дремор стражники убили здесь, в Сигильской крепости. Это позволило выиграть время, чтобы Бор и Сорен выбрались.       Аэрин поднял руку, коснулся шеи и почувствовал кровь на пальцах. Пожалуй, всё же стоило согласиться на акавирские доспехи со шлемом.       Время шло медленно. Здоровяк Бурд с ловкостью лесного эльфа устроился на окне и время от времени поглядывал на Врата. Аэрин чистил оружие и начинал сходить с ума от магического звука, исходящего от фонтана, и гула сигильского камня.       — Идут! — взволнованно сообщил капитан стражи Брумы. — Я вижу их!       Аэрин заставил себя подняться, опираясь на секиру, понял голову. В прорези окна он видел только пронзённое огненным потоками небо и всецело полагался на Бурда.       — Вернулись! У них получилось!       Норд спрыгнул на пол и перестал ликовать. Будто возвратился в реальность и вспомнил, что сам-то решил остаться в Обливионе. Аэрин приблизился к пылающей сфере, достал из сумки заранее припасённый кусок плотной ткани и быстро, не тратя времени на раздумья, вырвал артефакт из сердца Сигильской крепости. Дестабилизация магического центра башни, лишённой источника энергии, отозвалась болезненной лихорадкой в самой земной тверди. Своды задрожали, цепи, на которых держался железный колодец, оборвались и огромное литое кольцо устремилось вниз, разрушая своей непреодолимой тяжестью мосты и ограды центрального зала. Откалывающиеся камни, обломки металла, рваные лохмотья толстой кожаной мембраны — всё летело вниз смертоносным селевым потоком, грозя разрушить Сигильскую крепость изнутри и похоронить под грудой мусора двух смертных, ныне запертых в ловушке Обливиона.       Рин закричал на обомлевшего норда:       — Бежим, бежим, бежим!       Они устремились к выходу, моля Богов, чтобы один из сорвавшихся сверху камней не обрушился на голову и чтобы хрупкие переправы не исчезли под ногами, увлекая за собой в непроглядную тёмную бездну. Когда до выхода оставалось совсем немного, землетрясение стихло, и Аэрин, прижавшись к стене, остановился перевести дыхание. Осмотрел причинённые разрушения, выждал пару минут, чтобы убедиться, что всё действительно закончилось. Бурд рядом тяжело дышал и выглядел совсем растерянным. Он и помыслить не мог, что в жизни ему доведётся увидеть и пережить нечто подобное.       Они вышли из крепости, с трудом пробравшись к двери через засыпавшие зал обломки. С возвышения, на котором стояла башня, было видно всё плато с Вратами Обливиона, и едва Рин посмотрел на них, тускнеющий огненный портал сжался напряжённым клубком и взорвался с оглушительным рокочущим гулом. В небо устремился плотный белый луч высвободившейся энергии, земля под ногами вновь содрогнулась в очередном приступе агонии. Латиус едва сумел сохранить равновесие.       — Вот теперь, похоже, точно всё, — бесцветный голосом проговорил рядом Бурд. Аэрин убрал сигильский камень в сумку и не согласился.       — Нет, это только начало. Такое вряд ли могло остаться незамеченным, так что скоро сюда стекутся даэдра. Идём. И лучше не высовываться.       Территорию справа от башни они мельком изучили, пока искали путь сюда, и возвращаться теперь было некуда. Так что Рин повернул в другую сторону. Заваленная чёрными камнями и укрытая нетронутым пеплом дорога уходила в знойную неизвестность. Больше идти было некуда.       

* * *

             В Мёртвых Землях не было солнца и смены дня и ночи тоже не было. Аэрин понятия не имел, сколько времени они с Бурдом уже брели по твёрдой каменной земле, окутанной вечной пеленой грязного тёмного пара, стоящего над лавовыми озёрами и реками. Запас воды давно иссяк. О еде как-то думать не хотелось, но про себя Аэрин решил, что если им встретится какой-нибудь скамп или кланфир, то они убьют его, разделают и зажарят. В чём в чём, а в огне тут недостатка не было.       Но одинокие твари не попадались. В какой-то момент Аэрину и Бурду пришлось пропустить мимо отряд из четырёх дремор в сопровождении мерзких прихвостней. Вступать с такими в противостояние для них, уже выбившихся из сил, было бессмысленно. Так что Аэрин и Бурд притаились за скалами и смогли избежать опасности.       Обширные выжженные плантации царства Мерунеса Дагона не отличались разнообразием. Иногда на пути попадались разрушенные каменные строения, уже заросшие колючей травой, а в какой-то момент Бурд заметил грот в скале, уходящий в непроглядную тьму. Лезть туда не стали, хотя по вытоптанной вокруг полянке Аэрин предположил, что этим проходом кто-то пользовался. Дух исследования иссяк задолго до того, как они добрались до Сигильской крепости, а теперь понапрасну рисковать совершенно не хотелось.       Чёткого понимания, что именно делать, у них не имелось. План заключался лишь в том, чтобы продержаться как можно дольше, а там, глядишь, подвернётся шанс отправиться назад в Тамриэль. Однако у Аэрина были ещё кое-какие соображения, по которым он добровольно остался в Обливионе, но ими он с Бурдом не делился. Он надеялся узнать как можно больше о планах Манкара Каморана, а в идеале — отыскать его самого. По правде говоря, Манкар был их единственным шансом вернуться домой, и Рин понимал это совершенно ясно. Но если этот эльф и находился в Обливионе, то точно не на этом отшибе, куда Врата вывели Латиуса и брумских стражников. У предводителя «Мифического Рассвета», должно быть, имелась собственная крепость в каком-нибудь самом престижном районе Мёртвых Земель, где его охраняли лучшие дреморские воины, а Мерунес Дагон лично заходил на чай.       Аэрин настолько привык к окружающему пейзажу и так устал, что расслабился и потерял бдительность. Он даже не заметил бы опасности, если бы Бурд не остановил его, схватив за плечо.       — Стой! Это ещё что за дрянь?..       Голос норда прозвучал отчаянным напряжённым шёпотом. Аэрин осторожно выглянул из-за скалы и увидел, что они снова пришли к берегу лавового моря. По самой кромке, иногда бесстрашно заходя в раскалённое жидкое пламя, передвигалось существо, которому было самое место в Обливионе. Высокая стройная фигура из чёрного пылающего камня будто была рождена самим морем и вышла из него, подобно личинкам стрекозы, выбирающимся на сушу. Аэрин знал, что это такое. Пару раз ему доводилось видеть, как боевым маги создают стихийных элементалей, но он не представлял, чего ждать от них в бою. Следовало бы озаботиться и потренироваться, пока была возможность…       — Атронах, — объяснил Рин. — Идём-ка отсюда.       Но остаться незамеченными не получилось. Они начали тихо пятиться, как вдруг огненный человек повернулся к ним лицом, его горящие глаза вспыхнули ещё ярче. В людей полетел смертоносный магический шар, грозящий испепелить их на месте. Рин и Бурд бросились в разные стороны. Латиус поднял секиру, надеясь, что против подобных созданий её серебряное лезвие тоже сработает.       — Отвлеки его, а я подберусь ближе!       Бурд и не думал спорить. Он выбежал перед атронахом, уворачиваясь от очередного взрывающегося снаряда, заскочил за высокий камень, выждал секунду и появился с той же стороны. Огненная сфера опять не попала в цель. Элементаля это разозлило, он взвился, разгораясь как костёр, в который плеснули масла, и хотел броситься на человека, но Аэрин уже подобрался к нему сзади. Секира совершила большое движение, описывая дугу, ударила по ногам. Вместо крика боли раздалось шипение, означающее, что атронах что-то почувствовал. После такого ранения обычное существо из плоти упало бы ниц, однако магическая тварь перегруппировалась, продолжила парить над землёй, подобно огоньку на фитиле, и повернула к Рину жуткое лицо. Кожу обдало жаром. Аэрин невольно закрыл лицо локтем, и перед ним вспыхнула пламенная стена невероятной силы. Этот голодный дикий огонь оставил на земле чёрное выжженное пятно. Для Аэрина Латиуса это могло стать последним увиденным в жизни. Но почему-то не стало.       Аэрин опустил руку, недоверчиво посмотрел перед собой. Между ним и атронахом, теперь почему-то смирно стоящим со склонённой головой, мерцала едва различимая плёнка магического щита. Аэрин коснулся её, почувствовал под пальцами нечто вязкое и тёплое.       — Бурд?..       Однако норд тоже стоял в недоумении, и стало ясно, что эта огненная защита — не его рук дело. Аэрин стремительно обернулся, хватая секиру и готовясь парировать возможный удар. Но атаки не последовало. В нескольких шагах от него стоял человек в чёрном балахоне и капюшоне, скрывающем лицо. На мгновение Рин даже подумал, что это правда кто-то из «Мифического Рассвета», может быть, сама Рума, но почти сразу пришло отрезвляющее понимание, что это никакой не человек. Маг-дремора.       Аэрин сделал шаг, и не подумав щадить тварь даже после того, как она спасла его от атронаха, но дремора вдруг поднял руку в перчатке, сообщая, что не желает сражаться.       Скрипучий железный голос подтвердил это:       — Я вам не угроза.       Рин растерянно сложил оружие, мельком оглянулся на Бурда. Огненный атронах, повинуясь приказу чародея, потерял к людям интерес и отправился восвояси, дальше изучать пылающий берег.       — Нет, мы на твою уловку не купимся, — ответил Аэрин за них двоих. Бурд, соглашаясь, встал рядом и приготовил меч.       Дремора поднял обе руки. Снова заскрежетал неприятный голос:       — Правда не нуждается в уловках. В нашей встрече я вижу прекрасную возможность для сотрудничества.       — Сотрудничество? — не сдержался Бруд. — Я лучше сдохну, чем буду сотрудничать с даэдра!       Аэрин придержал товарища, призывая не лезть на рожон. В словах дреморы было что-то такое, чему хотелось доверять. Он шагнул вперёд.       — Покажись, если хочешь, чтобы мы тебя выслушали.       Порождение Обливиона потянулось руками к краям капюшона, грубая ткань с шорохом упала назад. Аэрин медленно моргнул, будто пытаясь прогнать наваждение. До этого он видел только дремор-мужчин и думал, что среди них не бывает особей женского пола. Да зачем бы, ведь эти твари рождаются из тёмной магии Обливиона и с момента своёго появления на свет уже готовы вставать в строй армии Дагона. Среди них нет детей, а потому нет необходимости в матерях. Но эта дремора была женщиной. Мягкие черты маленького лица, выразительные глаза, тонкая изящная шея, невысокий рост — всё говорило об этом. Она была уродлива, как и прочие даэдра. Пепельную трупного цвета кожу пронзали симметричные узоры огненных татуировок, глаза заливала кровь, голову венчали рога. В последнем было ещё одно отличие. Прежде Аэрин видел дремор, чьи рога напоминали козлиные или бараньи, она же носила рога как у молодого оленя, с уже наметившимся разветвлением, разве что не такие длинные.       — Ты ещё кто такая? — вырвалось у Аэрина.       — Хааризида.       У дремор и имена есть? Или она правда такая особенная?       — И почему мы должны тебе верить?       — Потому что я знаю, кто ты. — В её голосе не было ничего женского. Она говорила хрипло, неприятно, как и все дреморы.       — В самом деле?       — Ты Аэрин Латиус. У нас о тебе знают.       Рин почувствовал предательский укол страха. Бурд наконец оторвал от дреморы полный ненависти взгляд и вопросительно посмотрел на напарника.       — В Обливионе за мою голову объявлена награда? — даже не пытаясь шутить, спросил Рин.       Хааризида ответила:       — Нет, тебя приказано взять живым.       — Что-то твои дружки не слишком пытались сохранить мне жизнь.       — Или ты не оставил им никакого шанса, — тут же предположила дремора. — И они мне не дружки. Я могу опустить руки?       Рин переглянулся с Бурдом, кивнул ей.       — Тогда в чём твой план? И какая нам выгода с тобой сотрудничать?       — Мой план — не дать вам сгинуть в Мёртвых Землях. Полагаю, выгода очевидна.       — Ты знаешь, как отсюда выбраться?       — У тебя есть с собой кое-что, что нам поможет. Но вы не умеете этим пользоваться, а я умею.       Аэрин невольно дотронулся до сумки. Всё, что говорила Хааризида, звучало очень заманчиво, но он не мог понять, что ею движет. Верить в то, что дагоновская тварь бескорыстно собирается помочь, даже совсем наивный дурак не стал бы. Аэрин чувствовал себя больше чем просто наивный дурак.       — Тебе нужен сигильский камень?       — Сильная штучка, но я собираюсь использовать его только затем, чтобы открыть Врата.       — Тебя не пугает, что Мерунес Дагон сочтёт твои действия предательством? Последствия будут неприятными.       — Страх — это привилегия смертных. Мы не знаем такого чувства.       Аэрин снова переглянулся с Бурдом. Норд осторожно покачал головой, советуя не иметь с коварной дреморой никаких дел. Разумом Рин понимал, что так будет правильнее, но глупое чувство, интуиция ли, или просто смертельная усталость, кричали, что нужно согласиться на условия Хааризиды. Будто специально пытаясь ещё больше соблазнить его, она сказала почему-то в мужском роде:       — Я видел кровь у тебя на затылке. Позволь залечить рану.       Это был хороший способ проверить, действительно ли она хочет присоединиться к их обречённому отряду или пытается заболтать, чтобы обманом привести Аэрина к тому, кто приказал взять его живым.       Латиус сделал к ней шаг.       — Нет, Аэрин! — попытался остановить Бурд. — Дреморы не умеют исцелять, они созданы для разрушения.       Хааризида приблизилась, посмотрела на северянина строгим огненным взглядом и спокойно ответила:       — Созидание и разрушение идут рука об руку.       Аэрина словно ударило молнией. Первоочередным желанием было оттолкнуть её и приставить секиру к шее, но он подавил этот инстинкт, замер в ожидании. Она пыталась обмануть его, наивно полагая, что он её не узнает. Для чего? Наверняка чтобы привести к Манкару. Тогда это и впрямь было взаимовыгодное сотрудничество.       Та, которая назвалась Хааризидой, положила ладонь ему на голову. Аэрин почувствовал обжигающее действие магии, поморщился от неприятного ощущения, но уже через несколько секунд ему стало намного лучше. Разбитый затылок больше не жгло, в голове не шумело и спутанные мысли прояснились. Он почувствовал себя легче и, обернувшись к дреморе, поблагодарил достаточно искренне, чтобы вызвать на её каменном лице какие-то эмоции.       — Спасибо, — сказал он ей.       Может, страха дреморы и не ведали, но удивление им было знакомо. Хааризида изумлённо уставилась на него, будто впервые в своей жизни услышав такое слово. Аэрин счёл это интересным, но не стал показывать, что изучает её. Поинтересовался с прежним недоброжелательным любопытством:       — Почему ты говоришь о себе как о мужчине?       Аэрин ожидал, что Хааризида правда окажется мужчиной, но она ответила другое:       — Я правда так говорю? С годами язык людей забывается, а в языке дремор нет разделения на мужское и женское.       — Ты единственная женщина среди дремор?       Бурд даже поперхнулся от такого вопроса, наверное, вообразив себе что-то. Аэрин же спрашивал совершенно серьёзно.       — Нет, — также безразлично, будто они говорили о чём-то обыденном, отозвалась Хааризида. — Но женщин меньшинство. Они не так сильны и менее выносливы, зато с большей стойкостью переносят боль.       — Ясно, — только и сказал Рин. — Дашь минутку посовещаться?       Хааризида развела руками, показывая, что не собирается ими командовать и они вольны делать всё что пожелают. Аэрин кивнул Бурду, зовя отойти подальше. Едва они отдалились на достаточное расстояние от странной дреморы, норд набросился с обвинениями.       — Что за безумие ты творишь? Спелся с даэдра, будто всю жизнь живёшь у них под боком! Надо убить её, пока она не убила нас!       — Остынь, — приказал Аэрин. — Ты кое-чего не знаешь. Скорее всего, она и правда пытается нас обмануть. Она сказала, что я нужен живым, и наверняка хочет завести меня в западню. Но если я и нужен кому-то живым, то только Каморану — это его секта убила императора, и он тут всем заправляет после Мерунеса Дагона. Других шансов выбраться отсюда у нас нет. Но если мы подберёмся достаточно близко к Каморану, то, может, что-нибудь придумаем. Надо ей подыграть. И быть настороже.       Бурд подумал, кивнул.       — Ладно. Ты и правда с Обливионом уже сроднился, тебе виднее.       Аэрину совершенно не понравилось, как это прозвучало, но он не стал показывать, что слова Бурда как-то его задели. Он вернулся к Хааризиде, которая гладила скитающегося по берегу огненного атронаха, будто домашнего питомца, и сказал ей:       — Хорошо, Хааризида. Веди.       Дремора обернулась. Если бы её голос мог звучать не только как скрип ржавого железа, в нём наверняка бы появились тёплые нотки.       — Вы доверились мне. Поэтому… спасибо.       Теперь удивился уже Аэрин. Даэдра вообще знали такое слово? Он считал её умнее, но она выдавала себя уже второй или третий раз. Хааризида забыла про атронаха, пошла вдоль огненного берега. Аэрин ненавязчиво заметил:       — Ты хорошо говоришь на языке людей, хотя явно давно не практиковалась. Все дреморы знают тамриэлик?       — Далеко не все. — Она отвечала на его вопросы открыто, не подозревая, что он специально задаёт их, чтобы вывести её на чистую воду. Она не могла быть настолько глупой, но и настолько умной, чтобы вот так играть с ним, тоже не могла быть. Чем больше она говорила, тем больше Аэрин сомневался в своей догадке. Всё это было странно. — Но некоторые знают. Смертные бывают в Обливионе чаще, чем можно подумать. Раз в столетие нет-нет да появится какой-нибудь любопытный маг.       — Знаешь об этом на собственном опыте?       Хааризида помотала головой с оленьими рогами.       — Нет, по рассказам. Я ещё не так стар. — И сразу же себя поправила: — Стара.       Очень странно.       Они шли вдоль огненного моря ещё недолго, вскоре Хааризида свернула на тропу, которая привела к широкому тракту, ограждённому стенами и постройками из серого камня. Иногда она советовала держаться подальше от встречающихся на пути опасных ядовитых растений и предупредила, что если на горизонте появится кто-то из других дремор, она укроет людей заклинанием невидимости, так что если они почувствуют на себе влияние магии, им следует терпеть и ничем не выдавать своё присутствие.       Но на пути пока что никто не встречался, и Аэрин снова решил заговорить:       — Ты сказала, что меня приказано взять живым. Это Манкар Каморан приказал?       Хааризида вдруг замерла, уставилась в пустоту, потом быстро опустила взгляд в землю.       — Да. Он.       Очень-очень странно!       — Ты его знаешь?       Дремора, которая, по её собственным словам, не умеет чувствовать страх, сжалась, будто была чем-то очень напугана.       — Нет.       Соврала, в этом Аэрин даже не сомневался. Однако он прекратил её допрашивать и весь дальнейший путь они шли молча.       Наконец впереди показались высокие, соединённые хрупкими на вид мостами, башни. С той стороны доносился грохочущий шум, какой мог издавать массивный железный механизм, коротко прозвучал чей-то рык. Бурд, предпочитающий не убирать полуторный меч в ножны, поднял оружие наготове. Аэрин тоже крепче сжал секиру, но почти сразу приказал себе расслабиться.       В центр площади, где кипела жизнь Мёртвых Земель, Хааризида не пошла. Она свернула вправо, уходя с дороги, пробралась через скалы и вывела людей к узкой расщелине, наподобие той, какую Рин с Бурдом видели ранее. Ход вёл прямо под башни.       — Предлагаешь нам туда лезть? — раздражённо спросил уставший капитан брумской стражи.       Дремора даже растерялась на миг, но всё же сдержанно объяснила:       — Под землёй проходит сеть тоннелей, которые удобно использовать, если нужно преодолеть большое расстояние. Так не приходится идти в обход скал. — Она зажгла магический фонарь и отправила парящую белую звезду во мрак ущелья. — Там безопасно.       Чтобы подать пример мнительному спутнику, Аэрин, наклонившись, первым пробрался в грот. Пользуясь случаем, он зацепился за сказанное:       — А мы, значит, идём на большое расстояние?       — Я знаю одну башню. Сейчас она не функционирует, и мы можем её использовать, чтобы открыть Врата. Это единственное место, которое не охраняется, так что…       С трудом протиснувшись в узкий лаз, Аэрин оказался в довольно просторной пещере и смог разогнуться. Над головой мерцала световая сфера, освещая пространство, и сразу стало заметно, как разительно отличается это подземелье от привычных гротов Сиродила. Камень здесь был ровный, пористый, непроглядного чёрного цвета с вкраплением пепельно-серого и огненно-красного. Не было похоже, что всё это создавалось вручную. Вероятно, раньше здесь протекали подземные огненные потоки, что сразу вызывало сомнения в безопасности нахождения здесь. Но Аэрин по-прежнему старался не подавать виду, что волнуется, и пытался относиться к Хааризиде доверительно.       — И ты с этим справишься?       — Да, я… знаю, как это делается.       — Похоже, ты хороший маг: приручаешь атронахов, исцеляешь, умеешь создавать свет, становиться невидимой, создавать порталы…       Хааризида косо на него глянула и оставила это высказывание без ответа. Едва ли комплимент мог её смутить, возможно, она просто не видела в своих умениях ничего необычного.       Идти под землёй пришлось так долго, что в какой-то момент Аэрин был вынужден просить сделать привал. Выносливые даэдра не чувствовали усталости, но два человека, проведя в Обливионе, по ощущениям, уже больше суток, и исчерпавшие скудные запасы воды, уже с трудом переставляли ноги. Бурд давно шёл молчаливым и угрюмым. Он совсем редко на что-то реагировал, тяжело дышал, обливался потом. Аэрин чувствовал себя живее, но думал, что дело было в заклинании, которым наградила его Хааризида. Она не только залечила разбитый затылок, но и придала сил.       Они сели на твёрдую землю, прислонились к стене. Хааризида устроилась напротив, подогнув под себя ноги, и почти безотрывно смотрела на Аэрина, будто какая-то дикарка, впервые увидевшая человека. Он к этому уже привык. Он также заметил, что Бурд интересует дремору меньше. Может, потому что норд открыто показывает ей свою ненависть, а Аэрин… Аэрин, в общем-то, даже успел забыть, что перед ним даэдра.       — А лёд создавать ты умеешь? — продолжил он, не прекращая испытывать её взглядом. Он представлял, какими чудными ей казались его нескончаемые вопросы.       — Когда вокруг бушует пламя, морозные заклинания теряют эффективность, — ответила она осторожно.       Рин стоял на своём:       — Так умеешь или нет?       — Умею.       — Покажешь?       Совсем сбитая с толку его нездоровым любопытством, Хааризида стянула перчатку, подняла руку с неровными острыми ногтями, и у неё на ладони начал расти большой ледяной кристалл. Бурд посмотрел на дремору жадным безумным взглядом и, наверное, перестал жалеть, что согласился за сотрудничество с даэдра.       Вода из растопленного магического льда была совсем невкусной, но это волновало в последнюю очередь. Главное — помогло утолить жажду и пополнить запасы. Хааризиду будто бы даже забавляли проблемы смертных, и она была рада о них позаботиться.       На поверхность они вышли совсем в другом месте. Этот край Мёртвых Земель казался заброшенным. Здесь царила разруха, как после землетрясения, всё поросло травой, шипастыми корнями, местами валялись обглоданные жёлтые кости. Над горизонтом висела мутная пелена пара — это снова был своеобразный «край света», где за лавовым морем простиралась лишь бесконечность. На берегу стояла башня. Высокая, с широким основанием, но так кренившаяся на бок, что казалось: она вот-вот рухнет. Однако крепость продолжала стоять, окруженная, точно стражами, высохшими чёрными деревьями.       Хааризида уверенно пошла к ней, не опасаясь, что кто-то может их заметить. Похоже, в этой области царства Дагона давно никого не было. Аэрин всё больше и больше понимал, что ошибся в своих суждениях. Или ловушка оказалась такой искусной, что его скудоумия не хватало понять её.       Когда они подошли к косой башне, дверь оказалась наполовину открыта. Внутри было темно и даже прохладно, и их путеводной звездой стал светящийся огонёк Хааризиды, прокладывающий путь сквозь тьму. Поднимаясь к вершине, Аэрин пытался обнаружить хоть какие-то следы чужого присутствия, прислушивался к каждому шороху, но единственным звуком под этими сводами был шум их шагов, тихое пение сигильского камня в сумке и потрескивание магического светильника над головами.       Взобравшись на самую верхнюю платформу, Хааризида принялась осматривать перекошенный колодец для сигильского камня, пыталась выровнять его, натягивая громадные цепи, и Аэрин с лёгким налётом ужаса отметил, что ей это удавалось без посторонней помощи. Что она там говорила, женщины-дреморы не такие сильные?       Приготовив место для алтаря, она вернулась к мужчинам. Теперь дело было за Аэрином.       — Нужен сигильский камень, — напомнила чародейка.       Рин осмотрелся, думая, что вот сейчас точно появятся другие даэдра или сам Манкар Каморан выйдет из-за угла и позабавится глупости своего врага. Но в заброшенной Сигильской крепости были только они втроём.       Он наконец спросил прямо:       — Рума, к чему этот фарс?       Дремора отшатнулась от него в настоящем ужасе, огненные глаза вспыхнули ярче, лицо исказила гримаса боли и отчаяния. Не такие уж они и каменные…       — Откуда ты знаешь? — спросила она упавшим голосом и тут же закричала так, что стены едва не задрожали: — Откуда ты знаешь?!       Аэрин ожидал совсем не такой реакции. Он старался сохранять спокойствие, но вот ничего не понимающий Бурд на всякий случай приготовил меч. Обезумевшая озлобленная даэдра им тут не нужна.       — Ты выдала себя своими излюбленными пафосными фразочками. Так что можешь сбросить эту иллюзию, хватит притворяться дреморой.       — Притворяться?! Я бы всё отдала, чтобы это была иллюзия, Аэрин, но этот облик не развеять парой магический манипуляций. — Она не успокаивалась, кричала в бессильной злобе, как самая обычная женщина, которой овладело давно копившееся отчаяние. Рин мог поклясться, что она могла заплакать, только вряд ли умела. — Это он сделал меня такой! Превратил меня в эту… в эту тварь!       Его вдруг осенило страшной догадкой. Он шагнул к Хааризиде, сбрасывая с лица глупую маску самодовольства, внимательно посмотрел в дреморские глаза, которые казались совсем человеческими из-за эмоций, не знакомых иным даэдра, в очередной раз отметил её невысокий рост и рога — не оленьи вовсе, а босмерские, — и сказал совсем тихо:       — Так ты другая Рума…       Она смотрела на него с такой обидой, с таким удивительно знакомым ему чувством осознания собственной никчёмности и забытости всеми, что ему стало её жаль. Безумно жаль.       — Кто это сделал, Рума? Манкар?       Хааризида горько закивала и, опомнившись, предупредила:       — Никто не должен об этом знать. Но ты… как ты понял?       — Я знаю твою сестру. Руму номер два. — Дремора с досадой поджала губы, а Рин вспомнил, как взбесилась дочь Каморана, когда он упомянул, что она не была его единственной дочерью. Если к Румам вообще было допустимо применять слово «дочь». — Почему ты сразу не сказала, кто ты?       — Я это уже не она. — Хааризида постепенно успокоилась и заговорила сдержаннее. — И ни к чему другим дреморам вспоминать мою первоначальную суть, я и так у них не слишком в почёте.       Аэрин вспомнил, что читал в «Комментариях». Манкар писал, что его первая дочь не последовала пути дагонитов, а потому он избавился от неё и создал другую Руму, прилежную, послушную, удобную, ту, которая так восторженно и слепо проповедовала Аэрину учение «Мифического Рассвета».       — Как можно обратить человека в дремору? — Аэрин спросил это вслух, но вопрос больше был риторическим. Его интересовал не сам процесс, а сторона морали.       Тем не менее Хааризида ответила:       — Ему подвластно многое, а его власть над собственным творением вовсе безгранична. Моё перевоплощение в теле дреморы — это моё наказание за неподчинение.       — И здесь ты, чтобы…       Аэрин всё понял и не нуждался в ответе. Дреморы на службе Мерунеса Дагона служат ему, не задавая вопросов. Они не подвергают сомнению правильность получаемых приказов, убивают всех, кто встаёт на пути к Очищению, к которому стремится привести Тамриэль Манкар Каморан. Рума сомневалась. Спорила. Сопротивлялась. И пока она была эльфийкой, это ещё сходило ей с рук, но теперь, когда она одна из дремор, даже заикнуться о неповиновении страшно, ведь другие даэдра так искусны в пытках и казнях, что самый стойкий и не ведающий страха начнёт бояться и молить о пощаде. Добиваться этого слуги Дагона были мастера.       Но Манкар их всех превзошёл. Придумать куда более жестокое наказание для непослушного чада ещё нужно было постараться.       — Мне нужен сигильский камень, Аэрин, — напомнила Хааризида, и он уже открыл сумку, чтобы достать магический артефакт, но тут вмешался Бурд, который вряд ли что-то понял, но тоже догадался о её плане.       — Нет! Не верь ей!       Рин не послушал и передал сферу Хааризиде. Она признательно кивнула, скинула укрывающую артефакт ткань и, приблизившись к металлическому кольцу, воздела руки. Сигильский камень в её ладонях разгорелся ярче солнца, пол под ногами вдруг завибрировал, и вниз, к магическому бассейну в основании башни, устремился мощный поток ослепляющей энергии. Аэрин поймал на себе осуждающий взгляд Бурда, но лично ему норд ничего не сказал, зато обратился к Хааризиде:       — Если откроешь Врата рядом городом, пожалеешь, что вообще появилась на свет.       Аэрин подумал, что Хааризида и так жалеет. Она была занята, поэтому ответила далеко не сразу.       — Жителям Мундуса ничего не угрожает. Я нашла наиболее подходящий разрыв, где Врата никому не навредят.       Привыкший общаться с магами, Аэрин видел, что этот с виду несложный обряд заметно её вымотал. Хааризида отошла от алтаря, позвала за собой:       — Идём. Не думаю, что эта Башня сможет долго поддерживать портал в стабильном состоянии.       Выбравшись из крепости следом за дреморой, Аэрин увидел совсем рядом выросшие из земли изогнутые шпили, среди которых тускло мерцало зеркало пламени. Даже человеку, не разбирающемуся в магии, было ясно, что полуразрушенная башня не могла как следует питать портал меж мирами. Врата, созданные Хааризидой, были лишь жалкой пародией на то, что Аэрин видел в Кватче или в Бруме. Как она сама была жалкой пародией на Руму Каморан.       Когда они подошли к Вратам, Бурд неожиданно обернулся, направляя меч на дремору.       — Ты остаёшься здесь.       Рин попытался его успокоить:       — Бурд, всё нормально. Она на нашей стороне.       — Мы не можем быть на одной стороне с даэдра! И то, что дремора собирается разгуливать по Тамриэлю, — ненормально!       Хааризида благоразумно отступила на шаг, снова подняла руки, показывая, что никому не причинит зла, и посмотрела доверительным взглядом на Аэрина, ища его заступничества.       Но он сам не до конца понимал, какие цели она преследует.       — Что ты собираешься делать, когда сбежишь отсюда? — спросил он. — Тебе не найдётся места в Тамриэле. Никто не примет тебя в таком обличии.       — Я собираюсь кое-кого отыскать. — Она отвечала быстро, не думая, но постоянно чего-то недоговаривала. — Я думаю, что ещё есть способ избавиться от дреморской сути.       Земля под ногами содрогнулась. Портал коротко замерцал, но быстро стабилизировался вновь. Хааризида взволнованно предупредила:       — Нужно идти. Если хочешь убить меня, сделай это на той стороне.       Бурд не мог понять, сколько самопожертвования было в этой фразе. Будучи убита в Тамриэле, Хааризида вернётся в Обливион, где её будет ждать жизнь ещё хуже, чем была до этого. Для неё было выгоднее принять смерть здесь, в Обливионе, чтобы кануть в неизвестность, пока Лорд Дагон или Манкар Каморан не захотят её возродить, что было маловероятно. Но сейчас для неё было важнее, чтобы люди выбрались с пустошей Мёртвых Земель.       Где-то в уголке сознания собственный голос шепнул, что Хааризида пытается сбежать из Обливиона любой ценой, а потом ей ничто не помешает убить людей, но Аэрин отогнал этот глас рассудка. В последнее время он вообще всё реже и реже узнавал собственные мысли, будто принадлежали они вовсе не ему.       Бурд злобно рыкнул:       — Размечталась!       И сразу же совершил большой выпад, способный пронзить дремору насквозь. Аэрин сам не понял, что сделал. Он бросился к Бурду, толкнул того под руку, сбивая удар. Меч скользнул мимо, норд, вложивший в эту единственную атаку, которой предстояло стать решающей, всю силу, пошатнулся, с трудом удержался на ногах. Аэрин не позволил ему опомниться, схватил со спины, развернул и, направив к Вратам, швырнул туда что есть мочи. Бурд вскрикнул, и почти сразу его голос растворился, поглощённый телепортацией.       Аэрин, пытаясь отдышаться, посмотрел на Хааризиду. Она с недоумением смотрела на него.       Башня утробно зарокотала, грозя совсем обвалиться, огненный берег вздыбился сильнее, но Аэрин смотрел на бывшую Руму и почему-то никак не мог придумать, что сказать ей. Им обоим следовало убираться. С разгневанным нордом они уж как-нибудь управятся.       Дремора сделала к нему шаг, оказалась почти вплотную. Её глаза были совсем человеческими. Аэрин хотел сказать ей, что она куда лучше своей сестры, но едва открыл рот, Хааризида сжала его плечи и оттолкнула.       Рин зажмурился, затаил дыхание. В голове зашумело, грудь сдавило тупой болью, а затем он врезался спиной во что-то мягкое и даже родное. Рыхлая земля. Трава. Над головой тревожно кричали птицы, напуганные разверзнувшимся в лесу порталом и внезапным появлением двух людей. Не торопясь вставать, Аэрин открыл глаза, увидел над собой кроны деревьев и исчезающие Врата Обливиона. По голубому небу плыли белые облака.       Разрушая охватившее Рина чувство счастья, рядом прозвучал хриплый жестокий голос:       — Я не знаю, что за игры ты ведёшь, Аэрин Латиус. Но ты помог закрыть Врата у Брумы, и потому я не стану заострять внимание на твоём дружеском общении с этой тварью и на том, как удивительно много ты знаешь об Обливионе и этих… Каморанах. Но когда мы доберёмся до людей, я предпочту, чтобы наши пути разошлись и больше не пересекались.       Рин кивнул. Это было справедливо.       Он тяжело поднялся на ноги, посмотрел по сторонам. Хааризида открыла портал где-то в глухом лесу, но на востоке всходило над горами солнце, а потому Аэрин сразу узнал влажную топкую местность, плодородную почву, болотистые растения, корявые ветвистые деревья. Он провёл здесь много времени, когда вызвался патрулировать самый мрачный и недружелюбный участок.       — Пойдём. Если повезёт, встретим кого-то из моих ребят, они помогут.       И он направился на запад, туда, где по берегу широкого Нибена пролегла извилистая Жёлтая дорога.