masks

— За сколько минут после принятия блокаторов вы успокаиваетесь? — Через пять минут я уже ничего не чувствую, словно течки и нет. Сынмин не знал, кто из коллег завел про это разговор и почему именно за обеденным столом. Наверное, если бы они были подростками, то жутко смущались, хихикали, покрывались красными пятнами и обязательно шептались, чтобы ни одна живая душа в кафетерии не узнала, о чем они болтают. Но им всем было под тридцать, они прожили школу, студенческие времена, эйфорию от первой работы и первой любви, так что такие естественные темы всем уже не казались табу. Но только не Сынмину. — А у вас не поднимается температура? — как-то отчаянно спросил Джисон, корпусом подаваясь вперед. — Просто у меня иногда достигает сорока градусов, терпеть невозможно, галлюцинации начинаются, хотя желания нет, — он опустил голову, снова вернув взгляд поникших глаз к своему скромному обеду в контейнере. — С этим ко врачу надо, — обеспокоенно ответил Чонин и нахмурился. — Никогда с таким не сталкивался. Обычно пять минут на диване полежу и все проходит, — сказал Минхо, взбалтывая эспрессо в чашке. Пять минут и все? Ха. Сынмин закусил губу, отчаянно борясь с тем, чтобы не съязвить. Было бы в его собственной жизни все так хорошо, но ведь нет. Он вынужден сидеть молча и врать, когда придется. — Я за минуты две успокаиваюсь, самое большое время было десять минут, — бодренько сказал Феликс. Еще один пример, когда жизнь выбирает любимчиков. — А у вас сколько времени уходит, Ким Сынмин-щи? — этот омега, наверное, единственный, кто вспомнил, что они сидят за одним столиком. Это было и приятно, и дико раздражающе. Ну почему именно на запретной для него теме все обратили на него свое внимание. Обычно ведь знают, что из него слово не вытянешь, так что даже не ждут его участия в разговоре. Сынмин нахмурился и сомкнул тонкие губы. — Двадцать минут, — ответил он первое, что пришло в голову. — Ого, это довольно-таки много, — удивился Хан. Интересно, что бы он подумал, когда узнал правду. — У меня просто выносливый организм. Правда была в том, что Сынмин не успокаивался никогда. Сначала родители не понимали, в чем дело, в один день у пятнадцатилетнего сына началась первая течка, отец быстро сбегал в аптеку за подавителями, мать подала их совсем немощному ребенку. Только вот они не помогли. Такое бывало, некоторым омегам требуются специальные подавители, потому вся чета Ким пошла ко врачу. Отец смущенно дожидался в коридоре, мама же отправилась к доктору вместе сыном. Выяснилось, что в большинстве в их семье рождались беты, а потому организм не сумел эволюционировать за столько поколений, и все еще, как в каменные века, желал продолжения рода раз в три месяца. С каждым годом терпеть это было все больше невозможно, а потому в университете он решил впервые провести течку со своим парнем. Хоть они и встречались с Ли Джихёком всего два месяца, Сынмин решил, что все-таки в этот раз пойдет на поводу у организма, раззадоренного альфьми феромонами. Только вот после трёхдневного марафона парень сбежал и растрепал всему университету, что Сынмин — «чертов нимфоман». С тех пор везде ему в спину слышались насмешки, альфы стали подкатывать, считая его легкодоступным, а омеги брезгливо отворачивались от не такого, как все. И никто почему-то не посчитал поступок Джихёка отвратительным, как будто не было ничего предосудительного в том, что он вынес все грязное белье на всеобщее обсуждение. Сынмин перевелся в другой университет, и такой ошибки снова не повторял. В его тайну были посвящены лишь двое друзей, но после окончания учебы все разъехались по разным городам, Сынмин вообще подался в столицу, а потому из ныне знакомых людей о его особенности не знал никто. Вообще, в период течки Сынмин не кидался на каждого проходящего альфу, сознания он не лишался, но желание трахаться было невыносимым, а потому был и запах возбуждения. И это было проблемой. Аромат какао бобов был слишком ядрёным и слишком сильным, что тоже было особенностью из-за его неприспособленных бета-предков. Было нормально иметь свой особенный аромат, например, Феликс пах яблочным парфе, Минхо — дорогим алкоголем, Джисон — зёрнами мака, а Чонин — талым снегом, но все они источали его почти незаметно, услышать можно было, только если намеренно принюхиваться. Но Сынмин и здесь отличался, без течки его запах был едва уловимым, а вот в этот период он насыщался, был стойким, давящим, так что даже родители иногда не выносили его: так сильно у них болела голова, что казалось, будто она раскололась на несколько тысяч кусочков, даже дышать было трудно. Естественно, что в таком состоянии Сынмин не мог находиться в общественных местах, а потому начал принимать двойную дозу подавителей, которые ему все-таки выписали. Они почти не действовали на него, но когда он начал принимать по две таблетки, то жить стало проще: запах был тончайшим, смазки было не так много, а температура не поднималась. Только вот первым пропал запах. И если раньше омега был готов молиться, чтобы это произошло, то к двадцати четырем годам уже понял, что это все-таки плохо для его здоровья. Потом произошла задержка, течка наступила на десять дней позже обычного, цикл сбился, и Сынмину стало страшно. Врач одним только чудом не наорал на него, в сотый раз объяснил, что ничего поделать с организмом не может, и такая проблема у омеги останется до того момента, пока он не перестанет быть репродуктивным. Сынмин готов был на стенку лезть из-за безвыходности ситуации. Альфы не было, а просить выходные на три дня каждые три месяца было бы слишком подозрительно. С родительской подачи Сынмин отучился на экономическом факультете, диплом получил почти с отличием. Почти. Мама была немного расстроена, зато на первую же зарплату он съехал от родителей. Терять относительно новую работу из-за омежьей сущности не хотелось, все-таки такой приличный оклад предлагают не везде. Поэтому Сынмин снова нарыл в недрах спальной тумбочки тот самый бутылек с капсулами. Терять было нечего, разве что будущее потомство, но лучше пусть он не передаст свои гены никому больше. Сынмин поёжился. Что, если у него когда-то родится омега, будет ли ребенок так же мучиться, как и он? Потому запах становился все глуше, словно его и не было, а зубы стискивались все сильнее. Сынмин знал, на что он себя обрекал. — Смотрите, опять этот красавчик идет из экономического отдела, — ахнул Феликс, так что тут же весь их столик обернулся на проходящего мимо альфу. — Кстати, Сынмин-щи, Вы же с ним в одно время устраивались сюда, — сказал омега, так что остальные коллеги удивленно на него посмотрели. — Да, я тоже пришел устраиваться в экономический отдел, там тогда была открытая вакансия, — Сынмин прикусил щеку. Вот еще одна несправедливость мира. Впервые они с Хван Хенджином встретились в отделе кадров, оба сидели в очереди, отдали свои резюме и ждали, когда их пригласят на собеседование. Сынмина позвали в кабинет первее альфы. И всё, что ему сказали — вакансии в отдел продаж уже нет. — Но я же на сайте видел, что вчера она еще была. И меня пригласили сюда пройти собеседование именно на должность экономиста по ценообразованию, — нахмурился он. — Все верно, но сегодня вакансия уже закрылась, Вы немного опоздали. Но нам так же нужен бухгалтер, заработная плата немного ниже, но, поверьте, достойнее Вам вряд ли удастся найти, — ничего не оставалось, кроме как согласиться. Уже на выходе из кабинета Сынмин еще раз посмотрел на альфу в очереди и мысленно посочувствовал, что тому тоже откажут. Каково было удивление, когда через неделю он увидел его в офисе именно в экономическом отделе. Конечно, они предпочли взять на эту должность альфу, а не омегу, чего ожидал Сынмин? — Ли Минхо-щи, а говорят, что за Вами ухаживает Бан Чан из отдела продаж, это правда? — поинтересовался Феликс, положил руки под щеку и округлил глазки в ожидании ответа. — А у меня есть сведения, что это за Вами, Ли Феликс, хвостиком бегает Со Чанбин из того же самого отдела, — Минхо сказал, как отрезал, голос его звучал отрывисто, твердо и холодно. А в глазах словно застыли ледяные глыбы. Феликс точно надавил на больное. Сынмин даже удивился проницательности коллеги. — Но я видел, как Джисон и этот альфа болтали, — заявил Чонин. — Что?! — воскликнул Феликс и тут же прикусил язык, оба омеги обернулись друг на друга и тут же отвели взгляд, из-за чего Чонин недоуменно перевел взгляд на начальника. — Коллеги, думаю, наш перерыв окончен. Чонин, отчет мне на стол к концу вечера уже должен быть положен. А вы, Ли Феликс и Хан Джисон, советую время не терять, бегая за альфами, а своими обязанностями заняться. Уже на рабочем месте Сынмин еще раз проверил календарик, где зачёркивал дни до течки. До следующей оставалась неделя, и в этот раз Сынмин все-таки решил взять выходной на три дня и сказать коллегам, что уедет к дальним родственникам в Кванджу на свадьбу. А потому он уже не первый день засиживался на работе допоздна, сверхурочно выполняя все, что должен был успеть в следующий день. — Сынмин, ты уже который день уходишь после девяти, я, конечно, поощряю твою тягу к работе, но не в таком количестве. Мне нужны здоровые и полные сил сотрудники, — перед уходом сказал ему Минхо, пристально вглядываясь в глаза своего подчиненного. — Ли Минхо-щи, Вы же знаете, что мне нужно будет уехать скоро, поэтому я делаю всю работу заранее, чтобы ни Вы, ни я потом не получили выговор от начальства за задержки в сроках. — Как знаешь, Сынмин… Омега и сам понимал, что такая беспрерывная работа совсем не влияла на него хорошо, он очень уставал находиться на работе двенадцать часов, но только так мог подготовиться к своему импровизированному «отпуску». Хотелось, конечно, развалиться дома на стареньком диванчике, включить дораму по первому попавшемуся телеканалу, заварить какао и так и заснуть под утомительный шум телевизора. Но такое он не мог себе позволить, а потому приходил домой в десять, ужинал, ложился спать и поднимался в седьмом часу утра. Походило больше на круги ада, чем на счастливую самостоятельную жизнь. Обычно в шесть офис уже пустел, а потому часов в восемь Сынмин ощущал себя хозяином здания и единственным обитателем, не считая охранников. Он потянулся на неудобном пластмассовом кресле, расслабил галстук, зачесал ладонью волосы назад и поднялся с сидения. На втором этаже был автомат с кофе, пусть и невкусным, но бодрящим, поэтому именно туда омега и направлялся. Собственные шаги отражались эхом на просторной лестнице, по которой он решил спуститься, чтобы размяться, а закатные лучи солнца преломлялись сквозь окна и немного ослепляли, так что Сынмин зажмурился, облокотившись об автомат, пока дожидался напитка, а потом расслабил галстук. Стало жарковато. Возможно сказывались перепады температуры в середине сентября. Глобальное потепление все-таки делало свое дело. Прозвучал сигнал, и омега вальяжно развернулся, забирая горячий стаканчик, подул на жидкость, сделал глоток и тут же замычал от ожога, который он моментально получил. Ноги неожиданно пробила дрожь, а напиток расплескался на белоснежную рубашку. — Вот черт, — выругался Сынмин и зашёл в первый попавшийся туалет только для того, чтобы попытаться отмыть пятно и охладить ожоги. Изрядно налив жидкого мыла в ладонь, омега начал тереть тонкую ткань, но получилось так, что разводы лишь размазались, превращая одежду в какую-то жуть. — Блин, — Сынмин облокотился на раковину и медленно поморгал, кислорода не хватало, словно воздух был разряжен. Ноги снова задрожали, так что Сынмин задышал еще чаще и глубже. Нужно было вызвать такси для омег, но телефон остался в кабинете, а сам он был в туалете, судя по всему, для альф. Если, конечно, это Хван Хенджин вдруг не решил зайти в кабинку для омег. Стоп, Хван Хенджин? — Эй, все в порядке? — настороженно спросил он, оставаясь стоять в дверях. — Как бы не очень, — прошипел Сынмин. Что за черт? Он рвано вздохнул, а Хёнджин чувствует его запах? Нужно бежать, ведь скоро альфе совсем невыносимо станет. Может быть он вообще потеряет сознание от удушья, ведь его запах так сильно давит. — Тебе помочь? — спросил Хван. Почему ему еще не плохо? Самому Сынмину уже было совсем невыносимо, потому что Хёнджин пах просто великолепно, его аромат уже не был приглушённым из-за приглашающего запаха омеги. Сынмин дышал через раз, пропуская в легкие совсем немного виноградной лозы, но даже такое количество окутывало его изнутри, заставляя сознание утекать и вновь приглашать. — Мне ничего не поможет, — прошептал Сынмин. — Тебе не плохо? — вымолвил он. — Твой запах очень сильный, но я держу себя в руках, если ты переживаешь, что я могу сделать что-то против твоей воли, — в тусклом свете казалось, что он покраснел. — Нет, я в том плане, что обычно все бегут от моего запаха. — По-моему, он очень привлекательный, — и, о боги, Сынмин правда старался не обращать внимание на то, что во время их разговора из него вытекала смазка. И он очень сильно надеялся, что его штаны не промокли. Как только Сынмин нашел в себе силы не упасть от этого потемневшего взгляда альфы, его мелькающих клыков. Он ощущал себя добычей, загнанной в угол. Он попятился и схватился за край столешницы из-под раковины. Пальцы захрустели. — Тебе вызвать такси? Или принести твои лекарства? — нет, Хёнджин не выглядел так, словно действительно мог оказать хоть какую-то помощь в данную секунду. Скорее он мог сорваться и наброситься прямо в этот момент. Сынмин только помотал головой. Блокаторы уже не помогут, только не тогда, когда омега впервые за долгое время почувствовал альфу. Чёртов виноград был везде! Проникал под кожу и уговаривал. А альфа просто ждал, когда добыча сама сдастся в плен. — Тогда что тебе надо? — последний шаг в его игре. Но Сынмин и так давно пойман. Он отчаянно вздыхает, и облокачивается бедрами о раковину, поправляет влажную рубашку, через которую сейчас просвечивает его тело и выдыхает: — Альфа. Всего одно слово и вот он уже чувствует чужие ладони на своих бёдрах и оказывается на столешнице, пока альфа разводит его худые колени, а в следующее мгновение пуговицы на его рубашке уже рвутся под напором. Надо признать, что Хван Хёнджин просто великолепен, иначе никак не объяснить, почему Сынмин возбуждается еще больше, пока они необузданно целуются, прерываясь только на рваные вдохи. Руки путаются, пока он высвобождает пуговицы на чужом пиджаке, а непривычные прикосновения к голой коже на его боку обжигают словно раскаленной сталью. Рубашки остаются на них, но расстёгнутые. Виноградная лоза слишком давит, заставляет запрокидывать голову, обнажая медовую кожу для чужих клыков. Звук пряжки ремня слишком громкий для их тишины, но рука на его члене в самый раз. Они не разговаривают, но в этот миг Сынмин рвано стонет, пошло и просяще, так что сразу стискивает зубы, чтобы и звука не издать. — Громче, — говорит Хёнджин, глаза его налиты откровенным желанием. — Охрана услышит, — шепчет Сынмин, сжимая его кожу на шее. — Здесь никто не ходит, — Хёнджин ухмыляется и облизывает пересохшие губы, так что Сынмин уже сам тянется к нему, к его языку у себя на зубах, к его клыкам у себя на губах. — У меня давно никого не было, так что будь аккуратнее, — молвит он, на что Хёнджин кивает и стаскивает с него боксеры. Столешница слишком холодная, но Сынмин все равно опирается одной рукой о раковину, а второй обхватывает шею Хёнджина, пока тот сгибает ногу омеги и ставит ее на столешницу. — Презервативов нет, но я без болячек, — говорит он. — Ладно, — соглашается Сынмин после недолгого замешательства, а потом обхватывает губами пальцы Хёнджина, потому что и смазки тоже нет. Языком проходится по фалангам, смачивает и выпускает изо рта. А потом чувствует их у себя возле входа, альфа растирает смазку, а потом вводит один палец, лицо Сынмина искажает гримаса, и он чуть отворачивает голову, но Хёнджин его снова целует, обхаживая языком неба и зубы. Так что вскоре добавляется второй и третий палец, и Сынмин еле заметно мычит в поцелуй. Виноград становится обманчиво слаще, и в этот момент лоза забирается прямо под кожу, обостряюще больно. — Черт, — шипит Сынмин, когда Хёнджин заменяет пальцы на член и перехватывает его бедра руками, слегка поддерживая. Но потом все-таки стонет, когда чувствует сладкую пульсацию внутри. Хёнджин смотрит томно, но поддерживать контакт глазами с по сути незнакомым человеком немного неловко, поэтому Сынмин по большей части целует его, чувствуя наслаждение и горькое облегчение. Дышит рвано и часто и, кажется, задыхается от жгучего жара, что распространяется по всему телу и стонет, цепляясь за чужую кожу. Хёнджин хрипит и тоже стонет, неприкрыто и с бесстыдным наслаждением, закатывает глаза от удовольствия, иногда зажмуривается, мнет его задницу и проникает под таким углом, что становится просто невыносимо приятно. Сынмин откидывает голову, так что Хёнджин снова целует его шею, оставляя засосы, которые не сойдут еще несколько дней точно. А потом начинает остервенело вбиваться в него, так что Сынмин уже просто дрожит, не в силах терпеть. Рука уже затекла, ноги тоже, рубашка спала с плеча, обнажая его. Голос сорван, но все равно прорезается. Сынмин чувствует себя тряпичной куклой, так что когда его рука подгибается, Хёнджин его подхватывает и держит крепко, следы точно останутся. — Давай, — выдыхает Хёнджин, когда Сынмина пробивает дрожь и он, зажмурившись, кончает, пачкая и так уже не пригодную рубашку. А потом стонет, падая головой на плечо Хёнджина, что кончает внутри него. — Блять, — шепчет он, когда чувствует внутри приятное тепло. — К тебе или ко мне? — спрашивает Хёнджин, надрывно вдыхая уже совсем другой запах — какао бобов с виноградом. — Ко мне.