Рубец в пол-лица

Знаете это трагичное "Жди меня"? Вот Андрей тоже знает. И ждет. Пускай не так, как там. Но тоже с некоторой преданностью и наивностью. Он успел отвыкнуть от этого безумного темпа с которым они неслись что-то делать. Отвык звонить или по первому же зову прибывать на место с материалом, доделывая, правда в последний момент. Он отвык от контакта "Миха" и всех этих +79... Иногда натыкался, смотрел очень долго и блокировал мобилку. Дело принципа. Они и так никогда ничего не решали как взрослые люди. Почему должны сейчас? Как бы вырасти из сказок Миха не пытался, остался таким же, романтиком, что-ли. Ввысь вечно рвался. Дорвался. Теперь Андрей до него не дотянется. Но ждет. Ему, в частности, все равно, есть ли смысл в его преданном ожидании. Его, Андрея, наверно, можно сравнить с собакой, но слишком заезженно. Попсово. Ему бы не понравилось. Андрей, скорее, не верная сторожевая. Он - разорванная сородичами до мяса бродяжка, ищущая в каждом проходящем мимо двуногом свего прежнего друга. И вроде смирившаяся с тем, что напрасно, но нет, пытается. Он разгребает старые записи со своей "вэ-ха-эс", потрепанные, полуразвалившиеся кассеты. Все интересное уже оцифровано, но что-то остается на пленках до сих пор. То, что нужно только ему, то, что никому не покажет. Что снимал для себя и смотрит один. Вот они - молодые и уже не очень, Андрей улыбается им, смеется с ними, в голос ржёт даже. Снималось хорошее в основном, чтобы на память. А плохое - забыть и дальше идти. И почему у них так не вышло. Хороший же план был, воодушевляющий. И сработай он, не было бы сейчас заведомо разбитого взгляда. Не важно, улыбчив ты, зол ли, а может - грустен. Взгляд, словно на тысячу ярдов, проходит сквозь всех, и для этих всех он видит потусторонний мир, а на деле - смотрит внутрь, где пустота и лишь осколки. Может - окна, в которое прыгнуть когда-то хотелось, может - сердца, которое устало выдерживать. Оно раньше наливалось кровью и соком, когда целовал его в лоб в шутку, радуясь успеху. Оно не билось, когда губы касались холодного, загримированного ритуальщиками лба. Оно страшно замирает и сжимается теперь, когда он перед сном целует в лоб дочь. Андрей ни с кем не говорит о себе. О нем тоже не говорит. Горло саднить и кишки сводить начинает, словно протыкают его мечами. Кивает только. Мол да - жаль. Да - друг. Да - год скоро. Он смотрит видео, слушает сценки на кассетах. Думает, может, хотя бы сейчас - позвонить?... Но смысла все еще нет. Знает, кто ответит, у кого сейчас та мобилка. С того света трубки не берут. А ему хотелось бы. Потому что много чего сказать не успел. И не смог бы никогда. Возможно, так лучше, что он молчал. Слова были внутри, слова жили в другом. Теперь они навсегда на языке остануться. Вертеться будут, а скажешь ты об этом только могиле, всегда заваленной цветами. И радостно даже, что любят люди, что помнят и будут помнить. А ты не сказал ему, что - тоже. Что будешь помнить. И, черт подери это слово, любить. Может, это и не та любовь совсем. Может, он себе когда-то ее выдумал. Но она была зачем-то. Она существовала всегда: и когда Андрей женился и когда из роддома забирал. Он все ждал, когда она пропадет, но она всегда присутствовала где-то рядом с той, нормальной любовью, которую должен переживать каждый обычный мужчина. Она изводила, а он взял и к ней привык. Он с ней примирился. Но сейчас эта сволочь, ехидно смеясь, снова сжирает его. Обгладывает до костей и оставляет глухую ноющую боль, с которой он засыпает каждую ночь, настрадавшись в мыслях. Хочется перестать думать. Отупеть резко и забыться. Убежать. Скоро год, а он так и не пережил. Все ждет, что услышит быстрое "Андрюха". Так и не понял, что больше не дотянется. Только же все заново начали строить. Он ждал больше двух тихих лет, что все наладится. А теперь уже не дождется. Он плетется в кровать, очнувшись от урагана в своей голове в окружении пленок и записей. И засыпает на прохладной подушке, отвернувшись от агатиных беспокойных бессонных глаз и белой ночи за окном. Он метается долго, он бегает и ищет, ждет его в темноте полудремы. Он не пришел еще ни разу. Так почему сегодня должен? Потому что что-то внутри подсказывает: обернись. Андрею сорок, уже даже с лишним, но не бежать к нему он не может. Больше всех верил. И дождался.