— Давай ходи

Собрание Высших лун

      Никто из присутствующих даже точно не мог вспомнить, сколько десятков лет назад проводилось общее собрание. Споры развеял лишь Четвертая луна, в очередной раз трясясь от страха в каком-то темном углу, но указывая на цифру в сто и двенадцать лет, обозначение которой прохрипел как завершение старого и начало нового этапа. Роковое значение, потому что для бессмертных демонов любое изменение в привычном потоке бесконечного времени могло стать фатальным.       Никто из присутствующих не был в курсе, по какой причине Господин решил устроить общее собрание лун на этот раз, а страшные догадки разрывали пространство бесконечного лабиринта с каждым новым ударом по струнам бивы. Все прибыли на место встречи, и только одна луна знала ответы на все вопросы, терпеливо сохраняя молчания и дожидаясь прародителя. — Так, так, так, — эхо доносится из недр пресловутого горшка, являя обладателя двух ртов на месте, где обычно находятся глаза, наружу. Гёкко внимательно осматривается, чтобы после расползтись в подобие улыбки, хотя этого никогда нельзя было сказать с точностью. — Тройка лидеров осталась цела и невредима, ах, ну что за огорче... То есть большая радость!       Взгляд гравированных глаз незаинтересованно осматривает появившуюся Пятую луну, игнорируя произнесенный слишком явный сарказм. До этого нет дела, потому что самым главным было сейчас увидеть того, кто решит дальнейшую судьбу не только оставшейся пол дюжины, но и его собственную. Голова пуста, открыта для того, кто и так может всё в ней прочитать и посмотреть, однако из равновесия Третью выбивает прикосновение к плечу холодной руки с острыми длинными когтями. — Аказа-доно, я так рад, что вы в порядке! — Доума, появившись из-за спины, практически заключает Третью луну в объятья, сжимая до хруста костей и почти приподнимая. На грубые попытки вырваться и замахнуться свободными конечностями, Вторая лишь разливается счастливым и радостным смехом, всё-таки получив пару ударов по ногам и плечу. — Мои обращенные погибли от рук ненаглядных Столпов, я это почувствовал раньше всех, но как же я счастлив, что Вы целы! Как же рад! — Но причем здесь Аказа-сама?       Прокружившись с Третьей два раза вокруг себя, Доума так же быстро выкидывает его из удушающих объятий прямо на пол, подхватывая разговор с Гёкко и всецело отдавая внимание теперь ему. — Так вы, мой дорогой, не знаете? — клыкастая улыбка исчезает на мгновение, изображая на лице задумчивость и ступор, но радость появляется вновь, предвкушая озвучивание такой интересной новости. Это право достается именно Второй луне, отчего разноцветные глаза загораются блеском вперемешку с восторгом. — Аказа-доно тоже был там и даже!—       Удар исполосованной руки сносит челюсть вместе с мясом, откидывая чуть ли не на другой конец зала и не давая возможности договорить, озвучить то, с чего до сих пор вскипает кровь в жилах. Лицо вновь исказилось в тигровом оскале, от былого здравого спокойствия и серьезности перед встречей с Господином не остается и следа, потому что демон на ранг выше него способен полностью раскромсать состояние равновесия. Видимо, его уже почившие ученики сдавали предметы по бесовскому поведению на отлично с таким-то учителем. — Отличный удар! — никто в здравом уме не станет доводить демона из класса лун до белого каления, если только не будет стоять выше него по рангу или пламенным жаром не уничтожит его со свету окончательно. Пламя... Оно способно не только разрушить на мириады крупиц пыли, но прогреть до самых костей, выжечь каждую клеточку прародителя, а значит если и не обратить обратно, то точно избавить от бесконечных мучений.       Аказа стряхивает остатки демонической плоти Второй луны, всеми силами пытаясь прогнать наваждение, что неизвестными силами всплыло в сознании. Цепочка мыслей материализовалась из ниоткуда, пробивая молнией прямо в темя и взрываясь где-то внутри обжигающей вспышкой. Доума скалится, восстанавливая пробитую челюсть и изображая то ли улыбку, то ли слащавую злобу — эмоции бесовского лица понять было сложнее, чем гримасу Гёкко — но Третьей луне до этого не было дела, потому что в сознании был лишь один образ, окутанный золотой светящейся аурой пламени.       Всё имеет свою цену.       Все луны, точно по команде, встают на одно колено в ряд и склоняют голову в приветствии своего Господина, появившегося на потолке. Гравитация здесь, в бесконечном пространстве сплетенных лабиринтов, отсутствовала, но появление прародителя все присутствующие сначала почувствовали, а уже после увидели собственными глазами. — Шестые мертвы, — колбочки с миллионным по счету экспериментом по созданию нужной крови стукались в такт строгой и спокойной речи. Не сбивали и не переключали внимание на себя, потому что перебивать прародителя не смеет и сама смерть. — Высшие луны померкли, — одновременно с экспериментами и с речью, в которую вслушивается каждый, он заносит какие-то корректировки в записи журнала, но чернильная ручка в миг крошится от сильного смертоносного сжатия, ломаясь в щепки. Если хотя бы кто-нибудь из лун поднял бы взгляд на прародителя сейчас, то точно был бы испепелен на месте от кровавых налитой кровью глаз.       Аказа осознает, что его голова отделена от тела только тогда, когда встречается с этими глазами напротив, будучи подвешенным за собственные короткие волосы. На лице нет ни единой эмоции, в голове ни одной мысли о возможной боли, а сердце не ускорилось ни на йоту от отделения важной конечности. Выдавало состояние скрытого беспокойства лишь вновь сжимающиеся желваки и сжатые кулаки где-то там, внизу, в общем ряду среди сидящих и смотрящих на представление лун. — Я знал, что Даки падет в любом случае. Гютаро её сдерживал и смог бы выиграть, если бы был хоть чуточку умнее, чем сестра, — сжимающая волосы рука расслабляется и теперь голову Третьей луны бережно удерживают с помощью двух ладоней, всё так же смотря прямо в гравированные глаза с трещинами на белках. — Впрочем, это уже не имеет значения. Ведь ты, Аказа, гораздо умнее их и подготовил для меня подарок, не так ли? — палец правой руки проводит вдоль синих полос на лице, несильно продавливая когтем, но оставляя за собой кровавый подчерк и недвусмысленно намекая, про какой именно "подарок" говорит Господин.       Глаза с гравировкой третьего номера расширяются от охватившего секундного удивления, но в одночасье исполосованное лицо вновь предстает перед прародителем в каменной ничего не выражающей маске. — Влюбленный Столп, — голос эхом ударяется о черепную коробку так, что закладывает уши. — Сначала он и его глупое сердце, затем поместье Убуяшики.       На губах прародителя появляется улыбка, которая обозначает, что результатом подчиненного он остается вполне доволен и лучшую партию в защите он сыграет именно через нападение. Убийство людей демонами ничто в сравнении с тем, как их могут убить собственные человеческие эмоции и любовь.