Кровь и Пламя

      Тьма.       Всеобъемлющая и всепоглощающая.       Такая знакомая.       И такая родная.       Она обволакивала его, с радостью принимая в свои объятия, и просачивалась внутрь, навязывая свои мысли. Столь же тёмные и столь же проникновенные. Они легко находили отклик в его давно запятнанной душе. Прельщали разум и завораживали сердце. Пытались отнять волю…       Но затем к пожирающей его тьме присоединился холод. Мёртвый, всепроникающий и кусающийся мириадами мелких клыков. Холод впивался в плоть и продирался до самых костей, собираясь выпить без остатка только-только вернувшуюся в тело жизнь.       И тьме это не нравилось.       Она жаждала контроля, а не погибели. Подчинения, а не забвения.       Поэтому она боролась. Они боролись. Тьма и холод, что в умах большинства являлись древнейшими союзниками, боролись за едва успевший вырваться из лап смерти проблеск жизни. И борьба их была столь же яростна и отчаянна, сколь древни и могущественны были эти стихии. Никто не желал отступать. И никто не желал сдаваться. Только не в отношении него.       Однако в своём противостоянии две могучие силы упустили тот миг, когда меж ними проскочила третья. Куда более мелкая и слабая. Но вместе с тем тёплая и светоносная. Своими пылающими когтями она впилась в естество продолжающей возрождаться жизни и потащила её наверх. Прочь от той бездны, что хотела её подчинить. И прочь того хлада, что намеревался её пожать.       Осознав, что происходит, тьма и холод устремились вслед улетающему огоньку, но было уже слишком поздно. Он улетел. И забрал столь драгоценную жизнь с собой.       Мужчина открыл глаза.       — Ха…       И сделал свой первый осознанный вздох.       Сквозь узкую прорезь в шлеме он видел бескрайний белый занавес, скрывавший за собой и необъятные небеса, и высочайшие в мире вершины. Снег. Ветер. Метель. Несравнимая с бураном, что поглощал все звуки. Но достаточно плотная, чтобы за ней не было видно ничего, кроме редких и крайне смутных очертаний.       — Квии! — раздался где-то рядом пронзительный птичий вскрик.       Одеревеневшей рукой мужчина кое-как приподнял с лица забрало и с трудом наклонил голову вперёд, дабы отыскать источник этого вскрика. И нашёлся оный очень быстро. Пылающая птица восседала прямо на его груди и взирала на мужчину своими крохотными светящимися глазками. Несмотря на танцующие поверх её оперения и лап языки пламени, утеплённый мехами и шкурами доспех даже не помышлял о возгорании. Зато вот тело под ним прекрасно ощущало живительное тепло, что распространялось от груди до самых кончиков пальцев.       — Квии? — вопросительно склонила птица голову набок.       — Да, — ответил мужчина, опуская обратно свою и прикрывая на пару секунд глаза. — Я очнулся.       — Квии, — потребовала птица, чтобы он немедленно встал и вернулся к восхождению.       — Ха… Дай мне пару минут, — попросил мужчина. — Сколько на этот раз? — спросил он о времени, что пребывал мёртвым.       — Квии, квии, — ответила птица.       Два часа.       Не так уж много.       — Квии, — снова поторопила его птица.       — Знаю, — ответил мужчина. Ему не требовались напоминания о том, что нельзя было терять время. — Просто… — тяжело выдохнул он, — я кое-что вспомнил.       — Квии? — спросила птица.       — То, как всё началось, — ответил мужчина.       И это было странно. Обычно он только забывал.       — Квии, — прокомментировала птица.       — Нет, — не согласился мужчина, — это важно.       Очень важно.       — Квии! — уже в третий раз потребовала от него птица встать. — Квии! Квии! — вновь напомнила она о времени.       — Не забывай, что это из-за тебя я сорвался, — ответил мужчина.       На что птица с недовольным вскриком замахала крыльями и покинула его грудь. Вместе с чем грудь мужчины покинуло и источаемое птицей тепло, отчего холодные снег и ветер снова начали неприятно кусать его кожу.       Выбора не осталось.       Напрягая руки, мужчина приподнял себя сперва на локтях, а по прошествии ещё пары секунд занял сидячее положение.       Пристальным взглядом он прошёлся по всему своему снаряжению, оценивая его состояние. И был приятно удивлён. Доспех местами, конечно, слегка погнулся, но в целом свою функциональность сохранил. Даже движения сверх необходимого не сковывал, в чём мужчина убедился, совершив несколько разминочных взмахов руками и поворотов туловищем. Щит на спине и меч на поясе также остались на своих местах, пребывая в полнейшем порядке. Как и шипы на ногах, и оба кинжала, один из которых покоился в ножнах на бедре, а второй, вопреки всему, так и остался зажатым в правой руке. Вот уж поистине мёртвая хватка.       Следом мужчина оглядел место своего приземления. Достаточно просторный выступ, прорастающий из отвесной скалы и сплошь покрытый толстым слоем снега. Из-за последнего обстоятельства не получалось сходу определить, формировал этот уступ лёд или камень, но он в любом случае оказался достаточно крепким, чтобы выдержать приземление мужчины и пары сопровождавших его ледяных глыб. Повезло.       Чрезвычайно повезло, учитывая ещё и тот факт, что ни одна из означенных глыб не приземлилась на самого мужчину. Тогда бы его снаряжение пострадало много серьёзнее. И, вполне возможно, о дальнейшем продвижении в таком случае можно было забыть.       — Квии! — всё не унималась птица, паря над головой мужчины.       Ответил он ей малость подзатянувшимся молчаливым взглядом, вслед за чем таки заставил всё ещё не до конца послушное тело встать. Проваливающийся под ногами и руками снег процессу заметно мешал, но подобные сложности уже давно стали для мужчины привычными и потому не смогли его значительно задержать.       — Квии! — торжествующе прокричала птица, совершив над уступом полный круг.       — Да, — ответил мужчина, поправляя чуть съехавшие элементы снаряжения и туже затягивая ряд ремней и лямок. — Твоя взяла.       — Квии!       Закончив со снаряжением, мужчина принялся продираться сквозь сугробы к поросшей вековым льдом скале. Разделяло их не более пяти метров, но даже это расстояние далось мужчине отнюдь нелегко. Впрочем, каждый следующий шаг преодолевался им несколько легче, чем предыдущие. Прилагаемые усилия заставляли сердце биться активнее, отчего и кровь в просыпающихся мышцах циркулировала с куда большей энергией. И это возвращало мужчине его подлинные силы.       К моменту, когда ледяной корки он мог коснуться, уже просто чуть вытянув вперёд руку, тело мужчины почти полностью вернулось в норму. Он был готов к новому восхождению.       Отклонившись назад и запрокинув, насколько это позволял доспех, голову, мужчина попытался отыскать глазами хотя бы намёк на вершину. И, разумеется, ничего не обнаружил. Одна лишь белая пелена.       — Квии, — приземлившись ему на плечо, ободряюще молвила птица.       — Заберёмся, Ал’ар, — согласился мужчина, доставая из ножен второй кинжал. — Заберёмся.       У них не было иного выбора.       И со звоном и треском стальное лезвие вонзилось в ледяную стену.

***

      Осколок меча вонзился в затылок мертвеца и, повинуясь движению кисти, тут же перерубил ему хребет. Издав свой последний всхрип, полусгнившее тело повалилось наземь, уступая место однорукому скелету. Во тьме ночи голубые огни в его буркалах сияли особенно ярко, но практической пользы в этом не было никакой. Светящиеся глаза никак не уберегли скелета от второго осколка, что вонзился в основание его челюсти и секундой спустя снёс её начисто. Огонь в давно отсутствующих глазах моментально погас, одновременно с чем скелет рухнул рядом со своим предшественником бесполезной грудой костей.       Лориан даже не стал утруждать себя проверкой того, а умерли ли они по-настоящему. В этом не было необходимости. Даже будучи сломанным меч его отца убивал всех наверняка. По крайней мере тех, кто действительно мог умереть.       Затем была собака.       Или волк.       Или кто-то ещё им подобный.       Сложно было определить точную природу этой твари, ибо шерсть её давно вся облезла, как слезла с костей и большая часть плоти. Треть черепа и та отсутствовала, что, впрочем, нисколько не мешало ей впиться клыками в предплечье Лориана, вынудив его разжать от боли пальцы.       Стальной осколок полетел вниз, звонко ударившись в конце о мраморный пол.       — Гррр! — рычало воскрешённое магией существо, вгрызаясь в руку Лориана всё глубже и глубже.       Но продолжалось это недолго.       Зачитав короткую молитву, Лориан вонзил второй осколок существу в шею, а полившийся из раненой руки Свет устремился ему в глотку. Не прошло и секунды, как голова твари просто взорвалась, забрызгав лицо Лориана кучей ошмётков. Рука снова была свободна. И святая сила Света быстро исцелила её, уняв боль и возвратив подвижность.       — Ха, — издал Лориан короткий и очень тихий вздох.       В висках привычно заныло.       Наклонившись, Лориан поднял осколок меча и огляделся. Бой был окончен. Десять мертвецов. Одиннадцать, если считать ту непонятную тварь, что он убил последней. Одиннадцать восставших и ныне вновь упокоенных мертвецов. Приемлемое начало ночи.       Лориан вышел из развалин эльфийского дома, в котором на эту группу и наткнулся, и обратил взгляд к безоблачному ночному небу. С которого на него взирали, будто наблюдая, два лунных диска.       Холодных и далёких.       Недосягаемых и безучастных.       Единственная их польза заключалась в том, что они служили хоть каким-то источником света. Но даже за этой никакой благодарности Лориан к ним не испытывал. Ведь свет этот было абсолютно естественен и совершенно точно не предназначался конкретно ему. Лориан им просто пользовался. Как пользовались и все остальные.       Поэтому он вознамерился уже опустить глаза и вернуться к охоте, как вдруг на фоне обеих лун промелькнула быстрая зелёная точка.       Падающая звезда. Или комета.       Она пронеслась так быстро, что Лориан не успел толком ничего разобрать. Умчалась куда-то на юг. А следом за ней понеслись десятки и даже сотни точек поменьше. Натуральный звездопад, закончившийся так же внезапно, как и начался. Все точки/звёзды/кометы расчертили небо с севера на юг и пропали из поля зрения Лориана.       Что-то внутри него подсказывало, что скрывалось за этим звездопадом нечто очень нехорошее. Но Лориан отмахнулся от этого предчувствия и вернул свой взгляд к земле. Может, оно и не ошибалось, да только теперь это уже не имело особого значения. Бояться было нечего. Уже нечего.       Чего должен был бояться тот, кто не мог умереть?