Свидание в Варанавате

Шакуни понимал, что упустил единственный шанс сбежать, пока Бхишма неподвижно лежал, убитый горем, уткнувшись лицом в окровавленное тело брата. Никто не мешал гандхараджу взять коня Бхишмы и умчаться прочь, как можно дальше от пожарища, начав новую жизнь где угодно. С той притягательной внешностью, которая ему досталась благодаря покойному якше, с той жизненной мудростью и способностью оборачивать любую ситуацию себе в пользу, он бы легко нашёл своё место даже среди дэвов. Однако Шакуни отмёл мысль о побеге. Вечно убегать от Бхишмы, став его злейшим врагом, он считал неприемлемым. Он просто стоял и ждал, когда сын Ганги опомнится и обернётся. И это, наконец, случилось. Бхишма медленно поднялся на ноги, оставив тело брата неподвижно лежать на траве. Он неторопливо оглянулся, вскидывая лук и прищуриваясь. Тетива натянулась, издавая характерный певучий звук, который ни с чем иным Шакуни уже никогда не перепутал бы. — Кто ты? — тяжело спросил Бхишма, чеканя слова. Его карие глаза казались сейчас чёрными, будто угли отгоревшего костра. — Назови своё имя. — Я никто, совершенно никто! — страх овладел сердцем Шакуни. Вся его уверенность мигом испарилась под давящим взглядом, полным ненависти. — Всего лишь прах ничтожный. — О нет. Ты махарадж, — непререкаемо заявил Бхишма. — Мой брат назвал тебя так. Я требую, чтобы ты сказал, из какого ты царства. И не смей лгать! Я знаю поимённо всех царей, меня не обманешь! — тетива натянулась сильнее, и стрела, прижатая к ней, засияла серебряным светом. Острый наконечник смотрел прямо в сердце Шакуни, а тот просто стоял, смотрел и молчал. — Превращайся в себя самого, — снова заговорил Бхишма, а потом прокричал в гневе. — Или такой трус не способен даже встретить смерть в истинном теле?! Будешь прятаться за подло украденным у другого мужчины лицом?! — Я не могу превратиться обратно, — Шакуни виновато развёл руками. — Даже если я очень этого захочу, у меня нет магической силы, чтобы снова стать прежним! Твой брат подарил мне это тело. Без него я бы сам ни за что не превратился. И назад вернуться я никак не могу. Бхишма задышал чаще. Лук слегка дёрнулся, и стрела теперь была направлена уже не в грудь, а в подбородок гандхараджа. Шакуни увидел, что Бхишма всеми силами пытается спрятать слёзы и боль за гневом. — Ты умрёшь, — спокойно проговорил Гангея. — Это не подлежит сомнению. Однако перед тем, как моя стрела тебя пронзит, я желаю знать, кто ты. Я требую, чтобы ты назвал своё имя! — Зачем? — Шакуни взял себя в руки и нашёл силы растянуть губы в улыбке. — Убивай, — он поглядел прямо на Бхишму. — Я тот мерзавец, который обманул тебя. Я действительно заслуживаю смерти. Давай… Я даже испытаю облегчение. Освобожусь от всего, как твой брат, — и Шакуни лёгким кивком указал на неподвижное тело с разметавшимися по траве роскошными кольцами-кудрями, подобными огненным змеям. — Не смей!!! — Бхишма рывком вскинул лук к небу и выпустил стрелу в бездонную синеву вместо того, чтобы пронзить сердце проклятого обманщика. — Не смей упоминать его!!! Он погиб из-за тебя!!! — Он сам хотел умереть. Я просто стал инструментом, который помог ему освободиться из опостылевшего тела. Ты же слышал его признание, — мягко напомнил Шакуни. — Никто не виноват. Ни ты, ни я. Это был его выбор. Однако я признаю, что обманул тебя. Я выдал себя за другого, что недопустимо, а потому убей меня. Думаю, сам Шанидэв не заставит тебя платить за этот поступок, ведь твоя месть справедлива. Бхишма тяжело дышал, опустив лук, искоса глядя на проклятого упрямца, не желающего раскрывать свою личность. — Как ловко придумано, — прохрипел Гангея, издав короткий смешок. — Я убью тебя, и тайна твоей личности умрёт с тобой? Ты понимаешь хоть, что наделал? Я был богом, державшим небо. Потом стал одной из животворящих, охранительных сил этого мира. Но никогда за всё время я не показывал ни одной из своих небесных жён то, что показал тебе! Себя настоящего. Даже мой брат таким меня не видел! А теперь выяснилось, что я показал душу подлому обманщику?! — и Бхишма снова нацелил стрелу в сердце Шакуни. — Я убил того, кто мне дороже всех, по твоей вине! Своими собственными руками! Лучше бы я женился на дэви Амбе, чем так оскверниться… Предыдущая стрела свалилась сверху, пролетев между ними и ввинтившись в землю. Почва разломилась, образовав длинную извилистую трещину, разделившую их, будто пропасть. Из разлома наверх поползли сотни змей, чей покой оказался нарушен. Шакуни даже не пошевелился, когда стая чёрных, зелёных и медно-красных нагов в панике миновала его и поползла куда-то дальше, шурша по траве. Снова собрались тучи. Припустил дождь. Сначала мелкий, холодный. Затем крупный, ледяной, с градом, больно хлещущий по лицу. Сияющая стрела на луке Бхишмы не гасла. Шакуни не пытался бежать. Он всё так же стоял неподвижно, не моргая и почти не дыша. — С кем я провёл ночь? С шудрой, с асуром, с якшей? — продолжал Бхишма с горечью. — Может, вообще с млеччхой? Я должен всю оставшуюся жизнь гадать, кому показал самое сокровенное? Ты сделал меня клятвопреступником, внушил отвращение к себе самому! И после всего этого ты имеешь наглость прятаться за лицом того, кого я люблю и кто погиб по твоей вине?! Ещё немного, и я прокляну тебя хуже, чем это сделал бы сам Дурваса! — Я махарадж, — голос Шакуни задрожал. — И я человек. Не якша и не асур. Тем более, не млеччха. — Махарадж какого царства? — снова повторил Бхишма. — Я обязан знать! Ну?! Шакуни заволновался, сжимая и разжимая пальцы рук. Он колебался, задавая себе самому вопрос: «А надо ли? А стоит?» «Лучше бы я женился на дэви Амбе, чем так оскверниться!» — прозвучало набатом в голове. — Гандхара, — крепко зажмуриваясь, выдохнул Шакуни. — Я махарадж Гандхара. Невыразимый ужас промелькнул во взгляде Бхишмы. Руки сами собой опустились. Стрела погасла. Сын Ганги стоял, неотрывно глядя на гнусного осквернителя, и не верил себе. — Шакуни? — еле слышно выдавил Великий Бхишма. — Это ты?! — Я, — честно ответил «осквернитель». — Клянусь, Деваврата, я сейчас всё объясню… Закончить фразу ему не удалось. Громоподобный рык, по сравнению с которым удар ваджрой Индры с небес не показался бы таким уж страшным, пронёсся над лесом и пепелищем. — Тебе конец!!! — проорал Бхишма, отбрасывая лук в сторону и бросаясь на Шакуни прямо с голыми руками. — Ты недостоин моего оружия!!! Ты умрёшь как собака!!! «Вот теперь, пожалуй, пора спасаться», — понял Шакуни и бросился туда, где мирно пасся конь Гангеи, давно привыкший к звукам сражений и к воплям разъярённых воинов, а потому нисколько не испугавшийся происходящего. Успев добежать до скакуна первым и вскочив в седло, Шакуни ударил коня по бокам, пуская животное в галоп. — Ничего, — провожая гандхараджа яростным взглядом, пробормотал Бхишма. — Далеко не уедет. Где бы он ни скрылся, я его из-под земли достану! Затем он снова вернулся к телу брата. Уселся рядом, перебирая пальцами густые рыжие кудри. — Кто же тебя просил творить такое? — шёпотом спросил Бхишма. Горло его сжалось. — Кто тебя просил лезть в мою жизнь? Ты только сделал хуже, — вся тяжесть случившегося снова навалилась на него, и он улёгся рядом с мёртвым телом, которое казалось спящим. — Проклятие, — пробормотал Гангея одними губами. — Я не могу вернуться в Хастинапур. Мне придётся перестать принимать пищу или взойти на костёр прямо здесь. То, что я совершил, несовместимо с жизнью… Он даже не подозревал, что, не обнаружив за собой погони и не услышав свиста летящих стрел, рассекающих лесную чащу, Шакуни вскоре остановил коня, немного подумал, а затем решительно развернул скакуна обратно в сторону варанаватского пепелища. *** — Какой-то странный лес, — Накула с подозрением оглядывался по сторонам. Деревья выглядели серыми, будто покрытыми пылью. Птицы молчали. Несмотря на то, что путники вошли сюда в ясный солнечный день, стоило им оказаться под деревьями, и свет Сурьядэва померк. Даже воздух замер в неподвижности. Ни малейшего дуновения ветра не ощущалось в этой части зарослей. — Наверное, это и есть мистический лес ракшасов, о котором предупреждал Шан-ди? — предположил Арджуна. Сын Индры недавно искупался в ручье, наконец, смыв с себя остатки взбитых сливок, прилипших к коже. Если не считать того, что он страдал из-за невозможности переодеться во что-то более изысканное и приличествующее его статусу, чем наспех сорванные во время бегства занавески, Арджуна чувствовал себя прекрасно. — Прорвёмся, — не смутился Карна. — Если выбрались из пожара, то из мистического леса тем более спасёмся. Просто надо быть внимательнее, смотреть по сторонам и прислушиваться. Тогда нас не сожрут. — Ну и понятно, дежурить по ночам возле костра, — прибавил Ашваттхама. — Это в первую очередь! — кивнул Карна. — И всё-таки почему возник пожар? — неожиданно задумалась Кунти. — Такой был прочный дворец. Безопасный, как уверял Шакуни! Но внезапно загорелся. Может, это Дурьодхана подстроил? — неожиданно заключила царица. — С чего ты подобное взяла, матушка? — искренне удивился Юдхиштхира. — Да так, — Кунти пожала плечами. — Просто когда что-то плохое в Хастинапуре происходит, министр Видура всегда говорит, что Дурьодхана виноват. За долгие годы я привыкла думать так же, как Видура. — Матушка, давайте будем размышлять, используя собственный разум и не полагаясь на изречения… других людей, — мягко промолвил Юдхиштхира, стараясь не обидеть Кунти. — Давай, сынок! — быстро согласилась царица. Юдхиштхире, в полной мере осознавшему вдруг тлетворное влияние министра Видуры на разум окружающих, захотелось выругаться крепкими словами, но он побоялся разрушить свой светлый образ праведника в глазах матушки и братьев. — И я вас полностью поддерживаю! — ввернул своё веское слово Духшасана. — Давайте подумаем сами, кто мог поджечь такой хороший, качественный дворец? «Но это же я случайно уронил на пол горшок с угольями! Потому что увидел, как ты и Накула делаете что-то ужасно неправильное!» — хотел было прокричать Бхимасена, но сумел издать только невнятное мычание, поскольку его рот был забит всевозможными ягодами, орехами, плодами и даже листьями. Арджуна и близнецы интенсивно собирали всю съедобную растительность по пути до ракшасьего леса и непрерывно скармливали ему. Как бы усердно Бхима ни жевал, но проглотить за короткий срок такое количество пищи даже ему было не под силу. А уж когда младшим братьям в их благом начинании стали активно помогать Духшасана, Ашваттхама и Юдхиштхира, то Бхима и вовсе отчаялся когда-либо дожевать то, чем его пичкали. Зато сын Ваюдэва с удивлением осознал: кажется, впервые в жизни ему удалось насытиться. В животе опасно бурлило. Было тяжело идти. Только вот братья не сдавались. Как только рот Бхимы немного освобождался от еды, и Врикодара пытался издать хоть единый звук, меж его челюстей снова залетало что-то крупное и сочное, подчас с твёрдой скорлупой. И он снова был вынужден жевать. Выплюнуть еду ему не позволяли врождённые инстинкты самосохранения. — Ни до чего мы не додумаемся, — неожиданно свернул тему Юдхиштхира и вздохнул. — Скорее всего кто-то из слуг забыл, что нельзя вносить огонь во дворец. Принёс факел или лампаду, вот и пожар произошёл. Думаю, оттого эти слуги и сбежали раньше всех. Чувствовали за собой вину! — Э-э? — Карна и Арджуна переглянулись между собой и воззрились на Юдхиштхиру с изумлением. Впрочем, рты раскрыли не только они. Накула, Сахадэва, Ашваттхама и Духшасана тоже глядели на сына Дхармараджа во все глаза и не верили тому, что Юдхиштхира пытается отвлечь внимание Кунти и заступиться за них, ужасных грешников. «Если спасёте матушку, я всё вам прощу», — внезапно вспомнил Карна обещание Юдхиштхиры, данное им внутри горящего дворца, и расслабленно улыбнулся, многозначительно подмигнув Арджуне. Кунти жива. А Юдхиштхира ещё ни разу не нарушал обещаний… Значит, теперь опасность представляет только болтливый Бхимасена. Уже легче! «Надо всё-таки будет что-то придумать для облегчения положения святоши, — снова мелькнуло в мыслях у Карны, когда он внимательнее вгляделся в страдающее лицо Юдхиштхиры. — Нельзя, чтобы всем было хорошо и только он один мучился! Он же не виноват, что его тянет к Дурьодхане, а ювраджу на него плевать!» Карна вздохнул. «Юдхиштхира — сын Дхармараджа, — продолжал размышлять Радхея, — но приглашали ли его хоть разочек в обитель Сурьи? И если да, то бывал ли Юдхиштхира во дворце Вишвакармана, своего прадедушки? Решение трудности там… Надо просто один малюсенький артефактик забрать. На время, конечно. Потом назад положить. От Вишвакармана не убудет, и он даже этого не заметит! То есть, наверное не заметит. Вообще у него этот артефакт один раз спёрла родная дочь, так что, вероятно, теперь он гораздо лучше соблюдает меры предосторожности? Или он уже забыл? Ведь много сотен лет с тех пор прошло… Кстати! Сколько лет Шанидэву? Надо будет уточнить». Юдхиштхира почуял напряжение Карны и направленный на себя вопросительно-сочувствующий взгляд. — Что-то случилось? — спросил он, вполголоса обращаясь к Карне. — Нет, всё хорошо, — заулыбался Карна. — Задумался просто. Юдхиштхира кивнул и отвёл взгляд в сторону, снова погружаясь в свои невесёлые размышления. *** Дождь закончился. Тёплые лучи Сурьядэва вовсю светили на землю, нежно целуя травы, цветы, деревья, согревая животных. Только сын Ганги лежал посреди этого яркого великолепия с закрытыми глазами, будто мёртвый. — Вот скажи, какой смысл так ужасно страдать, если ты прекрасно знаешь, что я не умер? От знакомого голоса, раздавшегося прямо над его головой, Бхишма подскочил и заоглядывался, машинально ухватившись за оружие. — Сожги моё здешнее тело и наслаждайся жизнью! — снова произнёс тот же голос. — Что за кислая мина? Мне такая вовсе не нравится! Деваврата поднял глаза вверх и узрел над собой светящийся полупрозрачный силуэт рыжеволосого бхута. Тот насмешливо скалил белые зубы. — Узнаю тебя, — криво усмехнулся Бхишма. — Любую трагедию превращаешь в фарс. — За то и схлопотал проклятие, став якшей, — хмыкнул рыжий. — Эй, выше нос, божественный брат! Я думал, вы тут с махараджем вовсю празднуете воссоединение и приминаете поляну горячими телами, а ты вздумал лежать и медленно помирать. Разве ради этого я искал для тебя подходящую пару так долго? — Я не просил никого искать, — мрачно отозвался Бхишма. Полупрозрачная фигура всплеснула руками. — Забота о брате прежде всего, даже если брат отрицает, что ему нужна забота. А теперь скажи: разве тебе не понравилось то, что произошло? Мне показалось, ты наслаждался. Впервые за всё время своего целомудренного бытия. — Боги, не напоминай! — со стоном взмолился Бхишма, хватаясь за голову. — Я весь в грязи… Как ты мог отдать свой облик Шакуни и прислать его ко мне?! — О! Значит, ты уже выяснил личность коварного обольстителя? — игриво откликнулся потусторонний гость. — Это хорошо. Выяснение отношений — уже половина дела. А насчёт грязи… Глупость-то какая. Сам знаешь, что важна душа, а тело всегда можно омолодить. Собственно, что я и сделал. Такого любовника каждый бы теперь захотел. Смотри, какой юный и красивый! Что тебе ещё надо, привереда? — Но это же Шакуни!!! — снова проорал Бхишма. — Я не могу с ним даже рядом за трапезой находиться! Он мне отвратителен! А ты вынудил меня не просто приблизиться к нему, а лишиться невинности с ним! Всё, даже не уговаривай. Моя жизнь закончена. Я взойду на костёр. — То есть, было бы лучше, если бы я подогнал тебе махараджа Дхритараштру или ачарью Дрону? — невинно поинтересовался брат. — Ты нарочно пришёл глумиться? — в отчаянии переспросил Деваврата. — Тебе доставляет удовольствие видеть моё унижение? — Нисколько, — улыбка сошла с лица. — Я никогда не хотел причинить тебе зло. Он спустился ниже и, нимало не смущаясь, устроился на собственном мёртвом теле, как на сиденье, что вызвало новую гримасу ужаса у Бхишмы. — Вот скажи, ну почему ты такой? — всерьёз спросил он у Гангеи. — Вроде мудрый, многое понимаешь… Так почему для тебя представляет трудность прочесть истину в сердце человека, который согласен был отдать себя на пытки ради одной ночи с тобой? Я предлагал ему отдать взамен тебя. Отправить ко мне в постель лет на сорок, но он не согласился. Он готов был страдать сам сотню лет, но тебя предать не был готов. — Нет в нём благородства! Он подлый, хитрый, расчётливый. Гадкая змея, вползшая в наш дворец! — качал головой Бхишма. — Ненависть застилает твой взгляд, и ты не видишь глубже, — упрекнул его брат. — Можно подумать, ты видел душу Шакуни глубоко, — скептически буркнул Бхишма. — Видел, — в голосе не прозвучало и намёка на шутку. — Очень хорошо видел. И если бы там, внутри, была только похоть, предательство и обман, он бы не получил от меня ничего, кроме смерти. Но он выдержал все проверки. Нигде не провалился. А потому, говорю, он — единственный, кто будет с тобой на протяжении всех манвантар и никогда тебя не предаст. Только дай ему такую возможность. — А как же тогда ты? — выдохнул Бхишма. На Гангею ласково смотрели из-под полупрозрачных ресниц, искрящихся в лучах Сурьядэва. — Я буду ждать тебя. Точнее, вас двоих, когда вы устанете от этой круговерти. Приходите к Отцу. Ты и он. — Никогда я его не приведу к Отцу! — взвился Бхишма. — Этого лжеца проклятого! Грязного манипулятора! Даже и не заикайся о таком. — Просто прислушайся к себе, — прозрачная рука легла на плечо Бхишмы. — И не упрямься. И да, во второй раз прошу: сожги моё тело, — он указал глазами на бездыханную оболочку, лежащую на траве. — Пока оно тут, я не способен подняться выше Брахмалоки. А, как знаешь, обитель Отца расположена намного выше. — Я всегда любил тебя, — с горечью вырвалось у Бхишмы. — А я, по-твоему, нет? — и, подмигнув на прощание, он начал легко подниматься к небу. Когда Шакуни снова выехал на пепелище, то увидел только дым от огромного погребального костра, на котором сгорало тело бывшего якши.