Безызвестный дуэт

— Достоевский, ты нервничаешь? — прорезается голос сквозь шум колёс, суматоху улиц и галдёж людей. — Нет, — говорит Фёдор, вспарывая брюхо самообладанию и сдержанньсти, расчленяя уж привычный глазу страх. — Фёдор, ты лжёшь, — настаивает Николай недрогнувшим голосом и отрывает руку от руля, пытаясь наманикюренными пальчиками подтянуть коробочку с сигаретами. Они ехали по неспящему городу, совсем недавно миновав трассу, по обе стороны от которой раскинули свои ветви благородные деревья. Леса в Йокогаме не отличались особой красой, ели здесь выглядели тощими и несуразными, не то что пышные платьяца лесных красавиц на территории матушки – России. Фёдор печально вздохнул. — Нет, — Повторяет он и отводит взгляд. Его искусанные пальцы настукивают по бардачку. — Федя. Ты волнуешься. Достоевский скрипит зубами и медленно поворачивает голову в сторону Николая. Его глаза блестят огнём зараждающегося гнева. — Да, — Шипит тот и хочет отвернуться вновь, как глаза разного цвета заглядывают прямо в душу — И всё из-за школьника? Пхах! — Голова вновь поворачивается, глаза обращаются к дороге, слышится нескрываемый, тихий смех. — Пардон? — Переспрашиват Достоевский и кренит голову на бок — Ты убил человека, Федь! Убил человека и дерёшь губы из-за какого-то мальца! Ну не уморительно ли? Достоевский потупил взгляд. Он похлопал пару раз длинными пушками ресниц и прыгнул бомбочкой в свои мысли, упав тем часом на спинку кресла. *** Часами ранее За длинным столом, покрытым бархатным ковром, расшитым золочёными узорами и причудливыми переплетениями, сидели сложа руки люди. Они точь под копирку разодеты в белоснежные платья до самых пят и каждое из них украшено картами разных мастей. Средь сидящих преобладали вольты, изредка мелькали дамы. Лишь два джокера сидели по обе стороны от кресла, точь трона. И единый, пиковой масти король стоял пред теми. Его плечи широки, одежды величественны. Сверкали чëрные меха вместо погонов. Длинный плащ, креплëный золотистыми пуговками, точь шлейф тянулся за своим хозяином. Высокие каблуки с каждым шагом предвещали беду. Один их стук гнал горячую кровь по холодным венам — Двенадцатого числа Хаяси Фумико будет на конференции по делам наркоторговли под кодовым именем. Несложно догадаться, что дело незаконное и нацелено на повышение финансов. А значит камер с толпой народу не будет. Оцепить старое здание не составит труда. Укажите своим людям незаметно окружить, направив орудия справедливости на лбы вражеских глав. Не освобождать еретиков без моих указаний. Запомните и просветите подчинëнных, — Произносит заглушëнный, искажённый прибором голос. К сухим губам приставлен микрофон, на чëрные, тонкие локоны накинут капюшон, а глаза, как и половина лица скрыта под украшенной маской. Каждый присутствующий в полумраке комнаты тщательно скрывает свою личность. Искажает голос,прячется под тенью капюшона и щитом маски. — Господин! — Звенит писклявый голос высокой фигуры, — Господин, можно слово? Молчаливый кивок служит ответом и человек в одеяних украшенных Джокером бубновой масти встаëт, двигая скрипучий стул — Трефовый валет, Господин, недавно обмолвился, что хотел бы сыграть немаловажную роль в ваших планах, Святейший, — Уголки пухлых губ издевательски приподнялись. — Думаю, ему под силу разбить череп и повесить Фумико на её мозги в прямом эфире! — И тот зашëлся в мерзком смехе, напоминающем крысиный. Тонкие, бескровные губы растянулись в зловещей, кажущейся лишь слепому обаятельной ухмылке. Господин в пышных одеждах развернулся к залу. — Что же, в таком случае.. — С.. См..Смилуйтесь, б..благороднейший! — Вскочил дрожащий мужчина на ноги, отодвинув обитое бархатом кресло — Я.. Н-Не готов, С..Справедливейший!.. — По скуле стекла капля пота, от щеки до подбородка протянулась и вторая. Губы поджались в тонкую полосу. Зубы сжались до боли в дëснах, а глаза гневно сверкнули покосившись на джокера. — Большой честью оказалось бы убийство мэра города на глазах почитателей. Почему ты отказываешься? — Господин сложил руки за спиной, вопросительно приподнял бровь и опустил уголки губ. — Я.. Я не готов, мудрейший! — Ты зарекомендовал себя, как первоклассного убийцу. — Мне страшно! — Сорвался на крик валет, глотая солëные слëзы — Ложь, — Спущенный курок. Гул от выстрела, обнявшись стены. Соприкосновение упавшего тело с мягким, ворсистым ковром и холодный взгляд аметистов из-под век, — Чëртов предатель.. — Король устало потер переносицу и в одно элегантное движение развернулся к панорамному окну, — Миамура Текью, двадцать девять лет, не женат, однако в отношениях. Родители в разводе, младший брат в младшей школе. Адрес членов семьи пришлю каждому. Разберитесь как можно быстрее. Поняли? *** — Как давно ты понял, что Миамура двойной агент? - отворачивается от окна стоящей в пробке машины Фëдор, сосредотачивая чуть рассеянный взгляд на белобрысом друге. — Около недели назад. - Без колебаний отвечает тот, закидывая в рот карамельку. — Недели?! Какого чëрта томил, Гоголь?! — Не был до конца уверен. Хотел собрать побольше информации и доказательств. А ты как понял? — В ухе наушник, — Отстранëнно говорит Достоевский и собирается вновь прижаться щекой к стеклу, как машина резко тормозит, встряхивая пассажира. — Приехали! — Радостно выкрикивает Гоголь и отворяет, чуть ли не отрывая дверь, — Могу зайти на чай? — Не сегодня, — Бормочет брюнет и выходит, — Спасибо, что подвëз. Я напишу тебе. — Злыдень! Вот чтоб с просони мизинцем об тумбочку стукнулся! *** Тëплый свет ламп разбивается о глянцевую поверхность барных столов, что оккупировали помещение, прижимаясь друг к другу плечами. Пьяные компании постепенно уменьшались, кружочки с особо шумными посетителями становились всë меньше и меньше, а небо злорадно потирая руки, светлело, заставляя уходить. У барной стойки, на крутящихся, плоских табуретках, сидели  две фигуры. Их сердца горели, обливаясь спиртом, словно душем. Они полыхали и потухали, как только жгучий дождь кончался. Широкоплечий мужчина сидел слева, его лицо повëрнуто профилем, нежная улыбка сверкает на губах, окружëнных небритой щетиной. Его взгляд тëплый, он укрывает мягким одеялом, целует в лоб и обнимает. Собеседник напротив так любит это тепло.. Он готов зарыться в эти глаза, добровольно утонуть в них. И он бы сделал это, не будь жизнь его главными дровами для полыхающего теплом огня. Осаму пьяно, нелепо улыбается. — А.. Мгх... Кхм.. Помнишь я..рассказывал.. О.... — Осаму призадумался посмотрев вверх, направо, — О ком.. — Добавил он тише, а щëлкнув пальцами продолжил, — О рыжей чихуа-хуа, помнишь? Она такая ещё.. — парень пару раз ударил чуть ниже груди ребром ладони, отводя её, показывая рост, — Он ещё.. Злой такой.. — икнул, — Но добрый.. По глазам видно. Они тоже тëплый, как у тебя прямо.. Но у тебя теплее. А вот у соседа моего.. М.. Как его там.. М! Фëдора. Вот. Да. У Фëдора холодные, — Осаму положил голову на руку, тыкая пальцем в кусочек льда, — Холодные, словно январьская стужа, но когда они теплеют, словно весь лëд его души оттаивает, уступая место цветущей зелени.. — Ты пьян, Осаму, — мягко произносит Ода и треплет шатена по мягким волосам — Да я стëкл как трëзвышко, Ода! — восклицает студент и с кошачьей улыбочкой на устах, подпирая голову ладонью, расплывается по столу бесформенной лужицей — Не язви, — Ставят парню в противовес и щëлкают по лбу — Мг! Одасаку! — Недоволен. Резко развернулся, поджал губы и нахмурил брови, — Между прочим, пьяные люди самые счастливые.. — О чëм ты? — Они несчастны по сути своей, они спиваются, лишь бы сбежать из жестокого мира и никакое "за компанию" не служит им оправданием... Сбегают. Сбегают в своë беспамятство и безнаказанность, их не сжирает гнёт мыслей и проблем, они по настоящему раслабленны и счастливы. Несколько минут они искренне счастливы, ведь получили желаемое. Но сколько ужасного следует и предшествует этому счастью? — Снова икнул и совсем расстëкся по столу. Ода устало вздохнул. Он встал, оставив деньги с щедрыми чаевыми на столе, прошёлся за спину сопротивляющегося, что-то пьяно лепечущего Дазая, без труда отодвинул его табурет и подхватил за талию, под руку, стремительно шествуя с ношей на плечах к выходу. — Дазай? — Спрашивает Сакуноскэ, выходя в прохладу улицы. Подставляясь бьющему ветру. — М? — Сонно бурчит тот и наваливается всем телом на друга. Кости Осаму выпирают, упираются в чужую кожу и больно давят. — Почему полицейский? — спрашивает Ода неуверенно, подтаскивая сползающего на земь Осаму, крепче сжимая тиски объятий. Дазай волочил ноги с опущенной головой. Его локоны цвета горького шоколада прикрывали лицо, отбрасывая тень.  —Мори сан.. — бубнит тот под нос, чуть отводит взгляд и приподнимает тяжëлую голову — Мори? — С лёгким удивлением в недрогнувшем голосе переспрашивает Сакуноскэ. — Мм.. да, — Шатен словно устало трëт переносицу, — Он - главная причина. — Его... Деятельность? —Одасааа~ку.. Я не хочу об этом говорить, ты и сам в силах догадаться! Так ведь? Одааа~аа Придерживаемый за талию и под рукой – Дазай, без особого труда приподнялся. Он обернулся на Оду, схватил его щëки в плен ловких пальцев и растягивал куда душе заблагорассудится. Хомячья мордочка мужчины перед ним забавила, а растерянно бегающие глаза смешили. Всего десять минут прошло с вызова такси, а Сакуноскэ уж нервно курит вторую сигарету к ряду, похаживая из стороны в сторону. Не многовато ли табака? Парень, сидящий на скамье, за спиной друга, болтающий ногами и пытающийся разогнать пелену тумана пред глазами, смиренно молчит. Он расслаблен, голова его пуста. Ему спокойно, ему хорошо. Он желает вернуться в огромнейший дом хозяина с аметистами вместо глаз, но с единым условием: Заселить в одну из просторных комнат лучшего друга. Его света. Его жизни. Не хочется его вновь отпускать. Отпускать человека, который некогда помог, который всегда освобождал. Мужчину, который оживлял на часы. Осаму тяжко и громко вздыхает. Он покачивается из стороны в сторону и осматривается. Взгляд предательски цепляется за полосы на рубашке, покрывающей крепкую спину. С переездом Оды из Аомори в Йокогаму, жизнь Дазая обрела темнейший чëрный оттенок, оставила глубочайшее клеймо, отразившееся на душе шрамом. Парень днями не выбирался из комнаты. Его силком тащили за ноги, пытаясь выволочь за чëртов порог, лишь бы сидящий труп с осунувшимся лицом и выделеными недосыпом глазами оказался на кухне. В такие моменты он бесстрашно и глупо срывался на родителя. Кричал о серости бытия и отсутствии любящих объятий. Срывал голос, блестел слезящимися глазами, глядя как молчит Мори, уж готовящий план ужасающей мести. Безмолвность Мори-сана из покон веков являлась предостерегающим звоночком. Осаму зевнул, прикрыв рот рукой и закрыв левый глаз со слепящим на реснице брельянтиком. Мори.. Ринтаро, ненавидевший своë настоящее имя никогда не оставался в долгу. Должниками его было окружение. Осаму выбрал город портов лишь из слепой веры во встречу с Сакуноскэ. Однако странен факт, что от Огая до сей поры ни весточки. Он.. Забыл? По прошествию стольких лет совместного проживания, после стольких разочарований, радостей и горя, он.. Нашëл новую игрушку? Хах, этот бред звучит обидно. Ну да не важно. Такси наконец подъехало. Не японской внешности мужчина за рулëм неловко почëсывает затылок, оправдывая опоздание, а Одасаку покачивает головой из сторону в сторону, сложивши руки на груди. Всегда он так. Вроде злится, а на душе теплее некуда. Сакуноскэ оборачивается на Осаму, он улыбается краюшками губ и Дазай не смеет не ответить взаимной улыбкой. Он кривит губы в ответ, встаëт со скамьи. От помощи отказывается, самостоятельно и шатко идя пару метров. В спину подул ветер. Он подтолкнул парня, а тот невовремя запутался в длинных ногах, шлëпувшись носом, целуясь с асфальтом. Ох.. Этот день определённо наилучший. *** — Одаааа~! — всхлипывая, постанывая, жалостливо и неосознанно плаксиво тянет Дазай. Он прижат к крепкому телу и от того разливается душащее тепло, ползущее по боку. Осаму лнëт ближе, обхватывая шею друга холодными руками, прикрывая мыльные глаза. Сакуноскэ останавливается, смотрит скептически, оглядывается вокруг и взирая пред собой, тяжко вздыхает, — Ты... — Снова оставишь меня? — гласит тихо, с придыханием и вздохом, с лëгкой надеждой, блестящей её крупицей и ярким опалом отчаяния. Такси стоит за спиной, водитель, закуривший сигарету, с интересом пялится в свой мобильник, изредка выпуская пар, летящий мутным облаком. Вокруг ночная тишь. Шелест листвы одноногих великанов, засевших в кромешной тьме настораживает. Каждый шорох громкой трелью бьëт по нервам, что словно оголены. Перед глазами возвышается поместье, а к шее жмëтся голова с взъерошенным гнездом волос. Она несëт чушь и боясь распустить капкан - сжимает руки. Вновь слышится тяжкий вздох и к затылку тянутся руки. В волны барашков зарываются пальцы, а к спину припадает ладонь. — Дазай, я рядом. Мы идëм с бара, вышли из такси, стоим напротив твоего дома. Успокойся, отпусти руки и переставляй ноги, — говорит ласково Ода, чуть глубже спрятав руку в шоколадных прядях — Нет! Нет, ты... Ты.. — Я никогда не врал тебе, так? Осаму промолчал, прижавшись ближе, затыкая нос арамотом мужчины. — И не совру никогда. Я рядом. Прости, что уехал, мне нужно было время. Из окна величавого дома, за стенами колючих кустов роз и карабкающихся на стен лоз, в одной пижаме, с кружкой в руках, с мешками под глазами и тапочками, серого цвета, на макушках которых крысиные ушки, стоял Фëдор, всматривающийся в улыбку, озаряющую лицо Одасаку, пожирающий взглядом прижимающегося к тому Дазая и пожëвывающий внутреннюю сторону собственной щеки. Сосед брюнета, раскрасневшийся и доволный, шёл по ночной тишине в обнимку с другим парнем к вратам дома Фëдора. Наглость, думается Достоевскому. И тот готов запереть дверь, да вот только подмечает лëгкий розовый и на чужих щеках. Мутный взгляд одного бросается в глаза, лишь когда парочка подходит ближе. Незнакомец, видно, выпил меньше. Кем он приходится Осаму? Как давно они знакомы? Где был разгульный сожитель всё это время?  Из раздумий брюнета выводит краткий, вежливый стук отчиканивший трижды. Достоевский с грохотом ставит кружку на подоконник, идя к порогу. Он открывает двумя ключами и снимает цепочку на дверях, отворяя входную. В чувствительный нос забивает тëрпкий аромат дешëвого спирта лëгкий, ночной ветер. От до боли знакомого запаха брюнет кривится и тянет ладонь к носу, сжав тот двумя длинными пальцами. — Здравствуйте, — говорят уважительно, тихо, нежно подтягивая бинтованого разгильдяя, — Вы – Фëдор? Брюнет кратко кивает. Он рассматривает небритую который день щетину, серо - голубые глаза, что прикрыты. Достоевский оценивает крепкое тело и оглядывает поддерживаемые тряпичного Осаму – руки. — Не могли бы вы позаботиться о Дазае? — Сходу спрашивает мужчина с проскальзывающей надеждой, – Он изрядно выпил. И на это Фëдор кивает, щуря свои хитрые аметисты, под коими осели залежи недосыпа и усталости. Сидя на стуле, полном иголок, Достоевский ждал эту тушу, лишь бы успокоить своë нутро. В итоге парень получил пьяного подростка, от которого ненавистным перегаром тянет за версту. Фëдор вздыхает, нервно поправляет ворот рубашки и тянет руки к поднесëному телу, что плюхается на плечо без зазрения совести. Холодные ладони приобняли за спину, поддерживая. — Спасибо, что принесли, — Заключает Достоевский, прикрывая пред Одой дверь, – До свидания, — с придыханием прощается Фëдор и делает шаг назад, рассматривая кудрявую голову, удобно устроившуюся. — М.. Федя?... Федя... Как ты здесь оказался?.. — Пьяно щебечут сладкой карамелью на ухо, обдавая приторным дыханием, горяча кожу, обнимая жаром, — Ты разве.. Не должен сидеть сычом в своей комнате и... — Где ты был, Дазай? — отрезали рассуждения шатена, чуть от того отстраняясь. Осаму тянулся за Фëдор змейкой, цепляясь за него руками. — М.. В баре? С другом.. Но казалось, что совсем в другой вселенной, с другим человеком.. Словно самые слащавые куски моей жизни скомкали и.. Ай!  Достоевский..? Веки сцепились, руки смяли футболку на чужой спине, а зубы заскрипели свирепым волком стуча друг об друга. Всегда сдержанный Достоевский и сам не понял, как руки оттолкнули тело, поддерживаемое ватными ногами, да так, что голова с пушком шоколадных волос с гулким стуком ударилась о стену. Ладони пали рядом с чужими ушами, а холодный взгляд подарил строгость очертаниям. Фëдор не мог предположить, что обыкновенные слова, столь тепло льющиеся из чужих уст и рассказывающие совсем ни о нëм могут так задеть. Могут разбудить внутреннего зверя, который не подумав пустит когти наружу. Он склонился ниже, щекоча длинными волосами кожу — Почему не предупредил? — Мг.. — Осаму, почему ты не предупредил меня? — в глазах блеснул кровавый огонëк. Он не смог укрыться от пьяного взора и воспалëнный разум не придумал ничего лучше, чем протянуть руки к щекам, поглаживая впалые, острые скулы. Очертить пальцами качающиеся желваки и полоснуть ногтями по вискам. Спустить ладони ниже, обхватить чужую спину и прижаться к груди, обнимая. — Успокойся, всë хорошо, — произносит Осаму приглушëнно, — Я рядом и никуда не уйду.. Ошарашенный Фëдор лишь молчит, вбивая клеймом каждую фразу, оставляя момент в воспалëнной памяти. Он никуда не уйдëт. Никуда...