Признание на больничной койке

      Джордж не может заснуть. Он ворочится, постоянно то спихивает, то обратно накидывает одеяло, а потом и вовсе снимает рубашку и остаётся с голым торсом, решив, что ему жарко. Парень резко переворачивается, закрывая глаза и старается заснуть, опустошить свой разум, но ничего не выходит. Джордж вновь ложится на спину, скептически глядя в потолок. Он уже устал думать о Дриме, а отвлечься не выходит. Дошло даже до того, что парень решил сесть за ненавистную ему историю, заучивая даты и биографии, чтобы подготовиться к будущей контрольной, которая должна пройти на следующей неделе.       — « Неужели я так отчаялся? » — он поудобнее садится на кровати, обнимает свои ноги и прижимается щекой к пижамным штанам, скучающе разглядывая пустую стену. Его комнату можно было назвать раем минималиста: на столе нет ни одной вещи, шкаф плотно закрыт, на стеллаже тихо покоятся миллиарды книг, которые уже наверняка покрылись толстым слоем пыли, а на слегка серых обоях нет ни одного плаката. Перед глазами всплывает комната Дрима — она пёстрая, яркая и увешанная рисунками, постерами и гирляндами. Семья Джорджа намного обеспеченнее, чем у Дрима, но даже так брюнет бы больше предпочёл проводить время в комнате парня, чем здесь. Джорджу трудно брать деньги у своего отца. Он зарабатывает их, практически не бывая дома, а всё ради того, чтобы парень ни в чём не нуждался. Он просто не может тратить их попусту, кроме самых необходимых вещей — образования, одежды, или еды. Стыд и неловкость пораждают в нём сомнение, которое появляется при одной самой маломальской мысли попросить у отца карманные.       В его комнате находились лишь самые необходимые вещи, а единственной гордостью он мог считать шкаф с книгами, которые он прочитал всего один единственный раз, и то, ради школьной программы, а потом бросил на полку, в мгновение забывая материал. Это скорее было ради отца. Он хотел, чтобы мужчина не волновался за него, за его будущее, или состояние. Мальчик старался ничего у него не спрашивать, и сам о себе ничего не говорил. И это желание разрослось настолько, что парню начало казаться, будто отцу плевать на него. Они совершенно ничего не знают друг о друге, ведь не дают заставить беспокоиться о своих проблемах, не озвучивая их в присутствии друг-друга. Это заставляло Джорджа становиться самостоятельным, но в то же время и чувство одиночества медленно, но верно становилась серьёзной проблемой.       Возможно, Джордж боялся плохой реакции на свои слова, но он никогда не спрашивал о матери. Он помнит рассказ тогда ещё не умершей бабушки в его детстве:       — Мама уехала далеко-далеко, она путешествует, и никто не знает, вернётся ли она. — солнечные лучи обглатывали седые пряди старушки, пока она, горбачась, вытирала чужую щёку платком от малинового повидла, что испачкало юное мальчишеское лицо, и с интригой рассказывала мистические истории о давно почившей женщине. Морщины всегда были на женском лице, в каком бы настроении она не была. Покрытые естевственными рисунками утончённые, но не менее грубые руки, на которых выступали вены, всегда гладили Джорджа по голове.       Постоянно сухие губы, около которых была бородавка, всегда целовали юношу в лоб, убирая чёлку назад, пока он хихикал от щекотки. Джордж всегда любил приезжать к бабушке на дачу. Яркое синее небо, которое в воспоминаниях никогда не было покрыто облаками; будто вывернутая на максимум настройками яркости трава, щекочущая детские лодышки; оставленные у порога тапочки. Непривычный смех вечно хмурого и молчаливого отца, а потом и тяжёлый хохот бабушки.       Глаза у парня слезятся, и он вытирает их так же молча, как и всегда. Лишь здесь — в своей комнате, он может открыться в полной мере. В своём жилище его никто не осудит, пальцем не укажут, и поэтому Джордж кривится, не имея понятия, как выразить свои эмоции; вспоминая чужой лепет над ухом, а потом и прекрасные закаты, а может, и рассветы, которые он наблюдал, стоя у белого осыпавшегося забора. Мычание коров в загоне, медленный топот копыт и ветер, копошившийся в волосах.       Это точно отличается от его зашуганной, покрытой пылью от ненужности комнаты. Кажется, будто проведёшь рукой, а за ней останется яркий белый свет, и уйдёт тьма. Заслепит глаза. Может, Джордж сам себя засунул в оковы молчания и самоконтроля? Так и есть. Может, ему было проще жить так, не зная матери и не слыша убаюкивающего шёпота отца на ночь. Ему бы хотелось увидеть её улыбку. Интересно, она бы поцеловала его в щёку, начни он плакать подобно маленькому ребёнку?       Джордж этого не узнает, ведь женщина мертва. Любой бы догадался, что старушка просто не хотела травмировать ребёнка, шепча ему на ухо всякие глупости о далёких странствиях, вольных кораблях и злобных пиратах без глаза, грабивших очередную деревню. Джордж благодарен ей, что бабушка не травмировала его детскую и наивную душу, оставив её всё такой же даже во взрослом возрасте.       Он поднимается с кровати, ведь понимает, что заснуть в близжайшее время не сумеет. Может, ему прибраться? Но в его комнате достаточно чисто. Можно вытереть пыль, или выпить чаю. Всё равно отца сейчас дома нет, а когда вернётся — непонятно. Будь он здесь, Джордж бы даже не шелохнулся, боясь испортить редкий сон мужчины, храпящего как паровоз.       Парень выходит из комнаты и взгляд натыкается на чужой кабинет, что находится совсем близко к его спальне. Отец практически не бывает дома, а соответственно, и не прибирается там. Обычно Джордж не суётся туда, попадая лишь тогда, когда нужно пропылесосить, или ещё что, но сегодня в его голове что-то щёлкнуло. Он берётся за ручку, медленно-медленно опуская её, словно за ней кто-то есть, и он крадётся, заходит в наполненную мраком комнату.       Всё кажется таким инородным, когда Джордж включает настольную лампу: два стеллажа по обе стороны, в середине же стол, за которым закрытое тёмно-синими шторами окно. Вещи лежат по полочкам, старый стол завален каким-то бумагами, ручки раскиданны по нему, пока на полу валяются несколько из них. Обычно отец довольно аккуратен, но в этот раз будто что-то произошло, выбившее его из колеи. Случилось действительно что-то страшное?       Юноша щурится всё ещё не привыкший к яркому свету, садясь за такой чужой отцовский стол, касаясь спиной непривычного чёрного стула на колёсиках. В воздухе витает запах мужчины, смешанный с отголосками мужского одеколона, к смеси которых Джордж не привык. Среди киши бумаг и документов подросток замечает вскрытое письмо, адресатом которого является отец.       На конверте написано имя получателя, адресс, и данные отправителя. Джордж цепляется взглядом за имя, написанное в строке адресанта.

Амелия Дэвидсон.

      По его телу проходит разряд тока и он отбрасывает письмо, резко прижавшись, будто его откинуло неведомой силой, к спинке отцовского стула. Его дыхание нестабильно, он как рыба на суше глотает сгустки воздуха, переставая ощущать насыщения. Ему это мерещится?       Джордж зажимает уста рукой, не смея даже пискнуть. Самообладание постепенно возращается и он, впоймав хладнокровие, поддаётся вперёд, чтобы посмотреть ещё раз, убедиться, что ему и вправду почудилось, признать, что это галлюцинация. Он читает: Амэлия Дэвидсон. И хочет сброситься с окна.       Его руки подрагивают в свете лампы, пока с виска стекает капля пота. Джордж судорожно достаёт бумажку из конверта, аккуратно и медленно, будто она порвётся от лишнего движения, раскрывая её. Там написаны лишь один набор цифр, имя, и точка.

09. 06. 2023.

Твоя дорогая Амелия.

      Линии почерка были резкими, дерзкими. Будто женщина грубила ему, издевалась, и по состоянию кабинета это явно заметно. Всегда спокойного и хладнокровного отца явно смутило это письмо, и очень сильно. Что же должны значить эти символы?       — « Мама жива? — Джордж смотрит на конверт ещё несколько минут, будто пытаясь найти в этом всём какой-то потаённый смысл. Его глаза озаряются влажным блеском. — Но это же дата. Дата чего? »       Джордж взглатывает, трёт глаза от неверия. Вспоминает рассказы бабушки.       — Дата её возвращения? Но откуда?       Парень вскакивает, слыша звуки ключа в двери. Бумажка валится из дрожащих рук, лампа не сразу, но выключается, и на последок чуть не упав, Джордж выходит из кабинета, успевая его закрыть и проскользнуть в свою комнату до того, как мужчина включит свет. Заметит ли он изменения? Тревожность настигает его разум. Но неужели мать и вправду жива? От него это держали в секрете всё это время?       Парень залезает на кровать, как можно тише и быстрее накрываясь одеялом и закрывая глаза. Отец всегда перед тем, как идти раздеваться и ужинать, заходит в его комнату. Джордж не знает зачем, может проведать, не умер ли его сын. Но его это иногда пугает до дрожи в коленях.       В коридоре проходят чужие шаги и напряжение ползёт по позвоночнику, Джордж слышит, как открывается дверь и шелест куртки затихает на несколько секунд, пока мальчик пытается не хмурится, освещённый светом луны. Спустя мгновения дверь закрывается и как только проходит заветный стук, а шаги вновь воспроизводятся, то Джордж облегчённо выдыхает, перекатываясь на спину. Перед его глазами всплывает последняя надпись, которую он увидел в момент прихода отца: Г. ххх. Улица хх. Здание х. Колония 6.       — Шестая колония… — тревожно шепчет он, прежде чем закрыть глаза на следующие несколько часов.

***

      Спустя несколько дней Джордж приходит вновь. Это происходит неожиданно, но от этого становится приятнее на душе. Дрим может смотреть на Джорджа, сидящего у него на кровати, на его хмурый профиль, задумчивое, даже немного грустное выражение лица и руки, сложенные вместе. Он бы многое хотел сделать с ними, или в целом, провести время с Джорджем вместе. Но в другой обстановке, где не будет ссор и конфликтов, а лишь спокойствие и счастье.       Он сидит около Дрима почти что час, или даже больше — парень не считал, прежде чем Джордж наконец замечает, что тот проснулся. Тишина между ними выглядит неловкой, но Дрим знает, Джорджу нужно подумать. Тот смотрит на него малость удивлённо, будто он и не расчитывал, что парень вообще проснётся, и от этого становится грустно. Импульсивное поведение — это не про Джорджа, Дрим точно знает.       Подросток может полчаса обдумывать слова, когда-то случайно сказанные Дримом и пытаться найти в них глубокий смысл. Часто он является инициатором многих разговоров в их общении, ведь если появляется какая-то недомолвка, из-за которой ему некомфортно, то он все уши прожужит о том, что им нужно поговорить. Дрим всегда шёл на встречу, но редко заводил разговор о том, что его беспокоит. Он всё же, мог и потерпеть, ведь уже и привык к этому. А напрягать Джорджа своими проблемами не хотелось.       Страшно представить, какой Девидсон стресс испытал, когда нашёл Дрима полумёртвым в том переулке. Они не разговаривали с того телефонного звонка уже несколько дней, что очень непривычно для них. И раз Джордж сюда пришёл, то значит, хочет что-то ему сказать, и он наконец-то обдумал слова, сказанные Дримом не то, чтобы от балды, а скорее из-за чувственного момента. Пациент преисполнялся любовью к нему, пусть их отношения на тот момент и были « просто друзья ».       — И долго мы так сидеть будем? — наконец-то прерывает тишину Дрим, который извёлся от тревожных мыслей, смотря на чужой красивый профиль. Знал бы Джордж, что он любил каждую часть его тела, то перекрестился бы несколько раз.       — Я думаю. — Джордж не поворачивается к нему. Всё так же смотрит куда-то в пустоту, положив руки на свои бёдра.       — Ты уже несколько дней думаешь, хватит уже. Чего тут сложного? Просто скажи: да, нет, и всё. Я уже задолбался ждать! — Дрим с обидой отворачивается к окну, не желая дальше продолжать разговор, пока Джордж не скажет заветные слова, или же поцелует и обнимет.       — Было бы всё так просто… — парень вздыхает, — Что, если это разрушит наши взаимоотношения? Ты понял свои чувства не так, как нужно, а мне потом страдать из-за этого.       — Ну так я ведь тоже страдать буду, не думай только о себе.       — И не думаю. Вот скажи, как ты понял, что я тебе нравлюсь? С чего это вообще взялось? — Джордж наконец-то поворачивается к Дриму, смотря в его глаза так по выразительному, так серьёзно… что Дрима начинает тошнить от этой всей взрослости в его друге, но в то же время и появляется желание поправить ему волосы, что так комично и изумительно упали ему на лицо…       — Так, ну, э-э-эм… — Дрим задумывается, наконец-то отлипая от созерцания чужих глаз, — Я хочу тебя целовать, обнимать, засыпать с тобой каждую ночь, гулять по парку, в магазин тоже ходить, держаться за ручки, читать друг-другу книги, смотреть в обнимку фильмы. Разве этого не достаточно? — он тараторит, потихоньку заливаясь краской и загибая на каждую фразу по пальцу. Почему ему так неловко рассказывать то, что у него на душе?       Джордж потерял дар речи, пока брови у него поднялись вверх. Он несколько секунд обрабатывал все сказанные Клэем слова, немного раскрыв губы, а потом шелохнувшись, всё же ответил:       — Ты же не любишь читать книжки…       — Тебя серьёзно смутило только это?! — Дрим трёт своё лицо, скрипя зубами от злости и потирая веки от нелепости происходящего. Ну что за балбес! Он тут ему в любви признаётся, краснеет как восьмиклассница, а он только о своих книгах и думает… И опустим, что этой самой « восьмиклассницей » Дрим был в прошлом году.       Но Джордж озаряется мелодичным смехом. И злость Дрима в мгновение куда-то пропадает, а на его глупом лице появляется лёгкий румянец. Он вытягивает плечи вверх, складывает руки на груди и смущённо отводит взгляд. — Давай уже, решай быстрее!...       Джордж подсаживается ближе, и Дрим смотрит в его глаза несколько секунд, пока его губ касаются чужие, мягкие и нежные, такие приятные. Нет, они уже совсем не чужие.       Он смотрит удивлённо, пока его сердце танцует чечётку. Дрим взволнованно кричит:       — Это значит да?!       И Джордж хихикает, прижимаясь к нему, укладывая свою тёмную макушку на его плечо, пока Дрим бережно берёт его за руку. Парень улыбается ему, пытаясь не задеть больное место на животе.       — Дурачок. — тихонько говорит Джордж. Дрим знает, что в следующие часы его сознанию не будет отдыха, ведь им нужно будет разговаривать, разговаривать, разговаривать и ещё раз разговаривать, что так любит Джордж.       Чему Дрим и не против. Он с счастливой улыбкой целует чужую щёку, не веря, что теперь у него есть такой замечательный парень.

***

      Сапнап снимает наушники, чтобы немного дать ушам отдохнуть. Музыка никак не затихает, хотя он и нажал на специальную кнопку на проводе. Он устало вздыхает, включая телефон и останавливая звук. Парень выпрямляется и откидывается на спинку стула, хрустит позвоночником.       Впервые за всё время он сел делать домашку, но и то, лишь из-за того, что математика — это его любимый предмет. После того, как Дрим оклемался, жить стало чуточку легче. Да и они с Джорджем, кажется, помирились. Парень чувствовал между ними какое-то напряжение, а то, что брюнет писал ему, чтобы спросить про состояние Клэя немного настораживало. Ну возьми, сам приедь и спроси, делов-то. Или врачу позвони! Телефон парня же мать забрала, чтобы тот готовился к экзаменам, а не с друзьями по звонку лялякал, пока в палате лежит.       Но Сапнап ничего не говорил. Он как верный друг понимал, что этим двоим нужно самим решить свои недомолвки, так и пусть решают. Что ни день, так очередная ссора... Когда они уже успокоются?       Сапнап пытается губами удержать карандаш, положив затылок на руки и качаясь на стуле. Внезапно он вскакиевает, а карандаш падает с громким стуком на стол.       — Неужели он ему признался?! — Кричит он, сразу же прикрывая рот рукой и выпячивая глаза, вспоминая, что находится дома не один. Опускаясь обратно, парень не веря, смотрит в свою тетрадь, пытаясь отыскать в ней подтверждение своим словам.       — « Теперь понятно, почему Джордж его избегал, — юноша крутит в руках карандаш, делая с ним разного рода трюки, пока его голова облокотилась об поставленную на стол руку. — Получается, они начали встречаться? Или так и остались друзьями… »       Инструмент для письма вновь падает на стол, когда Ник задумывается, впадая в прострацию и утыкая взгляд на свои полки.       — А мне, гады, не сказали. — он надувает щёки, зачёркивая ошибки в примере. Ник был на целых полтора года старше Дрима, а Джорджа на год. Сапнап заканчивал десятый класс, продолжив учиться в школе, так и не поступив в свой колледж мечты из-за аттестата.       Его глаз зацепляется за телефон, к которому его постоянно тянуло всё это время. И Сапнап, сжалившись над собой, берёт его в руки, открывая заветную переписку. Он пролистывает вверх, пока перед глазами мелькают воспоминания об их ссорах, признаниях в любви, приятных словах, комплиментах... Он останавливается, резко пролистывая вниз. Там всё также висит проигнорированные сообщения, предлагающие встретиться и поговорить. И Сапнап мозгом-то понимает, что нужно ответить, ибо ему тоже нужно поговорить с Карлом, но…       В глубине души ему очень страшно. Что, если ни он, ни Карл не выросли с того момента? Они вновь нанесут друг-другу болезненные воспоминания и раны, которые потом не излечишь. Руки охватывает тремор и Ник выпрямляется, пытаясь стать таким образом собраннее, и начинает подбирать в голове слова для нового сообщения. Или лучше не надо...? Пальцы несколько раз стучат по экрану, после зажимая одну кнопку, и всё стирается. Но парень не останавливается, печатает дальше, всё же решаясь. [ От кого: Сапнап. ] « — Привет, извини что так долго не отвечал. « — Давай встретимся в кафе, в которое обычно ходим?       Сердце делает переворот и Сапнап блокирует телефон, включая вновь музыку, стараясь не думать о том, что сейчас сотворил. Но сам краем глаза следит за тёмным экраном, что может загореться новым уведомлением в любой момент.

***

      Проходит неделя для того, чтобы эта троица наконец-то встретилась. Это был вечер субботы, который парни проводили в больнице, присев на кровати у Дрима. Тот ради своих друзей отвёл ноги к краю, а спиной облокотился на одну из половин подушки, отдав Сапнапу возможность прижаться к другой. Джордж же сидел напротив них, взобравшись на постель с ногами. Он выглядел немного не так, как обычно. Возможно, его тело и лицо это не выдавали, но манера речи, или минутные уходы из реальности давали ребятам повод задуматься.       — Мне сказали, что я здесь должен ещё месяц просидеть. То-есть как только выйду, то совсем немного времени до экзаменов останется.       — Погоди, а реально, сколько до экзаменов осталось... А какое сегодня число? — подняв глаза, Сапнап раскрывает рот, пытаясь что-то вспомнить.       — Семнадцатое марта. — Джордж отчеканивает на автомате, как будто имея у себя в голове счётчик дней и недель, минут и секунд.       — Значит... Э-э-э, два-три месяца? А как Дрим выпишется, то останется месяц. Мне жаль тебя, Дрим.       — Да почему только меня? Джордж же тоже сдаёт!       — Ну, Джордж хотя бы учился все остальные годы.       Дрим приторно повторяет фразу Сапнапа, после добавляя: — Ой, да Джорджа хотя бы нормально учили остальные годы!       Сапнап с улыбкой закатывает глаза на обиду друга, обращая внимание уже на Джорджа, который опять задумался о чём-то своём. У него что-то произошло?       — И о чём он опять задумался? — вскидывает бровью Ник.       — Сам не знаю. Он уже давно такой. — Дрим складывает руки на груди, с беспокойством глядя на своего уже парня.       — Странно это всё...       — Чего странно? — наконец очнулся Джордж, с любопытством переводя взгляд с одного юноши на другого.       — Ты. Витаешь в облаках постоянно. — Тон Сапнапа непроизвольно становится пренебрежительным, резким.       Джордж удивлённо ойкает. Он поджимает губы, а потом открыввет рот, готовясь что-то сказать, но лишь устало выдыхает. Ребята смотрят на него с небольшим волнением, замечая, как тяжело даётся этот разговор брюнету.       — Да тут у меня две темы возникло, которые беспокоят теперь...       — Давай, говори, мы выслушаем! — Сапнап привественно вытягивает вверх руку, другой облокачиваясь на матрас.       — Не держи всё в себе, Джордж. — более спокойно, но не менее заботливо говорит Дрим, опуская напряжённые руки на кровать.       Джордж делает брови домиком, смотрит на свои ладони, которые перебирают телефон, и поднимает взгляд вновь, теперь уже решаясь. — Мне кажется, на Дрима это нападение было подстроенным.       Ребята облегчённо вздыхают, на что Джордж в удивленнии немного поддаётся назад.       — Так ты об этом... Да, мы думали об этом.       — Когда ты сказал об этом мне, то я передал в больнице это Дриму, и мы немного это обговорили. Вот такие вот дела. — Сапнап вскидывает руками, делает маленький хлопок, после поднимая обе ноги на кровать. Облегчение заставляет его дышать ровно, умиротворённо. Но что за вторая тема?       — Вот как... — Джордж впадает в прострацию, но потом замечает заинтерисованные взгляды парней, которые просят продолжить, — А ещё я подозреваю, что моя мать в тюрьме.       — Что?! — хором звучит с другой стороны кровати, и Джордж прикрывает глаза в улыбке, нервно хихикая.       На него обрушивается шквал вопросов и он начинает пересказ событий почти что недельной давности, свои мысли и весомые доказательства в виде того письма, раздражающее молчание отца и его очередная подработка, в которой даже нет нужды, ведь им хватает на еду и оплату жилья. Он долго копил это в себе, наслаждаясь столь долгожданной возможностью всё рассказать. Самостоятельно начать разговор о своих проблемах он бы не смог, не рискнул.       — Стоп, то есть твой отец просто взял и оставил письмо на столе? Выглядит так, будто бы специально подстроено.       — А зачем ему вообще прятать-то? — Сапнап чешет затылок, отгоняя в голове огромный ворох мыслей. Страшно было представить, что там творилось у Джорджа, раз он столько дней уже живёт с этим.       — Я не знаю... Может, не хотел меня растроить тем, что моя мама — преступница? Или просто подумал, что мне необязательно знать...       — Ты её сын. Ты должен знать, что с ней происходит. Но думать наперёд мы не можем. Ты обязан поговорить со своим отцом об этом. — Дрим потирает задумчиво подбородок.       — А вдруг мне влетит за то, что я рылся у него в кабинете? Отец довольно щепятильно к нему относится! — он отчаянно начинает грызть ноготь, ссутулившись и приподняв плечи.       — Ты уже не маленький, по заднице не получишь. — усмехается Сапнап, — Да и если подумать... То когда ты видел мать в последний раз?       Джордж задумывается. Он сидит несколько секунд, пребывая в детских воспоминаниях и в какой-то момент начинает хмуриться.       — Не помню. Может и не видел. Но представляю её такой... Длинноволосой, брюнеткой, или возможно, шатенкой. Не знаю даже.       Сапнап поднимает взгляд к белому потолку, немного опуская брови, а потом улыбается, — Твоя мама это мать Гарри Поттера?       — Что? — с насмешкой и неприкрытым сарказмом вопрошает Джордж, смотря на смеющихся парней с непониманием, особенно на Дрима, который почти что согнулся от смеха.       — А ведь внешность даже похожа! Очки и шрам бы, и всё, вылитый Гарри! — Дрим указывает на него пальцем, посвистывая от смеха, и Джорджа это оскорбляет.       — Тогда ты Гермиона Грейнджер, вонючая грязнокровка. — с презрением отзывается о друге « Гарри Поттер », злобно нахмурив брови и сложив руки на груди. Джорджу не нравилось, когда его хоть с кем-то сравнивали. Он ненавидел такие моменты, желая просто уйти из этой комнаты, закрыться у себя в спальне и сидеть там столько, сколько потребуется его сердцу, чтобы наконец успокоиться. Но это же всего лишь шутка...       — Эй, а я тогда что, тот рыжий? Нет-нет, не хочу! — Сапнап в отрицании машет руками, пока его взгляд мелькает между весёлых улыбок друзей, и даже Джордж решил усмехнуться.