Шёпот прибрежных волн.

      Я всегда знал мисс Дон Кихот, как храбрую и весёлую девушку, способную совершить абсолютно любую вещь, которая взбредёт в её гениальную голову. Будучи давними друзьями, я всегда и при каждой встрече выслушивал все её лекции досконально, каждую деталь путешествия, которого, может, и не было, однако её корабль и долгое отсутствие — она могла не появляться в городе несколько месяцев — быстро выбивали из меня сомнения по поводу её историй. Каждый раз, слушая о том, как она покоряет моря, я действительно удивлялся тому, как возможно иметь такую страсть к водным просторам и солёноватому запаху в округе, когда вокруг тебя нет абсолютно ничего, разве что гудящие на ухо люди, которым ты платишь гроши, лишь бы они лишний раз подстраховали тебя. Я много всякого слышал от неё — и как она отбивалась от акул, и как терпела штормы, и как волны забавно мучили бедных юнг с морской болезнью. Со временем это стало однотипным, и я даже потерял интерес к своей подруге, считая, что ничего более интересного она и не увидит. Но одна её история быстро разрушила эту мысль. — Держи, — я поставил на столик две кружки ароматного чаю. В одну из таких тут же упал лепесток сирени, отчего Дон лишь улыбнулась и забрала эту кружку себе. — М-м... Роза! Синклер как всегда угадывает, — улыбнулась она, делая небольшой глоток. В последнее время она вела себя странно, и это замечали все вокруг. Дон Кихот обычно всегда была очень громкой, настолько, что у меня часто уши болели от её голоса, но после её последнего путешествия в открытый океан она как-то поникла, стала спокойнее и тише, хоть и оставалась такой же улыбчивой и весёлой. — Хе-хе, — мои щёки слабо покраснели от похвалы, и мне пришлось в спешке сесть за стол и опустить голову. — Просто подумал, что... Не знаю, я не придумал.       Мы посмеялись, но наш смех быстро стих. Тишина прерывалась пением птиц за пределами беседки возле моего дома и ударами белой чашки о фарфоровое блюдце. Кихот была даже одета иначе. Ей было свойственно одеваться во что-то необычное, вроде пастельного кардигана поверх кислотного свитера или вовсе надевать свою «морскую форму», как она её называла. Но сейчас на ней красовался только скромный бурый пиджак с такими же брюками и белой рубашкой, совсем не в её стиле. Уж кто-то, но я знал её хорошо.       Мы всегда проводили время почти впустую. В нашей болтовне не было особого смысла, как и сейчас: мы обсудили погоду, мистера Мерсо, сойдясь на том, что он очень смешной, посплетничали о мисс Родион и посмеялись с шуток, промелькающих в нашем разговоре. Всё как обычно, никаких проблем, мне не было на что жаловаться, настроение у нас обоих было замечательное. Но что-то не давало-таки мне покоя. Возможно, это были её глаза. Её блеклые янтарные глаза, нет... Они не были янтарными. Они всегда были цвета солнца, и в них отражались голубые разводы неба или морской глади, но сейчас они были похожи на два гнилых лимона. Потёртое золото, которое нашли глубоко в грязи, в песке, потрёпанное и ещё не отшлифованное. Меня беспокоило то, что они смотрели вниз, на тёмно-красную жидкость в кружке, а не на меня или на окружение. — Дон Кихот, — вздыхая, я снял с лица улыбку и припрятал её на долгое время. Сейчас она была ни к чему. — Я вижу, что в последнее время что-то не так с тобой. — Хм? Хмь! — она сразу нахмурилась и гордо вздёрнула нос, подобно вредной принцессе. — Что со мной может быть не так?! Великолепная Дон Кихот никогда не унывает! Что Вы себе надумали, наглый señor?! — Ты выглядишь именно так, словно с тобой что-то не так, но я пока не понял, что именно, — я сложил руки на столе и прислонил голову к плечу. — Кто он? — Э..?! — её глаза сразу округлились, словно она услышала что-то шокирующее, а лицо засияло алой краской, от злости ли? А может и смущения. — Возмутительно, Синклер! Не смей даже думать о таком! Вот ещё, я буду влюбляться в какого-то мужчину! Они недостойны меня, — и снова она за своё. Впрочем, это была ожидаемая реакция. — Тогда я попрошу рассказать мне, в чём дело, — с очередным вздохом я макнул печенье в свой чай, на удивление, оно не сломалось после этого. — Мы же друзья, да и ты всегда доверяешь мне все свои истории. Но не думай, что я не замечаю твоей грустной улыбки. После последнего кораблекрушения ты ни разу не выходила в океан...       Она замолчала. Я видел, как медленно уверенность покидает её, и её лицо сменяется на такую тоску, что даже мне со стороны было неприятно смотреть на неё. — Ну... Может, я скучаю. Только по чему или кому — не знаю. — Может, расскажешь мне о последнем путешествии? — верно, она так и не сказала ничего. Отмахнулась парой: «просто корабль потонул» и всё, не более.       Девушка долго собиралась с мыслями, видимо, не понимая, стоит ли ей рассказывать, словно там было что-то ужасное или что-то, чем бы она ни за что и никогда не поделилась, но в конце концов, она вытащила из внутреннего кармашка своего пиджака маленькую записную книжку и положила её на стол передо мной. Я взял её в руки.       Это был, судя по всему, её личный дневник. Он был покоцанный и потрёпанный, его тонкая обложка была мятой, как и сами бежевые листы. По слегка размытому почерку и внешнему виду я догадался, что этот дневничок был с ней во время кораблекрушения, и судя по всему, тоже искупался вместе с ней, когда судно пало под воду. Я открыл первую страницу; очень хорошо, что буквы не размылись настолько, чтобы было невозможно прочитать. Но одних записей мне было маловато и я поднял голову на Дон Кихот. Она опустошённым зраком глядела в сторону, сохраняя тишину и не обращая внимания на остывающий чай. Но всё же я смог добиться от неё слов. — Это был первый раз, когда я решила выйти в океан.