Блядство и бегство

      Сегодня ночью было прохладнее, чем в остальные дни. Жара сменилась подступающей грозой, где-то вдали гремел гром. Отвратительно грязные тучи затянули небо, а затем и вовсе грянул ливень, внезапно и быстро. Сначала пара капель стукнули по штурвалу, как бы в предупреждение, а затем, увеличивая частоту с невероятной скоростью, обрушился сильный дождь. Тяжёлые капли барабанили по палубе «Возмездия» перебивчивой музыкой, вода собиралась во всех возможных местах. Казалось, что уровень океана сейчас поднимется настолько, что весь мир превратится в сплошное подводное царство, а чудом удержавшийся на поверхности корабль поднимется выше облаков.       Начался настоящий шторм. Корабль раскачивало из стороны в сторону, и какой-нибудь неопытный юнга уже давно валялся бы где-нибудь в трюме, изнывая от морской болезни. Волны высоко поднимали судно, затем отпускали, обрушивая о борт свои пенящиеся языки. Вся природа будто обозлилась на «Возмездие», в завывании ветра слышались обещания потопить нерадивую посудину.       Вчетвером кораблём управлять было сложно. Учитывая то, что один из них работал под дулом мушкета, а второй так и вовсе только отдавал команды, заботясь о том, чтобы банально удержаться на ногах. Айван стоял за штурвалом, изо всех сил стараясь держать курс, а мокрый до нитки Клык носился по палубе, привязывая и закрепляя все, что плохо лежало.       Небо осветила молния, ослепляюще белая, будто ударила где-то совсем рядом, но, на деле, это лишь ярко сверкнули тучи. Но звук был жуткий и оглушающий, рассекающий небеса треск заставил пиратский корабль содрогнуться. Френчи дёрнулся, зажмурившись, но тут же получил подзатыльник от Израэля.       — Хочешь, чтобы мы все здесь нахер утонули? — хрипло рявкнул Хэндс, — работай, если хочешь жить.       Френчи спорить не стал, не ответил ничего определённого, только пробормотал себе под нос несколько жутких проклятий («Зашью твой рот к чертям собачьим!»), которые Хэндс, к его счастью, не услышал или пропустил мимо ушей. Израэль прохромал к ближайшей лавке и сел, кряхтя. Нога болела. В своей жизни он получил несметное количество шрамов, но восстановиться после потери пальца было куда труднее. Хотя это было, несомненно… Впечатляюще. Иззи был готов пожертвовать хоть целой конечностью, чтобы видеть Черную Бороду таким, каким он должен был быть. Терпеть любую боль ради Эдварда. Ради того, чтобы вернуться в те самые времена, необычайно весёлые времена.       Уйдя с головой в воспоминания, Иззи приподнял голову, но тут же скривился и зажмурился, когда несколько особенно крупных капель неприятно стукнули его по лицу. Сбоку раздался сдавленный смешок Френчи, Хэндс лишь бросил на того испепеляющий взгляд и снова поднялся на ноги, наблюдая за работой немногочисленной команды.       В капитанской каюте царила удивительная тишина. Было слышно, как бушует дождь снаружи, как гремит гром, но все эти звуки были приглушены стенами, и, зажги ты несколько свечей, даже при такой погоде здесь было бы уютно. За неимением теперь огромной библиотеки предыдущего капитана, почти нечему было съезжать с полок и падать, устраивая беспорядок, что, несомненно, было только в плюс. Хотя опустошённые полки, теперь ни для чего не пригодные, выглядели довольно тоскливо. Покачивались дорогие портьеры, что Эдвард пока не нашёл в себе сил раскромсать, едва слышно звенел в глубине шкафа успевший запылиться любимый чайный сервиз Боннета, тщательно упакованный, предусмотрительно защищённый от особенно сильной качки. Каюта пустовала, а значит, Эдвард шатался где-то наверху.       Тишина продлилась недолго. Часть помещения озарилась слабым лунным светом от медленно открывающейся двери. Медвежьего вида силуэт показался в проёме. Он держал в одной руке бутылку, второй опирался на дверной косяк. Это не помогло, и, когда корабль снова поднялся на волнах, мужчину завалило в другую сторону, и он глухо врезался плечом в косяк, выругавшись. Бутылка опасно звякнула, ударившись о дерево. Пару раз сверкнула молния, ливень грянул с новой силой, осыпая палубу тяжёлыми, крупными каплями. Эдвард завалился внутрь.       Тяжёлые хлюпающие шаги нарушали тишину каюты вместе с шумным дыханием. Корабль наклонился, и вода с палубы частично просочилась в помещение.       Не пройдя и нескольких шагов, он снова прислонился плечом к стене. Тич был пьян вдрызг. Неаккуратно наступив на левую ногу, он почувствовал острую боль в колене, громко и страшно выругался и запустил бутылку в стену. Та разлетелась на куски, остатки рома, всего пара капель, испачкали доски. Тич протащился по каюте до кровати Боннета и плашмя рухнул на подушки лицом вниз. На тех тут же осталось мокрое чёрное пятно от поплывшего угольного грима.       Тич бормотал что-то нечленораздельное, уткнувшись в приятную мягкую ткань. Как бы то ни было, тряпки Боннета всегда оказывали на него расслабляющий эффект. Эдвард изо всех сил пытался не ассоциировать их с самим Стидом. Не получалось.       Эдвард зарывается с головой под одеяло, чувствуя себя так, будто вот-вот отрубится. Переизбыток рома даёт о себе знать. Он переворачивается на спину, вытаскивая голову из-под жаркого одеяла, глотнув прохладного воздуха, и пялится в потолок. Пялится до тех пор, пока у него не начинает болеть голова от бездумного взгляда в одну точку. Тогда Тич закрывает глаза.       С него медленно стаскивают одеяло. Его скул нежно и едва ощутимо касаются кончиками пальцев. Эдвард не открывает глаз. Легкая рука скользит мягкими прикосновениями от виска до ключиц, незаметными движениями расстёгивая кожаную куртку. Осторожно дотрагивается до татуировки на груди, затем снова возвращается к лицу, пальцы касаются нижней губы. Манжет рубашки щекочет шею.       Эдвард судорожно вздыхает. Он хочет открыть глаза, но веки накрепко слеплены, и ему остаётся только слепо поддаваться прикосновениям.       Тыльная сторона ладони нежно поглаживает шершавую щёку. Тич чувствует жаркое дыхание на своих губах, тянется было вперёд, но не может поймать. Так близко, но в то же время так далеко. Тепло исчезает, как только он пытается приблизиться.       Мягкие пальцы сжимают огрубевшие пальцы Тича, медленно поглаживая острые костяшки. Тепло разливается где-то внутри, когда ладонь плашмя ложится на грудную клетку. Кровь пульсирует где-то в голове. Не открывая глаз, Эдвард слышит отдалённый, еле слышный шёпот.       — Эд, милый… Я дома…       Тич вскакивает. Запутавшись в одеяле, он несколько секунд сражается с ним, пока наконец не садится в кровати, широко распахнув глаза.       И ничего.       Призрачное тепло пропало из груди без следа. Видение рассеялось, всё тело пронизал привычный, но такой жестокий холод.       Проклятый ром…       Голова тяжёлая. Эдвард тяжело дышал, пошатываясь и смотря в стену пустым взглядом. Он почти не соображал. Нашарив ещё одну бутылку где-то на кровати, он откупорил её и сделал несколько тяжёлых глотков. Легче не стало. Обжигающая влага смочила горло, пара капель скатились тонкими струйками по угольно чёрному подбородку. Тич снова уставился в стену. В мыслях было пусто, темнота. Лишь иногда черно-белыми тенями проявлялись отголоски увиденного. Меж ног было предательски тепло.       Дверь снова открылась. Звук дождя стал громче и разнёсся по каюте. Послышались хромающие шаги и стук трости. Мокрый до нитки Израэль по-собачьи тряхнул головой, во все стороны разбрызгивая воду с волос.       Раньше, когда Израэль приходил к капитану с очередным доносом, он входил в задымлённую комнату, где кресло всегда было повёрнуто к нему спинкой. Из кресла всегда виднелись пепельно-чёрные пряди, татуированная рука постукивала пальцами по подлокотнику. Длинная трубка выпускала очередное кольцо едкого дыма, и Чёрная Борода слушал его, не поворачивая головы. Иногда отвечал, и бархатный хриплый голос был всегда отчётливо слышен, даже если капитан говорил тихо. Это был разговор капитана с первым помощником, начальника с подчинённым. То, как оно и должно было быть.       Сейчас же, если Израэль приходил к капитану, он заставал его чаще всего в состоянии тяжёлого опьянения. Потому нормально поговорить с ним получалось далеко не всегда. Эдвард злился, терял контроль над собой куда чаще, чем в трезвом состоянии, смотрел на Хэндса холодно и безучастно, как будто едва его терпел.       Нельзя сказать, что он не пытался снова быть Чёрной Бородой. Да, Израэль видел в нем привычную жестокость и даже трепетал перед ней, но изменения в поведении капитана нельзя было не заметить. Можно было сказать, что он перебарщивал.       — Чёрная Борода, — хрипло начинает он, — корабль пока что удаётся выровнять на волнах. Мы движемся по направлению ветра. Повреждений нет.       В ответ только молчание. Эдвард даже головы не повернул. С полминуты Хэндс стоит в ожидании, приоткрыв рот, затем вздыхает.       — Прекрати так много пить, — холодно советует Израэль, — вылакаешь все наши запасы. Да и сам ты в последнее время не слишком вменяемый.       Снова молчание. Повисает почти неловкая пауза. Израэль набирает в грудь воздуха, но затем закрывает рот и разворачивается, направляясь наружу. Но тут же останавливается       — Никогда не разглядывал эти портьеры? — не громко, но достаточно для того, чтобы услышать, бормочет Эдвард. Безэмоционально уставившись на ткань, испещрённую причудливыми узорами, он продолжает, — посмотри, какая тонкая работа…       — Эдвард. — Израэль вздыхает, снова развернувшись к нему. Он открывает рот, чтобы сказать что-нибудь в возражение, но его перебивают.       — Прекрасные узоры, правда? — сентиментально рассуждает Эдвард.       Иззи закатывает глаза и бурчит что-то в знак согласия. За все годы хождения под Чёрной Бородой Израэль привык, что тот часто может отвлекаться на мелочи. В такие моменты оставалось только соглашаться с капитаном, поскольку ничего искреннего отстранённый от искусства Хэндс выдавить из себя, увы, не мог.       Он терпит, выжидая ещё минуту, надеясь, что ему больше не придётся слушать эти изречения душевнобольного. Порывается уходить, но его снова останавливают.       — Из. Подойди ко мне, — сухо говорит Эдвард.       Это приказ? Просьба? Плевать. Эдвард не в себе, и это понятно. Но не подчиниться Иззи не может.       Он останавливается, когда видит, что капитан тоже поднимается на ноги. Рука снова нащупывает бутылку рома, Эдвард делает несколько шагов вперёд, пошатываясь.       Израэль не понимает, что от него хотят, но терпеливо ждёт. Атмосфера между ними начинает незаметно накаляться.       И он не может сопротивляться, когда его хватают за грудки с твёрдостью, удивительной для пьяного человека, а затем пихают в лицо горлышко откупоренной бутылки. Рубашка больно натягивается на теле, швы давят на плечи, воротник — на шею. Эдвард переворачивает бутылку, грубо впихивая её в рот Хэндса.       — Пей.       Иззи кашляет, дёргается, когда большое количество жидкости разом заполняет его горло. В Хэндса силой вливают полбутылки рома, расплёскивая алкоголь на его рубашку, намочив подбородок. Мокрые струи скатываются по шее, пока бутылка не опустошается. Только тогда Тич отпускает помощника, точнее, достаточно ослабляет хватку, чтобы тот мог вырваться.       — Какого чёрта ты делаешь? — огрызается Иззи, утираясь рукавом рубашки. Рука быстро движется вверх, поправляя галстук.       Выражение лица Эдварда нельзя назвать улыбкой. Это необъяснимое спокойствие. Тич наклоняет голову набок. Его взгляд следит за каждым движением Иззи, но всё равно останавливается на его глазах.       — Просто хотел, чтобы ты повеселился со мной, — тихо проговаривает Эдвард, и его бархатный голос задевает что-то внутри Израэля. Он звучит прямо как в ту ночь, когда Иззи лишился пальца. Так, что помощник не знает, чего ожидать.       Хэндс делает шаг назад.       — Что, чёрт возьми, с тобой не так? — хрипит он сквозь учащённое дыхание и сердцебиение. Костяшки пальцев белеют от крепкой хватки на трости. Он ждёт, что на него набросятся, будут пытать ради забавы. Не сказать, что он был бы против…       — Сделай милость, Иззи, — мурлычет Эдвард, продолжая игнорировать слова помощника, будто ведя монолог, — окажи Чёрной Бороде услугу.       Иззи не мог с точностью сказать, что конкретно заставляло его мысли путаться, а голову — идти кругом. Была ли это затхлая атмосфера в каюте, куда редко попадал свежий воздух, или Израэль настолько быстро начал пьянеть. Он не знал, но с точностью мог сказать, что, скажи Эдвард слово, и Иззи рванёт выполнять любое задание.       Что на этот раз? Заставит Иззи самому себе что-нибудь отрезать? Или просто добровольно воткнуть в себя нож, забавы ради? Или же поставит на колени, заставляя клясться и умолять… От тысячи предположений, проносящихся в голове, у Хэндса подкашивались ноги и тянуще сводило низ живота.       Его взгляд мгновенно затягивается густым туманом, когда тяжёлая рука Эдварда опускается на его плечо, с силой надавливая вниз. Трость громко падает из рук, колени глухо стукаются о деревянный пол, чашечки пронизывает неприятная боль, и Хэндс инстинктивно стискивает зубы. Он не говорит больше ни слова, когда пальцы Тича грубо сжимают его волосы, сминая укладку в комок и выжимая воду из ещё не высохших прядей. Губы приоткрываются, Хэндс издаёт хриплый вздох и тянется вперёд, касаясь руками кожаных брюк капитана, но тут же получает пинок. Тич дёргается, отталкивая пальцы Израэля, и рычит, приказывая. Тот послушно убирает руки за спину.       Израэль трепещет, тает под давлением капитана, ни с чем уже не спорит. Может быть, он ждал другого, но то, что происходило сейчас, было куда слаще и унизительнее. Мысли путаются под влиянием алкоголя, а под тяжёлой рукой Эдварда всё становится ещё туманнее. Вот кто есть настоящий наркотик для Израэля Хэндса.       Опьянённый взгляд Иззи не вызывает у Эдварда чувств. Он хочет снять напряжение и Иззи просто подвернулся под руку. А Эдвард знает, как его помощнику нравится унижение. Поэтому это даже не будет изнасилованием, верно?       Тич не думал ни о чем и не осознавал себя. От напряжения у него начинала болеть голова, неприятно ныли яйца и придавленный жёстким материалом брюк член. Издав глухое рычание, он одной рукой рывками расстёгивает брюки, притягивая Иззи за волосы ближе. Хэндс утыкается носом в пах капитана, лицо щекочет волосяной покров, когда его горячее дыхание обжигает чувствительную кожу. Он закрывает глаза и шумно вдыхает столь желанный запах, тянется губами вперёд.       Эдвард не терпит прелюдий, грубо оттаскивая голову Иззи назад и дёргает так, что у того опасно хрустит шея. Это не страсть и не романтическая ночь. Это сухой секс даже не ради секса.       — Открой шире, сукин сын, — нетерпеливо рычит Тич, бесцеремонно засовывая пальцы в приоткрытый рот Иззи и раздвигая челюсть до болезненного хруста, — и убери зубы.       Иззи чувствует себя игрушкой. Марионеткой, которая подчиняется любому движению хозяина. Он чувствует боль в челюсти, но не издаёт ни звука. Эдвард мог просто попросить, и Иззи сделал бы то же самое добровольно. Но когда капитан обращался с ним так, Израэль просто сходил с ума.       Он еле дышит, давится врезающимся в глотку членом, пускает слюни, с трудом глушит рвотный рефлекс, но не сводит глаз с Эдварда. Когда тот устаёт толкаться в рот Иззи, он начинает с резкостью надавливать на затылок Хэдса, и у последнего начинает ныть шея. Вопреки всему, он убирает зубы подальше, втягивает щеки и тихо наслаждается, когда это заставляет Тича хрипло застонать. Иззи расслабляется, но в то же время концентрируется на том, чтобы не сделать лишних движений. На глазах выступают слёзы, тонкие струйки рассекают скулы Хэндса, но он даже не терпит, он не чувствует ничего, кроме чистого наслаждения.       Израэль издаёт почти гортанный стон, когда Эдвард наматывает на руку достаточно длинные для этого волосы, и чувствует себя так, будто с него снимают скальп. Иззи хочет помочь себе руками, хочет коснуться Эдварда или хотя бы коснуться себя, но не позволяет себе ослушаться приказа, покорно ожидая, когда Эдвард наконец закончит.       Дыхание Тича учащается, смешиваясь с приглушённым рыком, он начинает толкаться навстречу, заставляя Израэля бороться с инстинктивной тошнотой. Его разгорячённое тело трясётся ещё несколько секунд, затем следуют несколько особенно грубых толчков, и Тич изливается в глотку Хэндса, не давая тому отстраниться. Со слезами на глазах Иззи покорно глотает все до капли, и только тогда Тич отпускает его, ослабевшими руками отталкивая назад. Хэндс теряет равновесие и падает, ударяясь виском об пол. Уши заполняет звон, голова кружится от боли и недостатка кислорода. Хватая ртом воздух, Иззи с трудом концентрирует взгляд и видит, что Эдвард уже завалился обратно на кровать.       Иззи использовали, и он прекрасно это понимает. Он поправляет галстук, бросает быстрый взгляд на собственный пах и, тихо бормоча, поднимается на ноги, подобрав трость и быстрым шагом удаляется из каюты в свою собственную чтобы как можно скорее решить проблему.       Теперь все снова затихло. Даже ливень немного успокоился, было лишь слышно отдалённое грохотание ночного неба. Стук капель раздавался с верхней палубы, но теперь он был даже успокаивающим. «Возмездие» покачивалось на волнах, дыхание океана начинало замедляться. Как будто всему миру нужно было излить напряжение вместе с Чёрной Бородой.       Эдвард уснул почти сразу. Ослабленное после разрядки пьяное тело не слушалось, и Тич не смог бы разомкнуть веки, даже если бы сильно захотел.       Он спал без снов, видя и слыша лишь белый шум, и его не волновало ничего. Ни то, в каком состоянии переживший шторм корабль. Ни то, как отвратительно он поступил с Иззи и самим собой. Ни то, как мерзко было это делать в каюте его бывшего со-капитана.