на краеугольном сколе жизни

— Ты богатый? — вскидывая брови, присвистывает Юнги, удивленно стягивая очки с переносицы, как только они подъезжают к дому. Скрип песка и гальки под шинами по-приятному громкий посреди шелеста листьев и пронзительно тихих птичьих насвистываний. — Так сразу и не скажешь. Его голову деликатно разворачивают в другую сторону: двухэтажный домик, аккуратный забор, некошеная трава и много-много деревьев. — Это сейчас способ доказать обратное? — Юнги скептически пялится на Чонгука и, не дожидаясь реакции, вываливается из машины на проселочную дорогу. — Хороший дом для такого придурка. Чонгук сжимает губы, пока Юнги обходит машину спереди, криво ухмыляясь. Последнего давно не колышет, кто что думает и как сильно обижается. Сосед сидит еще с пару секунд за рулем, откинувшись спиной на сиденье, а затем следует примеру и выходит на улицу. Обходится без клоунады, которая присуща Юнги: хлеб не отбирает, плюс в карму. Ухмылка мигом стирается с миновского лица, когда калитку им отворяет высокий парень с видом не то бога, не то элитного охранника, не удостоивший внимания персону Юнги больше, чем в пять секунд. Он киксует, оглядываясь на Чонгука и тыча большим пальцем назад, на парня: — Бабушка? Чонгук невесело хмыкает, глядя исподлобья на парня-полубога. — Кто это, Чонгук? — конец зубочистки во рту виляет то влево, то вправо. — Да, Чонгук, кто это? — ехидно передразнивает Мин, упирая руку в бок; сегодня он хочет игриво получить в морду, только не определился точно: от кого именно. Названный стоит растерянно, а затем разворачивается обратно к машине, направляясь, по всей видимости, к багажнику. Юнги хватает его за шиворот майки раньше, чем он успел пройти пару шагов. Как только Чонгук пружинит назад, слегка придушенный, Юнги разжимает кулак. Раньше Мин бы смутился и не решился на всю ту наглость, которой добровольно накрылся с головой теперь. Его не стесняет ни хабалистость, ни, в целом, полное незнание того, зачем он тут на самом деле (с приглашающей стороны, свои мотивы Мин, вроде, понял). Даже если его и убьют — все равно. Лишь бы не очень долго. Общество незнакомцев, которым что-то от него нужно, так или иначе, все еще не рвет привычный шаблон «день за днем» — на работе каждый день такое: тут, конечно, загвоздка в памяти, в основном. Но ситуация пахнет свежо — это факт. Травой, сочной, отросшей, да коровьими лепешками откуда-то издали. — Это, эм, мой сосед, — неловко улыбается Чонгук, замораживая в усмешке смущение, когда показывает рукой на Мина. — Э… Юнги тупо вылупливается на говорящего. Чонгук не знает его имени, точно. Они совсем не представлялись друг другу. Юнги знал о Чонгуке из-за Намджуна. — Юнги, — бурчит. — Я Тэхен, — крепко пожимает руку. Глядит пристально, от стремности взгляда аж холодные мурашки бегут по затылку. — Жрать хочешь? Пепельно-русые пряди заправлены за ухо, да еще и заколками закреплены. Мило. Но все равно брутально-стремно. — Ты не бабушка, — тормознуто заявляет Мин. — Ты не можешь этого утверждать наверняка, это во-первых. А во-вторых, как это, к черту, влияет на то, пустой у тебя бак или нет? — Тэхен мечтательно закидывает руки за голову и шлепает к дому. Загорелый такой. Видно, что не только по край длинных шорт ухватил солнца. — Пойдемте, — обращается сразу ко всем, а затем снова к одному — уже Чонгуку: — Гук-а, я на стол уже накрыл, еды хватить должно. Выгружайте шмотье свое да шагайте мыть руки. — А-ага, — выдавливает из себя парень. Юнги надоедает строить из себя дурачка, поэтому он по-хозяйски прется к багажнику, доставая оттуда вещи и проходя мимо явно размазанного Чонгука. — Поешь, — имя дается с трудом, — Чонгук, — выдох с ломаной ухмылкой, — похандрить всегда успеешь. — Ага. Через несколько мгновений начинается непонятная возня, а затем Чонгук обгоняет Юнги с криком: — Тэ, ты почему так рано приехал? — Захотелось тебя увидеть, Куки. — Гадость какая, прекрати мерзости нести. Юнги присаживается на крыльце, боком приваливаясь к стенке, и смотрит в один из завихрившихся кусков огромного облака. Он не совсем понимает, зачем его сюда позвали. Полупрозрачный шлейф третьего лишнего беспокоит лишь отчасти: более глобальная проблема — комар, приноравливающийся к его оголившейся голени. Сдохнуть бы уже тебе, уебок.