Дождь не может идти вечно

А обои в его комнате все-таки дурацкие поклеили. И полку со стены мама напрасно выкинула. Зато его рисунки не просто оставила, перевязала тесемкой и отправила на антресоли, а заботливо пришпилила обратно на стену. Даже порядок сохранила прежний, все как Андрей запомнил. Он давно здесь не был, даже успел основательно соскучиться. Поэтому, не раздумывая, задержался после обеда. Решил, пока позволяло время, немного покопаться в старых тетрадках, может, поискать тут заблудившееся вдохновение, ну, и немного поностальгировать, что уж там. С последним, правда, не совсем получилось. Родители в прошлом году сделали ремонт, и большая часть привычных с детства вещей благополучно отправилась на помойку. Исчез цветастый ковёр, висевший над кроватью — неизменный атрибут всех советских квартир, пропали шифоньер на ножках и рассохшийся с одного бока письменный стол. Только кровать осталась прежняя, со скрипучим матрасом и пышной подушкой, которую мама всегда ставила уголком. Но, несмотря на все перемены, эта комната и эта квартира все равно оставались для Андрея самым спокойным и родным местом на земле. Не случайно он так долго не съезжал отсюда. Соседство с родителями совсем не напрягало. Наоборот, здесь всегда удивительно легко рисовалось, писалось, придумывалось, здесь к нему никто не лез под руку, не одергивал, и самое главное, тут не нужно было заморачиваться бытом и всем, что с ним связано. В отличие от Михи, которого родные стены буквально душили, Андрею в отчем доме было просто замечательно. В собственной квартире тоже жилось неплохо, но сюда порой все равно необъяснимо тянуло. Время от времени Андрей ловил себя на том, что хочет окунуться в беззаботную юность, навернуть маминых котлет, как раньше, когда прибегал домой после школы, а потом завалиться среди дня на кровать и задрыхнуть до вечера с чистой совестью. Обычно он так и поступал, когда накатывало и становилось совсем невмоготу. Мама с батей были только рады его визитам, больно уж редко удавалось выбраться к ним в последнее время. Лишь Рождество Андрей неизменно встречал здесь, следуя давней семейной традиции, заложенной еще при бабе Кате. Раньше, конечно, все было по-другому. За столом собиралась большая компания родственников: сам Андрей, его родители, баба Катя, дядя с тётей, их дети, двоюродные брат и сестра Андрея. Мама с бабой Катей с вечера лепили пельмени, отец мариновал мясо, мелкий Андрей помогал всем понемножку: то нарезал ядерно-горький лук, то выдавливал горлышком рюмки кружочки-заготовки из теста. А на следующий день приходили гости и обязательно приносили с собой что-нибудь из еды и выпивки: салатики всякие, компоты в трехлитровых банках, домашнюю настойку в бутылках из-под водки. Засиживались до позднего вечера, обсуждали где достать чешскую стенку, когда в профкоме подойдёт очередь за польской кухней, в каком магазине на днях обещали «выбросить» московский сервелат. Чем меньше оставалось рубиновой настойки в графине, тем острее становились обсуждения. Тут уже приплеталась политика, реформы, новый курс партии, прогнозы — куда все движется и чем закончится. На этом этапе Андрей с сестрой и братом обычно смывались играть, потому что слушать взрослую нудятину было решительно невозможно. Сейчас давно так не собирались. Изменились времена, страна и люди стали совсем другими. Но вот на Рождество Андрей все равно каждый раз приезжал к родителям, так и не смог представить этот день иначе. — Не нравятся обои, да? — мама тихо подошла со спины и положила лёгкую ладошку на плечо. — Разводы эти, — усмехнулся Андрей, пытаясь смягчить критику. — Аж в глазах от них рябит. — В магазине сказали модно, — вздохнула мама. — В рулоне они лучше смотрелись. Не так… — Аляповато, — закончил за неё Андрей. Мама с улыбкой кивнула. Она явно не собиралась расстраиваться из-за неудачных обоев. — Через пару лет переклеим, — подтверждая мысли Андрея, беспечно сказала она. — Может, вообще просто покрасим или декоративкой покроем. Эту комнату не обои украшают, а твои рисунки. Андрей почувствовал, что тоже улыбается. Её похвала всегда доставляла ему искреннее удовольствие. Забавно, он вырос в семье, где родители — не только мама, на самом деле — всегда поддерживали его творческие порывы, подбадривали и всячески вдохновляли добрым словом. Но сам Андрей с огромным трудом делал комплименты чужим талантами. Вспомнить только, чего ему стоило в первый раз сказать Михе напрямую, в лицо, какой у него потрясный голосина. Впрочем, нет, лучше не вспоминать. Андрей подошёл к новому столу и выдвинул ящик. Там, ожидаемо, нашлась аккуратная стопка его пожелтевших от времени тетрадей и просто листочков с разными набросками. — Все бережешь, — Андрей повернулся к маме, забрав верхнюю тетрадь, с нарисованным лешим на обложке. — Ну, а как же, — отозвалась она. — Вдруг тебе ещё пригодятся. Они оба понимали, что — вряд ли. Все, что можно было как-то пристроить в группу, Андрей давно забрал к себе. А здесь остались лишь воспоминания, совсем уж неказистые черновики и очень сырые недоработки. Но Андрей знал, что мама не выкинет ни одного листочка, ни одной заметочки, потому что все они часть её любимого чада, его неспокойного внутреннего мира, а значит, и часть всей их семейной истории. Как и эта комната. Даже отремонтированная, она все равно сохранит своего хозяина и всегда будет готова принять его обратно — за этот стол, к этому окну и в эту кровать. Где-то же нужно Андрею спать и размышлять о вечном, когда он вдруг нагрянет сюда с ночёвкой. Мама присела на кровать, и Андрей устроился рядом. Полистал тетрадку, вспомнил, что вёл её примерно в классе восьмом, за год до их знакомства с Михой. На страницах встречались карикатурные портреты одноклассников, учителей, даже соседей. Управдом Николай Степаныч, например, получился очень похожим на самого себя, особенно удались Андрею его фетровая, немного примятая шляпа и крупные очки в тяжёлой оправе. Но заинтересовал Андрея другой рисунок. Он занимался целый разворот. На одной половине был изображён бородатый воин с копьем в руке и верхом на оседланном крокодиле. Доспех у воина отливал серебром и был весьма причудливо скован. Другую часть разворота занимал невысокий уродец с длинным скуластым лицом, широко расставленными глазами и маленькой клиновидной бородкой. У его ног извивался огромный удав — или питон, Андрей не был силен в змеях — чей хвост оплетал запястье уродца, становясь как бы продолжение его руки. Из доспехов на нем был только нагрудник и поножи. Там, где по идее, предплечья должны были закрывать наручи, кожа уродца была сплошь забита узорчатыми татуировками. Между уродцем и воином явно шло противостояние. Андрей пригляделся к странному рисунку. Все-таки уродец со змеей кого-то ему смутно напоминал. Но он никак не мог понять — кого. А ещё появилось тревожное ощущение, что эти двое как будто нарисованы не им, больно уж сюжет и персонажи выбивались из привычной техники. — Как в группе дела? — спросила мама. — Нормально, — Андрей закрыл тетрадку и посмотрел на неё. Показалось, что спросить она собиралась немного о другом. Мама кивнула, расправила халат на коленях, нахмурилась. — Ты говорил, что уйти хочешь, — неуверенно начала она. — Как с рукой случилось. Передумал? — Да нет, не то чтобы, — поморщился Андрей. — Скорее, паузу взял. С Михой кое-какие детали обсудили, вот и решил пока посмотреть, что получится. — Ты не подумай, Андрей, что я не в своё дело лезу, — вновь заговорила мама. — Но после того тура ты сам не свой приехал. И так уверенно нам с отцом заявил, что дальше вместе с Мишей работать не будешь. Я даже ненароком решила, что руку ты в драке с ним поранил, а нам про окно сказал, чтобы совсем не расстраивать. Андрей закусил нижнюю губу, скользнул взглядом по развешанным рисункам. Да, он помнил, как его тогда размотало. Нервы были что струны, внутри все бурлило и полыхало от праведного гнева и обиды. Неудивительно, что сгоряча он такого наговорил и ввёл родителей в заблуждение. Если уж быть честным до конца, то воспоминания о тех событиях до сих пор причиняли боль. — Мам, — сказал Андрей. — Руку я в поезде порезал — чем хочешь могу поклясться. Мы с Михой ещё, знаешь, не совсем чокнулись, чтоб до таких последствий ссориться. На счёт сольного альбома я до сих пор думаю. Но пока вот в группе решил остаться. С Михой, так скажем, получилось наладить контакт. Мама снова кивнула, но на этот раз без видимого напряжения. — Что помирились — это хорошо, — заметила она. — Столько лет дружите, жалко если поссоритесь. Хотя о чем я. Люди, вон, по двадцать лет под одной крышей живут, и то разбегаются. Тут кому в чем повезет. Как он, кстати? Миша. За старое не взялся? — Нет, — покачал головой Андрей. — Держится пока. Пьёт, правда. — Тоже ничего хорошего. От водки умирают чаще, чем от героина. Ему бы девушку хорошую, чтоб не из ваших, не из фанатов, чтоб не пила-не курила, чтобы его в ежовых рукавицах держала. Она изобразила руками тиски и вдруг невесело усмехнулась. — Думаешь, поможет? — тоже с усмешкой спросил Андрей. — Нет. Это я так… Жалко просто твоего Мишу. Глаза у неё сделались печальные и задумчивые. Андрей представил, что бы она сказала, если бы узнала правду об их с Михой отношениях, и к горлу подкатила тошнота. Они с отцом, как пить дать, никогда не поймут и не примут такое положение вещей. Это абсолютно исключено. Поэтому на любых признаниях стоит раз и навсегда поставить жирный крест. В противном случае и до беды недалеко. Андрей с грустью вспомнил, как в самом начале мучился вопросом, готов ли Миха все время жить с оглядкой и скрывать их чувства ото всех. Оказалось, не за того он переживал. Надо было не только о Михе думать, но и о себе. Обойти щекотливую тему с чужими — раз плюнуть, зато своим попробуй убедительно соври. — Наверное, это очень самоуверенно, Андрюш, — Мама взяла его порезанную руку в свои и ласково погладила по шраму, — но я всегда знала, что ты выберешь верный путь. Она придвинулась ближе и склонила голову к его плечу. Андрей так делал иногда, когда был мелким, да и постарше — тоже бывало. А теперь они словно поменялись местами. — Когда после училища вы с Мишей решили из дома уйти, что только мы с твоим папой от всех подряд не выслушали, — продолжила говорить мама. — И сопьешься ты, и сколешься, и бандиты вас перережут, и в тюрьму вы сядите. А мне хоть бы хны… Я в тебе никогда не сомневалась, и отец — тоже. И правы ведь оказались. — Она переплела свои пальцы с его и несильно сжала. — Мы и сейчас в тебя верим. Главное, себя слушай, и все получится. Она не упомянула напрямую про начало сольной карьеры, но Андрей хорошо расслышал нужное между строк. Он мог бесконечно убеждать себя, что пока отправил эти мысли в долгий ящик, но мама порой чувствовала его желания даже лучше, чем он сам. «Да, Андрюшка, — снова проснулся ядовитый внутренний голос. — Хорошие мальчики должны следовать советам старших. Я давно тебе говорил, что валить надо с этой подводной лодки. Не склеишь разбитую чашку. Хоть сто раз прогни своего Горшка, а прежнего задора не вернуть. Смирись». Доля истины, как ни прискорбно, в этих словах была. Несмотря на все Михины уступки и старания, с песнями у них все равно ничего не выходило. Прямо в глаза бросалось, как Миха останавливал себя, когда дело доходило до текстов и музыки, которые приносил Андрей. Даже если решался на критику, то очень осторожную и предельно вежливую, совсем ему несвойственную. Андрея аж передергивало в такие моменты. И собственные песни, которые ещё час назад казались вполне годными, начинали вызывать раздражение и стойкое желание срочно все переделать. Чем он, собственно, в итоге и занимался. Переписывал, переписывал и ещё раз переписывал. Но все равно оставался не доволен результатом. Если Андрей выматывал себя работой, то Миха заливал их общие неудачи алкашкой. Пил больше, чем обычно, будто проверял свой организм на прочность. Или хотел спрятаться от неприглядной действительности за хмельным угаром. И это у него, наверное, получалось. В этот раз Миха ушел в запой аккурат под новогодние праздники. Даже голову не пришлось ломать, подыскивая повод для пьянки и подходящее оправдание собственному свинству. По прикидкам Андрея жестко бухать он начал примерно за две недели до Нового года. Встречаться в это время они почти перестали. Андрей пытался его вызванивать и перехватывать, но в большинстве случаев Миха тупо сливался. Если удавалось его каким-то чудом поймать дома, то почти всегда похмельного и злого. Видя его таким, Андрей тоже начинал закипать, и в итоге нихрена у них не выходило. Ни нормального диалога, ни, тем более, совместной работы. Миха не ругался с ним, нет. Не спорил, не огрызался как раньше, он просто закрывался, уходил в себя, и на все замечания Андрея тупо отмораживался, чем бесил ещё больше. А Андрей с маниакальной настойчивостью пытался найти причину всего этого дерьма. Задавался бесконечными вопросами, как исправить, как помочь, что сделать, и не видел ответов. Только Шут из темноты черепной коробки издевательски ухмылялся и насмешливо играл бровью. А в ушах звучал его сочащийся отравой голос: «Ничего не исправить, Князь. Как будто ты не знаешь. Кто-то лишь сгибается под напором чужой воли, а кто-то ломается безвозвратно. Но разве мы с тобой не этого хотели?» «Я такого не хотел», — отвечал Андрей. «Но согласился же», — резонно замечал Шут. От разочарования Андрей разве что зубами не скрипел. Он чувствовал себя обманутым… да, на сто процентов опрокинутым. Как же так, дали красивую упаковку, а под слоями яркой бумаги оказался пшик. Шут его переиграл. Свет в конце туннеля оказался прожектором несущегося навстречу локомотива. Ни у кого из них не получилось переступить через себя без потерь. Примерно такие мысли мучали Андрея весь последний месяц. Даже в гостях у родителей не получилось от них отвлечься. А после разговора с мамой стало совсем тоскливо. Поэтому к Михе Андрей ехал с тяжелым сердцем и без всякого настроения. Мама, как обычно, дала с собой целую сумку еды. «Домашние пельмени, Андрей. Возьми, нам с отцом все равно столько не надо». Где пельмени, там и контейнер с салатиком. Ну и блинчики, куда ж без них. Сперва Андрей попробовал вяло отказаться, но потом все-таки забрал заботливо сложенные в пакет продукты. Решил, что отвезёт все добро Михе. Домашняя еда после магазинных полуфабрикатов самое то. На город давно опустился вечер, расцвели праздничной иллюминацией улицы, Андрей сполз по сидению такси и закрыл глаза. После спокойного дня в родных стенах отчаянно хотелось спать. Но он только сегодня утром пообещал Михе, что приедет, и не мог этого обещания нарушить. Они не виделись несколько дней, как раз столько прошло с последнего «опохмела», и Андрей очень надеялся, что после той пьянки Миха хотя бы на время остановился. Вдруг вспомнилось, как после первого Юбиля он так же капитально ушёл в отрыв. Анфиса тогда еще Андрею позвонила и попросила приехать, потому что Михины разговоры с подкроватными монстрами напугали даже ее. А уж она-то к тому времени повидала всякое. Конечно, Андрей приехал. Не мог не приехать. К тому времени Миха уже несколько лет плотно сидел на системе, периодами то слезая, то возвращаясь к старым привычкам вновь, и никто из близких в здравом уме не отказал бы ему в помощи. Андрей, честно, не предполагал, что его так размажет. Их разговор на крыше воспринимался им как некая кульминация, своего рода исход. На продолжение банкета он не рассчитывал. Только Миха мыслил иными категориями, и выходило, что Андрей своим оптимизмом его нихрена не заразил. Чёртова программа — сдохни на пике, до тридцати, пока не исписался в хлам, оказывается, продолжала свой смертельный трек. Но тогда все же как-то удалось переключить его, подлечить и перетянуть на сторону света, дать новый смысл и указать на новую непокоренную вершину. А сейчас… Сейчас опять происходило нечто подобное. Как новая петля в американских горках. В настоящем они медленно взбирались по синусоиде вверх, чтобы потом на миг застыть на вершине, а после сорваться резко вниз. И разбиться вдребезги. Стоило признать, что Миха всегда до чертиков боялся превратиться в позабытого кумира, который написал все свои хиты в молодости. Нынешний творческий затык лишь подпитывал этот страх. К сожалению, Андрей не мог ему ничем помочь. Потому что не было у него теперь за пазухой десятка хитов. Да и вряд ли этот финт сработал бы снова, слишком многое поменялось за семь лет. — Я уж думал, ты не приедешь, — открывший дверь Миха выглядел слегка помятым, но трезвым. Судя по ясному взгляду, не бухал он минимум пару дней. — У родителей засиделся, — признался Андрей и протянул Михе пакет с едой. — Там мама кое-что собрала. Так, по мелочи. — О, пельмешки! — радостно возвестил Миха, заглянув внутрь. — Ты че, Андрюх. Это вообще не мелочи. Знаешь, как меня сосиски с макаронами достали, е-мае. Сегодня аж пиццу заказал, — он кивнул на россыпь рекламных буклетов на тумбочке. — Но она гадостная оказалась, фу. Тесто, как картон. Так что, это, маме спасибо передашь. Он потопал на кухню, а Андрей принялся раздеваться. Повесил куртку на крючок рядом с Михиной. Стащил ботинки, на которых уже успели проступить белые разводы от реагентов. Огляделся. В квартире было тихо и свежо, по ногам отчётливо тянуло сквозняком. Андрей невольно прислушался, но ничего, кроме возни на кухне не разобрал. Даже вечно бубнящий телек не работал. Благодать. Андрей по привычке сперва завернул в ванну, вымыл руки, а потом прошел в кухню. Там Миха стоял у плиты и с серьёзным видом готовился запускать пельмени в кипящую воду. — Будешь? — спросил он Андрея. — Нет. У родителей до отвала наелся. — Тоже надо было к своим нагрянуть. — Миха посолил воду и взял сразу кучку пельменей в горсть. Андрей никак не прокомментировал его реплику про родителей. Давно знал, что лучше не лезть в эти сложные, полные взаимных и застарелых обид отношения. Все равно ничего путного не посоветуешь, а в итоге еще и виноватым останешься. Ну их нафиг, короче. Про отца лишний раз вообще не стоило напоминать. Потому что на него Миха чересчур обостренно реагировал. Либо включал наигранный игнор с картинным пофигизмом, либо вспыхивал, как облитый керосином стог сена. — А чая глотнешь, Андрюх? — помешав пельмени, спросил он и, не дожидаясь ответа, щёлкнул кнопкой на чайнике. — Пиво не предлагаю. Самому от него уже тошно. Кому, е-мае, такие длинные праздники понадобились? — Большим начальниками, — предположил Андрей и, видя озадаченный Михин взгляд, решил развить эту тему: — Че такое два дня на Новый год? Нет-ниче. Народ, поди, косяком на больняк валил, начиная со второго января. Вот и решили, что проще уже всех официально отпустить. — Думаешь? — Ну. Миха смотрел на него какое-то время, напряженно сжав губы в нитку. Явно держался из последних сил, чтобы не заржать. Но потом все-таки прыснул, сначала коротко и тихо, а дальше захохотал уже в голос. Обнял себя рукой поперёк живота, другой упёрся в столешницу. Глядя на него, Андрей тоже засмеялся. Больно уж заразительным оказалось чужое веселье. Чайник особенно громко забулькал, закипая, и отключился с громким клацаньем. Миха растер выступившие в уголках глаз слезы, хохотнул еще пару раз, откашлялся и разлил кипяток по кружкам. Свою отставил в сторону, а Андрею, не спрашивая, долил холодной воды из фильтра. — Добавь лаврушки в пельмени, — посоветовал Андрей. — И перчик горошком, штучки три. — Ага, сейчас. Главное, чтобы потом этот горошек на зуб не попался. Андрей понимающе покивал. Миха отвернулся, проверил в несколько верхних шкафчиков, пока не открыл нужный, в котором обнаружился настоящий приправочный арсенал. Не меньше десятка баночек, ровный, как по линеечке рядок, и на каждой наклейка с обозначением содержимого. Олино, видимо, наследство. Судя по Михиному растерянному виду, о таких запасах у себя под носом он даже не подозревал. Вот у Андрея на кухне все было устроено гораздо проще. Соль, перец и лавровый лист — не запутаешься. Он тоже не отличался кулинарными талантами, но, в отличие от Михи, мог хотя бы сварить макароны и пожарить картошку без ущерба для здоровья. Впрочем, с мамиными пельменями Миха все-таки успешно справился. Вскоре он устроился за столом напротив Андрея с дымящейся тарелкой, неровно порезанными ломтями хлеба и контейнером салата. — Фыкардос, — объявил Миха, набив рот. — На здоровье, — отозвался Андрей. — Слушай, Андрюх, — расправившись с половиной порции, вновь заговорил Миза. — А ты знал, что Сида отключали от комбика во время концертов, чтобы он остальных, это самое, не сбивал? Андрей отрицательно покачал головой. Фанатом Sex Рistols он был поскольку-постольку. Это Миха мог часами обсуждать их музыку и биографию. Особенно то, что касалось Вишеса. — Я, прикинь, тоже недавно только узнал. Там еще такая тема была, что у половины песен бас-партию Глен Метлок на записях играл. — Получается, Сида там чисто по дружбе держали, — сделал вывод Андрей. — Типа того. «А распались они из-за того, что Джонни устал терпеть этот вечно обдолбанный балласт рядом с собой, — подсказал голос внутри головы. — Ничего не напоминает?» Андрей вцепился в кружку с чаем и сделал пару больших глотков. Не напоминает. Конечно, нет. Миха и Сид разве что иглами на башке похожи. «Ну и любовью к другим иглам, да». Он завязал, — мысленно огрызнулся Андрей. «Надолго ли…» — Во! — будто опомнившись, вскинулся Миха. — Ещё кое-что хотел тебе показать. Щас. Он подорвался со стула, поставил пустую тарелку в раковину и поспешно скрылся в коридоре. — Смотри сюда, короче. — Он притащил свою гитару и устроился с ней на стуле перед Андреем. — В общем, это, помнишь песню «Холидэйз ин зе сан»? — Это Пистолеты опять, что ли? — Да. — И Миха наиграл несколько аккордов. Мелодию Андрей узнал. В свое время часто слышал её и ещё парочку похожих у Михи дома. — С ней, это самое, вот что интересно. Я тут, пока в себя от праздников приходил, е-мае, решил старенькое переслушать. И, короче, понял, что они на гитаре вообще в ритм не попадают. Понимаешь, да? — Не очень, — признался Андрей. — Гляди внимательно, — Миха вытянул руки над грифом и отбил ладонями ритм. — Вот так, восьмыми сможешь, а я сыграю. Он наклонился чуть вбок, дотянулся рукой до выдвижного кухонного шкафчика, погремел внутри вилками-ложками и извлёк на свет деревянную лопатку. — Во, ей можешь по столу стучать, так даже лучше будет. И считать, как я показал: раз-и, два-и, три-и, четыре-и. Возбужденно блестя глазами, он почти впихнул лопатку Андрею в руки, кивнул и замер в ожидании. Андрей сообразил, что начинать в любом случае ему, и принялся отбивать нужный ритм. Сперва Миха брал аккорды молча, только следил за лицом Андрея — понимает или нет. Потом принялся объяснять про доли и синкопы, и что Стив Джонс не попадал ни туда, ни сюда, но получалось все равно круто и очень по-панковски. На последнем сравнении Миха вдруг открыто и совсем по мальчишечьи рассмеялся, и сердце у Андрея разом оборвалось в пятки. От внезапно всколыхнувшихся чувств в груди стало тесно. Кухня подернулась рябью, знакомая картинка распалась на куски. Они будто перенеслись отсюда на пятнадцать лет назад и снова оказались в квартире у Михиных родителей. Где возбужденный, радостный Миха вот так же заразительно хохотал во весь голос, сбивчиво рассказывая какую-нибудь историю. А потом, пока домой не вернулся его вечно хмурый отец, еще обязательно что-то играл Андрею на гитаре: свое или не свое, но горячо любимое. Образ из прошлого чудом пробился сквозь время и слился с Михой из настоящего, наложился, как влитой, и глазам вдруг сделалось очень горячо, почти больно. Андрей сморгнул, вновь посмотрел на преисполненного энтузиазмом и неподдельным интересом Миху, на его разрумянившиеся щеки, горящую улыбку, и понял, что просто не может не любоваться им. Миха, так искренне чем-то увлеченный, его буквально завораживал. Андрей отложил лопатку на стол, подался вперед и прижал ладонью гриф, обрывая мелодию. Миха вскинул на него растерянный, вопросительный взгляд. Но стоило его глазам встретиться с глазами Андрея, и мимолетное напряжение сразу рассеялось. Миха аккуратно, как-то даже показательно неспешно отставил гитару в угол за спинку стула, а после порывисто развернулся обратно. — А я хотел тебе кое-что из нового сыграть, — насмешливо, немного растягивая слова, произнес он и прикусил нижнюю губу, словно пытался спрятать улыбку. — Потом сыграешь. — Голос, на удивление, не подвел, произнесенные слова прозвучали твёрдо и многообещающе. Миха все-таки улыбнулся, посмотрел исподлобья со знакомым вызовом и наглой провокацией, и Андрей решил: а пошло оно все! Он так резко поднялся со своего стула, что ножки жалобно скрипнули, проезжаясь по плитке. Миха запрокинул голову, прожигая его взглядом снизу вверх и продолжая улыбаться. Он ничего не говорил, но Андрей все равно слышал: «Иди ко мне. Ну, смелее, че тормозишь, е-мае». Миха опять облизал нижнюю губу, и от разгоревшегося бесстыдного возбуждения перехватило дыхание. Андрей ухватил его за плечо, дернул на себя, вынуждая подняться, обхватил голову ладонями и прижался ко рту, целуя жадно, мокро и развязно — так, как хотел и мечтал. Миха с готовностью ответил, будто только этого и ждал. Разомкнул губы, впуская язык Андрея, позволил вылизать кромку зубов, проникнуть глубже, почти без сопротивления отдал инициативу. От острого желания внутри все завибрировало, низ живота полыхнул жаром. Одну руку Андрей переместил Михе на затылок, вплетая пальцы в мягкие пряди. Второй скользнул по груди вниз к животу, задрал край мягкой домашней футболки и прижал ладонь к обжигающе горячей коже. Погладил, чувствуя, как подрагивают от прикосновений мышцы, и как Миха напрягается каждый раз, стоит только чуть съехать рукой к паху. А там под тонким слоем одежды уже отчётливо выделялся крепкий член, который так и хотелось сжать, потрогать, очертить по контуру, а ещё взять его в рот, насадиться горлом, принять как можно больше. От этих мыслей плавились мозги, и возбуждение делалось совсем уж нестерпимым. Прикусив Михину нижнюю губу напоследок, Андрей все-таки разорвал поцелуй. Оттянул его голову назад, вынуждая открыть горло, и тут же уткнулся носом в шею, вдыхая такой знакомый, такой выразительный и такой любимый запах. Он нежно провел губами по коже, прихватил её пару раз, а руку, до этого поглаживающую живот, все же опустил ниже и прижал к вздыбленному члену. — Е-мае, Андрюха… — со стоном выдохнул Миха, толкаясь навстречу его ладони. — Как же я соскучился… блин… — Я тоже, Мих, — продолжая терзать его шею и наглаживать член, отозвался Андрей. — Но сперва надо в душ. — Уже не надо, — с тихим хрипловатым смешком сказал Миха. — Я ж знал, что ты приедешь… м-м-м… — Он прервался, застонал, когда Андрей особенно сильно сжал его член через одежду, а потом на выдохе закончил: — Подготовился. На пару секунд Андрей замер, прикрыл глаза, давая себе время собраться с мыслями и хоть немного успокоиться. Потому что стоило представить, как там Миха подготавливался, и в паху разлилось томное тепло, а голова наполнилась тяжелой мутью. Он ведь растягивал себя, да? Просовывал пальцы внутрь? Трогал себя там? Ну, конечно, как иначе. А ещё наверняка дико нервничал и пыхтел от стараний как паровоз. Хорошее воображение и яркая фантазия никогда Андрея не подводили. А сейчас они и подавно разыгрались с удвоенной силой. Он так ясно увидел голого распаренного Миху в душе, будто стоял там вместе с ним. И россыпь прозрачных капель на его плечах, и тонкие водяные дорожки, сбегавшие вниз по груди, и крупный уже привставший член в окружении намокших паховых волос, и заведенную назад руку. Плохо соображая, Андрей рухнул перед Михой на колени и тотчас сдернул вниз его шорты вместе с трусами. Он должен был убедиться, черт возьми! Должен был сам все проверить сию секунду. Миха обескураженно ахнул, его член качнулся у Андрея перед лицом, яйца судорожно поджались. Потеряв точку опоры, он сначала чуть не врезался в угол стола, а потом все же провалился спиной к стене. Сам Андрей тоже пребольно ушиб локоть о мойку — в тесной кухне было не развернуться — но едва ли обратил внимание на такую мелочь. Он весь сосредоточился на Михе, на его нетерпеливо подрагивающих бёдрах, густом запахе, коротких сдавленных стонах. Андрей неимоверным усилием воли разжал пальцы, все ещё стискивавшие ткань шортов, и обхватил ладонью горячий член. Миха дернулся, как от удара, по его телу прошла ощутимая волна дрожи. Это только начало, Мих, мысленно предупредил Андрей. Крепче стиснул ствол и вызывающе, порнографически очертил головкой губы, вскинул на Миху глаза, проверяя реакцию, а после неторопливо слизал выступившую смазку и взял наконец в рот. Миха длинно громко застонал, толкнулся навстречу и положил руку Андрею на макушку. Не надавил, а осторожно пропустил волосы между пальцами, мягко погладил, взъерошил. У Андрея аж мурашки по спине побежали от удовольствия. Он прижался к ласкающей ладони затылком, поерзал, прикрыл глаза, а потом продолжил сосать, с каждым движением все глубже насаживаясь ртом на член. Миха тоже быстро вошёл во вкус. Если в начале он терпел, держался и старался не слишком активно двигать бедрами, то теперь разошелся, перестал скромничать и принялся толкаться Андрею между губ настойчиво и жадно. Как же сладко он отдавался, как несдержанно стонал и рычал, как непристойно задирал свою футболку, оголяя живот, как красиво прогибался, прижимаясь к стене одними лопатками, и как кайфово было ему сосать. Андрей старался не думать о своем прижатом джинсами члене и уж тем более, не пытался его поправить, потому что знал, стоит коснуться себя там, и он сразу кончит. Зато ничего не мешало ему трогать Миху, где хочется. Продолжая активно работать губами и языком, Андрей погладил свободной рукой Михину ягодицу, нырнул пальцами в ложбинку и, едва касаясь, обвел кончиками вход. — Стой, Андрюх. Не надо, е-мае! — воспротивился Миха. Впрочем, как-то совсем неубедительно. Андрей настойчивее потрогал неплотно сжатую дырку, надавил на мягкие края. Да, не врал, действительно готовился. Растягивал — так уж точно. Ни на секунду не прекращая скользить губами и кулаком по члену, Андрей принялся разминать упругие мышцы. Он не пытался протолкнуть пальцы на сухую глубоко, но раздразнивал, осторожно ласкал, проникая внутрь совсем немного. Миха от его стараний только сильнее распалялся, рычал, захлебывался воздухом, крутил и поддавал бедрами все интенсивнее, судорожно стискивал ладонь у Андрея в волосах, но, опомнившись, ту же расслаблял. Он будто боялся, что не успеет кончить, и поэтому торопился, рвался получить все быстро и сразу. Но вот в планы Андрея совсем не входил такой скорый финал. Минет, можно сказать, был лишь прелюдией к основному действу. Поэтому он моментально замедлился, когда почувствовал, что Миха завёлся слишком сильно. Выпустил подрагивающий мокрый ствол изо рта, перестал надрачивать дырку, так не доведя до грани, и снова посмотрел вверх. — Пойдем уже в спальню, а, — позвал вкрадчиво и завлекающе. Миха разочарованно фыркнул: — Садист, блин, е-мае. Так нечестно, ты понимаешь? Он оттолкнулся от стены, выпрямился и развёл руки в стороны, возмущённо глядя на Андрея. Его блестящий от слюны и смазки член прижался к животу ярко-красной головкой. — А кто сказал, что будет легко, — усмехнулся Андрей. Показательно медленно стянул Михины шорты до щиколоток и помог ему снять их окончательно, придерживая то за одну, то за другую ногу. — Самому-то ничего не жмет? — кивнув на ширинку Андрея, подозрительно хрипло спросил Миха. — Хочешь проверить? — Андрей демонстративно поправил явственно выделявшийся сквозь джинсы член. Миха в ответ только шумно сглотнул и посмотрел совершенно безумным горящим взглядом. Андрей мимолетно отметил его приоткрытые припухшие губы, растрепанные волосы, испарину на шее и подумал, что видит перед собой ожившую иллюстрацию к фразе «валить и трахать». Как у него получалось выглядеть настолько развратно, ничего особенного при этом не делая, оставалось большой загадкой. В спальне Миха быстро снял свою футболку и отбросил её в сторону. Пока Андрей избавлялся от джинсов, он устроился на кровати, расставив ноги, и начал неторопливо водить кулаком по члену. «О, тяжёлая артиллерия пошла в ход, — как жужжание комара, раздался над ухом противный голос Шута. — Знает зараза, чем тебя соблазнить. Он ведь на то и рассчитывает, Князь, что ты его сейчас трахнешь, и сразу все косяки ему простишь. Шикарно, правда же? И со всех сторон удовольствие». «Отвали», — со злостью подумал Андрей. Не отводя глаз от раскинувшегося на постели Михи, достал из тумбочки резинки и смазку, бросил их на кровать и сам забрался на неё следом. Миха сразу перевернулся на живот. Андрея даже немного умилила такая стеснительность. Что ж, решил он про себя, подготовить Миху как следует можно и в таком положении. Но трахаться они точно будут только лицом к лицу. Андрей щедро выдавил смазку на пальцы, растер, согрел и только после этого приступил к главному. Но как бы он не старался, Миха все равно дернулся, стоило коснуться его между ягодиц и надавить на вход. От напряжения Андрей закусил губу, задержал дыхание, но не остановился. Сперва один палец, потом второй, добавить смазки, осторожно протолкнуть внутрь, провернуть, растянуть, так же аккуратно вытащить. Главное, не спешить и не пороть горячку. Задача вроде бы простая и в то же время совершенно невыполнимая, когда у тебя самого разве что пар из ушей не идёт от возбуждения. — Андрюх, е-мае, че ты там возишься? Давай уже, — слегка повернув голову в сторону, подначил Миха. — Сам предложил, теперь терпи, — намеренно глубоко задвинув пальцы, сказал Андрей. — Да не могу я, блин, — уткнувшись лбом в подушку, выдохнул Миха. Андрей на всякий случай просунул руку ему под живот, нащупал вполне уверенный стояк и успокоился. Ложная тревога, все идёт по плану. — Ещё чуток, Мих. — Он с нажимом скользнул пару раз по гладким стенкам, другой рукой немного потискал выставленные ягодицы, а потом все-таки вытащил пальцы. Миха тотчас же прогнулся сильнее, как большой кошак, и наверняка непроизвольно подался назад. Растянутая, покрасневшая дырка, конвульсивно сжалась. Андрея от этого зрелища совсем повело. Он не удержался, порывисто наклонился к Михе и поцеловал его в поясницу, прошелся губами вдоль линии позвоночника, собирая капли пота, потерся носом, сходя с ума от ощущений. Прикрыл глаза, чтобы хоть как-то остановить собственное безумие. Но Миха, будто нарочно, томно вытянулся под ним, простонал что-то невнятное в подушку и притерся задницей к его паху. Давно готовый, болезненно чувствительный член проехался аккурат по мокрой от смазки ложбинке, и Андрей не узнал свой голос с том голодном рычании, что вырвалось из горла. Он навалился на Миху, пьянея от его запаха, от задушенных стонов, от его крепкого сильного тела под собой, и принялся прикусывать, зализывать, посасывать его загривок, нежный участок кожи за ухом, саму ушную раковину. И конечно, не забывал при этом яростно поддавать бедрами, тереться о подставленную задницу, почти проникать головкой в пульсирующее и такое тесное, несмотря на всю подготовку, узкое, ждущее только его. — Хочу тебя, Андрюха-а-а, — Миха уже выл, произнося его имя, на одной долгой соблазнительно низкой ноте. — Сейчас, — Андрей нехотя оторвался от него, нашёл в складках сбитой постели резинки, порвал зубами упаковку. — Как ты долго, е-мае. Может, так, а? — поглядывая на него из-за плеча, предложил Миха. — Ты ж знаешь, я чистый. Справку тебе приносил. — Ты — чистый, а — я? — раскатывая презерватив по члену, невозмутимо уточнил Андрей. — А чего ты? — Миха аж привстал и развернулся к нему корпусом, подозрительно оглядывая. — Ничего, — поспешил успокоить его Андрей. — Не ревнуй. Внутри все трепетало от предвкушения, жар плескался внизу живота, а разум затягивало концентрированной похотью. Он рывком развернул Миху к себе лицом, заставил его улечься на спину, подпихнул под задницу подушку и устроился между разведенных длинных ног. О, да! Вот теперь можно было как следует его рассмотреть. Горящие глаза, разметавшиеся волосы, тёмные острые соски, вздымающаяся от частого дыхания грудь, налитой, крупный член и такие же тяжёлые яйца за ним. Как же хотелось поскорее вставить ему одним махом, вогнать на всю длину и после оттрахать до изнеможения. Андрей облизнулся. Приставил головку к анусу и мягко надавил. Подготовленные, растянутые мышцы легко промялись под его напором, стенки жарко и тесно обхватили член. Миха поморщился, повернул голову вбок и закрыл лицо рукой. — Не прячься, — попросил Андрей. — Не надо. Я хочу видеть. Видеть, что тебе хорошо со мной. Конец фразы он произнес лишь мысленно, смутился от излишней сентиментальности, а а вот Михину руку отвёл уверенно и твёрдо. Их взгляды пересеклись, и внутри у Андрея все сжалось и завибрировало. Неимоверным усилием воли он удержался от того, чтобы упасть на Миху сверху и наброситься на него с поцелуями. Вместо этого Андрей начал медленно покачивать бедрами, двигаясь внутри него. Поначалу он боялся слишком напирать и разгоняться, и неотрывно, с замиранием сердца следил за реакцией Михи на каждый толчок. Но потом осмелел, поймал нужный темп и ускорился. Теперь он входил резко, с оттяжкой, замирал на пару мгновений и тягуче медленно двигался назад. Все происходило словно во сне. В прекрасном и очень порнографическом. Андрей вбивался в пульсирующее жаркое нутро и неспешно, обстоятельно ласкал рукой большой, чертовски красивый Михин член. От переизбытка ощущений кружилась голова, в ушах стоял ровный гул, и не было уже никаких мыслей, терзаний и сомнений, только дикое первобытное желание, разделённое на двоих. Андрей упустил момент, когда его сильно и резко накрыло безумием. Секунду назад он ещё вполне держал себя в руках, и с восхищением наблюдал, как Миха выгибается ему навстречу идеальной дугой, как он нетерпеливо крутит задницей и сам насаживается на член, как толкается в кулак и громко, бесстыдно стонет, а уже через мгновение как ошалелый вколачивался в тугую дырку и быстро, жестко дрочил. Покорившись этой сумасшедшей долбежке, Миха лишь коротко рычал, запрокинув голову и комкал в кулаках простынь. Волосы у него на висках слиплись от пота, на шее вздулись жилы, мышцы живота то и дело конвульсивно подрагивали. А глаза, затянутые мутью, смотрели расфокусировано и пьяно. Наверное, именно этот пустой бессмысленный взгляд и размотал Андрея окончательно. Мир сузился до сочных шлепков кожи о кожу, срывающего горло крика, бешеной пульсации вокруг члена и густой спермы, залившей ладонь. Оргазм почти вырубил его, почти выкинул из реальности, разбил на тысячу осколков, так сильно скрутил наслаждением, что перехватило дыхание и, кажется, остановилось сердце. Какое-то время Андрей даже не мог двигаться. Просто сидел между Михиных разведенных ног и смотрел, как припухшие покрасневшие края ануса плотно обхватывают его член. Невероятное зрелище. Миха тоже лежал, не шевелясь. Глаза у него были закрыты, на животе, у пупка поблескивали подсыхающие белые капли. Андрей повел совсем чумной, тяжелой головой, отодвинулся, вытаскивая член, обтер руку о простынь, снял презерватив и улегся рядом с Михой на спину. Он чувствовал себя выжатым до капли и ужасно утомлённым. Клонило в сон. Хотелось забраться под одеяло, уткнуться носом в лохматый затылок и дрыхнуть много, много часов подряд. Андрей почти провалился в дрему, когда Миха вдруг повернулся к нему, мягко дотронулся до щеки и легко, очень целомудренно поцеловал. Просто коснулся губами губ, обмениваясь дыханием, а вовсе не пытаясь распались или соблазнить. Но именно эта искренняя непосредственность подняла в душе бурю эмоций, с которой было никак не справиться. Глаза защипало, задергало в носу, в висках застучали молоточки. Андрей зажмурился до цветных кругов под веками и с силой вмял пальцы в крепкое бедро. А Миха, тем временем, оставил в покое его рот и начал покрывать мелкими беспорядочными поцелуями щеки, подбородок, лоб, нос и глаза. У его губ был привкус соли и извечного табака. Он довольно улыбался и целовал так, как будто действительно очень любил и дорожил. И Андрей задыхался от распиравших грудь чувств, обмирал от нежности и понимал, да, кажется, понимал, что имел в виду Шут, когда говорил, что рядом с Михой он превращается в жалкую влюбленную размазню. Но сейчас это открытие не имело никакого значения.