Influential Fiction / Литературное вмешательство

      За время поездки никаких путных мыслей в голову так и не пришло, к тому же сейчас Мью на шатающихся ногах стоит под высотным многоквартирным домом, не понимая, что ему делать дальше. Потому что пи`Ти уж точно не знает номер квартиры Галфа, так как подвозил того лишь до подъезда.              Летние вечера своей комфортной температурой вообще не способствуют отрезвлению, а умыться холодной водой у него пока нет возможности, поэтому Мью нервно вышагивает вдоль длинного дома, взглядом гипнотизируя двери: вдруг за какой-то из них сейчас находится Галф?              Но спирт, наверное, начинает потихоньку нейтрализовываться печенью, потому что одна внятная идея все-таки зарождается в его голове: разблокировать телефон и отправить сообщение, путаясь в буквах:              “Глф мне очнь жаль”              Тот обычно отвечает ему почти сразу, но в этот раз сообщения приходится подождать достаточно долго:              “О чем речь, кхун Мью? Кажется, мы все прояснили еще в ресторане”.              Это официальное обращение прямо кричит о том, какой он идиот и как сильно обидел парня, но все еще затуманенный выпивкой мозг пока не может внятно сообразить о причинах, поэтому подталкивает его к новым глупостям, заставляя записать голосовое сообщение заплетающимся языком:              “Я нпутл с датой, ты потртил время, чтобы про… приехать”.              Слова с трудом поддаются для артикуляции, но зато последующая реакция Галфа — молниеносная:              “Ты — пьян?!”              “Чут-чуть”.              И правда, пить столько вина на пустой желудок — это такая себе идея, за это он еще завтра с утра огребет от своего визажиста, который будет причитать над его отеками.              Парень какое-то время молчит, чтобы потом ударить его словами:              “Надеюсь, что твой друг поможет вам добраться до дома. Хорошего вечера, кхун Мью”.              Перед глазами все плывет из-за горечи и вина, но он все-таки находит кнопку записи голосового:              “Кинн мне не друг”.              Галф, ожидаемо, заглатывает наживку:              “Мне так не показалось. Вы выглядели… весьма близкими друг другу”.              Это что — ревность?       Жадное чудовище внутри довольно урчит, освобожденное алкоголем из почти постоянного заточения.              Безумно хочется спать, поэтому Мью заваливается на лавочку возле входа в дом и кладет телефон возле лица, чтобы лучше видеть входящие сообщения, продолжая невнятно бормотать:              “Мне нужно было учто… уточнить”.              “И что же?”              “Он меня обманывает”.              Галф снова не отвечает, а потом Мью вздрагивает от входящего вызова, и дрожащий палец с трудом проводит по экрану, принимая звонок:              — Галф…              — Ты и правда пьян.              Голос звучит обвиняюще, но он готов визжать от восторга, что из речи ушел официоз и этот блядский “кхун Мью”, поэтому, с трудом выговаривая слова, покорно соглашается:              — Нмного. Я выпил для хрбрости.              — И зачем тебе нужна была храбрость?              — Не пмню, — Мью честно признается, потому что и правда уже еле соображает. — Но я сдлал что-то нехоршее.              Галф молчит и только хмыкает, а он устало прикрывает глаза, только на секундочку, но вздрагивает от вопроса и почти просыпается:              — Ты сам доберешься домой?              — Я уже там, — Мью еле слышно бормочет, ощущая, как его накрывает тяжелая и почти непреодолимая сонливость.              — Тогда почему я слышу шум машин? Зачем ты врешь?              Мимо него и правда проезжает, наверное, кто-то из соседей парня, но Мью обиженно бурчит:              — Я не вру, я взле твоего дма.              — Где?!              Удивленный голос так резанул его по ушам, что он поморщился от все усиливающейся головной боли:              — Не кричи…              — Прости, — тот почему-то моментально послушно переходит на шепот, который еще больше убаюкивает. — Так где ты?              Мью с трудом приоткрывает один глаз и глубокомысленно выдает:              — Возле пальмы.              Потому что как раз сумел различить характерный ствол этого дерева.              — Какой пальмы? — Галф, кажется, сейчас расплачется.              Он готов ему вторить из-за собственного бессилия, всхлипывая:              — Не знаю, какой это вид…              Парень тяжело вздыхает, видимо, смиряясь со своей нелегкой судьбой:              — Оставайся на месте, я сейчас спущусь.              И крайне сложно ослушаться по той простой причине, что руки и ноги уже налились тяжестью и отказываются повиноваться, как и веки, которые вновь предательски опускаются, позволяя на секунду вздремнуть…              — Мью! Проснись! — нежность касается его лба. — Тебе плохо?              Теперь он улыбается, все-таки захватывая пальцами эту приятность:              — Уже хоршо. Мммм, не дергйся.              Но его удовольствие длится недолго, потому что его кто-то пытается поднять:              — Давай, вставай! Не нужно тут спать.              — Не хочу…              Его тело старается сопротивляться, но безуспешно, потому что его все-таки заставляют разместиться в пространстве почти вертикально, а чей-то мягкий шепот уговаривает его:              — Давай, еще немного… Пару шагов — и снова ляжешь.              Но Мью обиженно дуется, когда после обещанного количества его заставляют еще куда-то идти:              — Хочу спать…              — Знаю, но лучше в лифте этого не делать — уж поверь. Тебе точно не нужны такие заголовки на новостных порталах.              Он соглашается с голосом:              — Не нужны…              — Тогда будь хорошим мальчиком, и давай все-таки дойдем до дивана.              На это Мью так радостно кивает, что его ведет куда-то в сторону:              — Я хороший, да!              Ему, наверное, мерещится этот мелодичный смех:              — Да уж, такой “хороший”, что я еле тебя тащу.              Он обиженно смотрит на расплывающееся перед глазами лицо:              — А был бы плохой — не тащил бы?              Усталый вздох становится ответом, как и:              — Идем уже, горе мое.              Но Мью не согласен, хотя принадлежность ему почему-то нравится:              — Не горе, а хороший.              — Хороший, хороший, вот так.              И его практически роняют на какую-то мягкую штуку, которая уж точно удобнее места под пальмой, поэтому он стонет от наслаждения, вытягиваясь в полный рост:              — Мммм…              Что-то нежное вновь касается его лба:              — Жара вроде нет. Голова сильно болит?              Мью пытается понять слова, но они не доходят до почти отключающегося сознания, поэтому лишь утыкается в эту приятную мягкость уже всем лицом:              — Мммм… Так хршо… Не шевелись…              Ему опять слышится этот смешок, но нежность никуда не исчезает — зато исчезает он сам из этого мира, наслаждаясь комфортом и долгожданным темным покоем под закрытыми веками.              Но даже этой неге что-то пытается помешать: как будто небольшие палочки тыкают сначала его ноги, заставляя дернуться, а потом и живот, давя на уже переполненный мочевой пузырь. Мью пытается открыть глаза и махнуть рукой, чтобы скинуть с себя эти палочки, но тело его вообще не слушается — как и нос, раздраженный чем-то и выдающий звонкое чихание, из-за которого все дергается, а палочки тут же исчезают с него, больше не давя.              Ласка, к которой и недолго привыкнуть, вновь касается его лба:              — Что, простыл? Давай пледом накрою, а утром уже примешь лекарство.              Его и правда что-то укутывает, не столь приятное, как то, что контактирует с его головой, но и этого достаточно, чтобы вновь отключиться.              И проснуться уже от того, что дрель пытается просверлить дыру в его бедре. Мью только через какое-то время понимает, что это его телефон, поставленный на вибро-сигнал, а точнее — Пит, который кричит так, что его голова сейчас точно треснет от боли:              — Ты, блять, где?! Если бы ты сейчас не взял трубку, то я бы уже звонил в больницы и полицию! Дал на свою голову тебе несколько часов без присмотра…              Он с трудом обводит взглядом помещение, в котором находится, понимая, что спать в линзах — это вообще отвратительная идея, потому что в глазах по ощущениям сейчас тонна песка, как и пить натощак, потому что его сильно мутит. Но стоит ему наткнуться взглядом на сонного помятого Галфа, который трет опухшие глаза и смотрит на него без удивления, как события прошлого вечера начинают всплывать в его голове, заставляя покраснеть от стыда и просипеть Питу, судорожно пытаясь вспомнить, что у него сегодня по расписанию:              — Я… Со мной все в порядке. Я через час буду на месте.              — Полчаса, Мью — или я за себя не ручаюсь!              Он завершает вызов и не знает, как посмотреть в глаза парню:              — Эммм… Доброе утро?              Тот хмыкает и скрещивает руки на груди:              — Правда?