Нельзя.

      Костяшки пальцев, раковина, лицо — всё ещё больше вязнет в крови. Олегу кажется, что он умывается целую вечность. Ледяная вода на мгновение бодрит, но на вечность не убивает самое ничтожное и самое сильное ощущение — любовь. Казалось ведь, что всему есть граница, предел, черта и тысяча навязчивых синонимов, красивых слов, которые на практике не имеют никакого значения.       Неправильные подобранные для Саши слова — физический результат. Всё произошло так же быстро, как и неожиданно. Перед глазами пелена после удара, а в голове единственная мысль: будь ещё таких ударов хоть двадцать, Олег не перестанет с жадностью хвататься за моменты, в которых всё хорошо, они с Сашей любят друга друга и снова думают о том, как проведут совместный выходной.       Дышать тяжело. Олег поднимает голову и сталкивается с самим с собой в зеркале. На ещё чистом стекле рождается истинный облик человека, отдавшего всего себя в надежде получить за это хоть что-то взаимное. Синяки под глазами давно превратились в ещё более выраженные, чем природные; лицо осунулось, побледнело; привычная физическая выносливость понизилась до усталости от проживания любого дня: будь то выходной или рабочий день.       Эти изменения в себе нужно когда-нибудь перестать игнорировать и приравнивать к каплям воды, стекающим по щекам и высыхающих на них же. Если Олег себя не пожалеет, то ничего не сделает это за него.       — Ну что, Олеж, нашёл кого-то дороже в своей жизни, чем я?       Олег готов поклясться каким угодно высшим силам: он видел за своей спиной этого человека. Да, Сашу.       Глаза зажмурились, как будто бы Олег стал героем самого страшного кошмара, а когда открылись, то тот самый объект, сверлящий взором затылок, не обнаружили.       Нет, это не сон. Олег в этом не сомневается. Он только бессмысленно долго пялится на струйку крови, стекающую по губам, и думает, стоит ли давать ответ в тишину. В пустоте всегда много места, но занимать его понапрасну не стоит.       Ответ встаёт тяжёлым комом в горле. Ответ становится трещащей по швам недошитой болью.       Нет, никого дороже в моей жизни не было никогда и не будет. Но разве это нас спасёт?       — У тебя есть один вариант спастись.       Олег даже не успевает поднять взгляд, но боковым зрением зацепляет силуэт, пролетевший подобно пуле сквозь два плеча. Один вариант? Только не…       — Да, ты прекрасно знаешь какой...       Очередной, но последний хруст звучит в груди, когда вместо зеркала, настенной плитки и кафеля возникает осознание. Оно душит сильно и больно, отпускает на долю секунды и снова начинает мерный круг.       Глаза в стекле находят себя, костяшки пальцев в сотый раз задевают запачканные ноздри.       Свобода. Цена. Расплата.       Олег, пока у него ещё есть выбор, снова выбирает не думать. Времени остаётся совсем мало. Когда Саша переступит порог квартиры, ничего исправить уже будет нельзя. Сейчас же можно. Всегда надо жертвовать ради чего-то хорошего. Таковы законы жизни.       Перерытые несколько раз вещи превращаются в хаос окончательно. Любимые чёрные футболки, разные кольца и украшения, кроссовки, атрибуты, эзотерические предметы — всё сливается в единое пятно. Для Олега на просторной кухне существуют только шесть категорий предметов: чёрная ткань, блокнот, ручка, свечи, кинжал и маленькое зеркальце.       Руки делают всё будто бы под чужим контролем: убирают лишние вещи со стола, расстилают ткань, неоднократно спасавшую при проведении ритуалов. Дрожащие пальцы никак не могут удержать зажигалку, последняя тринадцатая свеча постоянно гаснет. Это «никак» работает в таких обстоятельствах всегда.       Олег сердечно запрещал идти на этот шаг каждому к нему обратившемуся, но в очередной раз забыл про себя. Да и он — это он. Только он полностью осознаёт, что делает. И только он может понимать, какую ответственность придётся нести за написанное тонким, кривым почерком.       Отточенность никогда не отрепетированных действий Олега поражает. Он садится на стул и, не задумываясь, немым дыханием передает неозвученные слова в губы.       Между обрывками глухих мысленных фраз «…разорвать…», «…разлюбить…», «…и как брата…», «…забыть…» Олег успевает вставить и сожаление о том, что он не обдумал всё хорошенько, прежде чем на такое решился. Вот только поворачивать назад уже опасно, а думать о том, что ошибся, идя на такое, тем более.       Дьявол подобных сомнений не любит.       Холодно и одновременно горячо. За спиной мороз, по рукам растекается жар. Непривычное состояние, но нестрашное. Нестрашное? Учащенное дыхание говорит об обратном. Тот, кто может помочь, уже рядом.       — У тебя даже брата не останется. — в голову залезает тот самый голос, обалдатель которого знает даже самую сокровенную причину решиться отдать самое дорогое в обмен на что-то собственными усилиями недостижимое.       — Плевать. — теперь Олег произносит всё вслух. Слово из семи букв — болезненная ложь. Нет, не плевать, но когда всё случится как надо, тогда и не придётся переживать за то, что на Сашу настолько всё равно.       — Ты сам во всём будешь виноват.       А как иначе? Всегда была у Олега такая роль. Виноват в том, что такой плохой брат; виноват в своей безответственности, виноват в том, на что не может повлиять — в чувствах. Сейчас он боится отвести взгляд от маленького зеркальца, поэтому не перестаёт втыкать в пустоту бесконечного стекла, от которого и не следует прятать глаза. И даже в этом он виноват.       — Я знаю. Пламя свеч дрожит. Олег замечает это с помощью бокового зрения. Последняя безмолвная фраза в его голове срывается острым шёпотом. Собеседник всегда знает что, сколько и чего, поэтому симметрично тишине одна из свеч падает на бумагу. Он согласен. Последнее слово за просящим.       Олег застывает с ножом в руке. Что он творит? Ещё Саше предъявлял по поводу его связи с невсегда подходящими силами. Теперь они в этом с поразительной точностью равны. Но если всё сделать правильно, то даже об этом сходстве на следующее утро не придётся вспомнить.       Нельзя было пить вместе с Сашей, нельзя было поддаваться тому расчётливому «я всё знаю», нельзя было, себя не помня, стягивать с него черную футболку, нельзя было делать это десятки раз после… Ещё в начале пути Олега клевала совесть, которую он не захотел слушать. Надежда, любовь, боль, страсть всё собралось в едином организме и, кажется, не выдало нужных расчётов.       «У тебя даже брата не останется», — сказал дьявол. Но почему же он так и не понял, что его уже нет? Если Саша теперь оказывается рядом, то поддерживает он так, как будто бы они действительно знакомы всего несколько месяцев. Если он обнимает, то в объятиях рождается почти что инстинктивная страсть. Олег полюбил, потому что раньше умел это делать. И Саша полюбил, но полюбил из-за азарта, из-за уверенности, что как всегда сделает всё верно.       С недавнего времени Саша — просто любовник, и эту нить пора разорвать. Для дьявола это своеобразная анафема — отречение от человека, который был и верой, и жизнью, и смыслом.       Громкий стук входной двери заставил решиться на этот шаг. Саша определенно что-то почувствовал и, наверное, даже изрезал несколько кварталов бегом; звук ударяющийся об пол обуви слился с резким движением лезвия ножа по ладони.       Олег не поднял взгляда, только перевернул ладонь тыльной стороной вверх. Саша застыл в дверном проёме кухне. Опоздал.       Крупная капля крови упала на лист бумаги. Олег наконец посмотрел в ещё пока самые родные на планете глаза — испуганные, потерянные и всё такие же красивые. Их владелец опоздал.       Договор подписан.