Потерянный мальчик

I'm just some dumb kid

Trying to kid myself

That I got my shit together

Troye Sivan — Lost Boy

      Шестое апреля. Никогда прежде Накахара Чуя так сильно не ждал учебного года. И дело не во внезапном желании учиться, нет. Еще в начале февраля он с трясущимися руками открывал результаты прослушивания в одну из крупнейших в стране школу искусств, и какова же была его радость, когда в списке фамилий мелькнула его собственная. Прошёл!       Музыка всегда была частью его жизни, оставаясь единственной константой, чем-то, что помогало держаться на плаву. За все почти семнадцать лет у него не было ничего столь же ценного и животворящего, кроме, разве что сестры. И теперь у него появилась возможность, настоящая возможность, всерьез заниматься тем, что так сильно волновало его душу. Сложно держать себя в слегка дрожащих от нетерпения руках, но торопиться время не хотело, а потому оставалось лишь ждать, пока пройдёт этот несчастный месяц.

***

      Однако далеко не все разделяли такой настрой. И нет, было бы ложью сказать, что Дазаю Осаму совсем уж все равно было на то, что, спасибо дяде и его связям, он попал в престижнейшую школу искусств, оно-то конечно было приятно, однако источенное тоской сердце не заходилось в бешенном ритме от одной этой мысли, и дыхание от волнения не перехватывало. Парню в принципе на многие вещи с недавних пор было индифферентно. В компании он мог улыбаться и шутить, как и раньше, но вот наедине с собой натягивать маску веселья не было никаких сил. Да и зачем? Все равно никто не видит его кислой мины…       Он бы и рад, быть может, вернуть все, как раньше, но время и ему не идет на уступки, отказываясь повернуться вспять. Вернуть его туда, где было хорошо, тепло и уютно душе…

***

      Вещи, давно поглаженные, висели на спинке стула. Небольшой кирпично-красный чемодан, слегка покоцанный от старости, с собранной одеждой и всякой личной мелочью, уже стоял у двери, цепляя взгляд голубых глаз своего хозяина. Рядом стояла гитара в прочном черном чехле. Торжественной линейки, как таковой не будет, отменили из-за погодных условий, как было сказано в уведомлении, но Чуя и не расстраивался. Ему не терпелось приступить к учебе, казалось, что малейшее промедление обернется ему боком, будто за это «упущенное» время он позабудет все, что знал сам.       Коё на кухне чем-то тихо шуршала. Тихо, но так оглушительно в утренней тишине, отстукивали часы. За окном, зашторенным лишь на половину, гудели машины, торопились по своим делам люди. Встать с утра с постели — та еще задачка, но предвкушение своими острыми иголочками впивалось в спину, не давая лежать сонным пластом, заставляя открывать снова и снова закатывающиеся глаза и тереть лицо ладонями.       Шлепая босыми ногами в ванну, Чуя думал, пытался, глядя в зеркало, как в хрустальный шар, предсказать, как сложиться его первый учебный день. Мятная зубная паста привычным холодком опалила язык, ледяная вода помогла смыть остатки сонливости, а мысль о том, что завтра он проснется уже не в своей спальне, а в общежитии, подгоняла в спину.       И, к слову о спальне парня, там было уютно. Бежевые обои, светлый пол, вся мебель — тоже в нейтральных оттенках. Мягкий диван серо-коричневого цвета был вместо футона. У окна стоял стол, в ящиках которого хранились все канцелярские принадлежности. Гитара, по обычаю своему, прежде стояла в углу комнаты, подпирая комод, где парень держал одежду, а синтезатор занимал свое место у стены, так как там он и не мешался, и до розетки проще достать. На стенах не было постеров или плакатов, да и в целом излишнего декора не было. Ни рамок с фотографиями, ни цветов в горшках, ничего таково они с сестрой не забирали с собой, когда переезжали сюда, в эту небольшую квартирку.       И теперь странным казалось так надолго покидать свою спальню, но оттого так волнительно и трепетно. Это почти что начало новой ступени в жизни!       Голос Коё и стук в двери вырвали из мыслей. — Хэй, ты уснул там, головой в раковине? — беззлобно хихикнула девушка. — Мне тоже нужно в ванну, вообще-то! — Да, прости, сейчас, — с набитым ртом пробубнил парень, сплевывая пасту и промывая щетку. Да уж, задумался… У него такое бывает, он порой действительно выпадает из реальности, погружаясь в собственные мысли.       Закончив с водными процедурами и влив в себя, как обычно, чашку зеленого чая, парень тут же кинулся проверять вещи. А вдруг что забыл?! — Прекрати ты так дергаться, отоото, — улыбаясь, протянула Озаки, поправляя волосы и наблюдая, как мечется ее брат от чемодана к рюкзаку со школьными принадлежностями, оттуда к комоду, и по новому кругу. — Если даже ты что-то забудешь, всегда можно вернуться и забрать. Отсюда до школы всего полчаса пути. — Чуя на это лишь отмахнулся. Еще чего! Он не может позволить себе быть таким безалаберным!       До выхода оставалось минут десять…

***

      В то же время в совершенно другой квартире совершенно по-другому проходили сборы Дазая. Ленивый, по природе своей, шатен, кажется, вовсе не собирался поднимать свою тушку с постели. Мори четыре раза заходил к нему, пытаясь растолкать парня, и три из них встречал лишь безразличное сопение в ответ. Наградила его жизнь таким племянником, что кошмар! Горестно вдохнув все три раза, мужчина пожал плечами и пошел за тяжелой артиллерией.       Стакан холодной воды работает безотказно! Вскочив, Осаму чуть не врезался в дядю, треся мокрой головой, так что брызги с каштановых волос летели во все стороны, шипя и ругаясь сквозь зубы. Подушка и футон тоже вымокли, но не настолько критично. Да какого черта?! — Ты что творишь?! Совсем в маразм ударился?! — мокрое и перекошенное от раздражения лицо с прилипающими к нему непослушными прядями походило на комичную маску. На скулах играли краснючие пятна злости, зубы скрипели так, что окна дрожали. — И тебе доброе утро, Дазай, — хмыкнул Огай, пожимая плечами, в руках держа орудие своего маленького преступления. — Скажи спасибо, что я вообще свое время трачу на твое пробуждение. Кофе ждет на столе.       Парень на это лишь раздраженно фыркнул. Мокрый воротник футболки неприятно прилипал к коже, от стекающих по спине и груди струек словно током прошибало, и сквозняк лучше не делал. Зато сон отшибло!       Кое-как вытерев голову полотенцем и переодевшись, юноша, мурча под нос какую-то мелодию, вышел на кухню. Его вещи тоже уже были сложены с вечера. Ну, то есть как, сложены… Сваляны в огромный комок в чемодан и с трудом в нем застегнуты. Канцелярские принадлежности были просто скинуты в сумку вместе с личными вещами. Да, особой аккуратностью Осаму Дазай не отличался.       Зато вот вредностью — определенно. Вместо того, чтобы благодарно выпить приготовленным ему кофе, он демонстративно вылил его в раковину, делая себе новый. Мори на это лишь закатил глаза. Привык за два с половиной года, наверное. А может его нервы и терпение — особенности профессии. Будучи хирургом со стажем более десяти лет, он уже и не такое видел.       Наспех выпив кофе, юноша сполоснул кружку, не вытирая и оставляя сиротливо стоять на столе, и вернулся в комнату, усаживаясь на футон и залипая в телефоне. Волнения не было, все-таки, он и не особо горел желанием поступать, переживать ему было не о чем.       Минут через пять Мори уехал на работу, велев Дазаю заказать такси и не устраивать никаких выкрутасов, спокойно добраться до школы. Все же порой шатен слушался дядю, и это был именно тот раз, когда идти наперекор не имело смысла.

***

      Здание школы встретило обоих юношей своим величественным видом. Пять этажей, огромное количество окон, широкие парадные двери. На территории, огражденной кованным забором располагалось общежитие для студентов, в тени самого учреждения — крытая сцена, и еще несколько небольших построек были раскиданы тут и там, бросаясь в глаза. Всех новичков собирали в просторном холе школы их новые учебные руководители, делили их на группы в связи с их отделением, а после вели в общежитие и на экскурсию по местности.       Всего отделений было четыре: танцевальное, вокально-инструментальное, художественное и литературное. Пятеро при этом человек стояли перед толпой подростков, держа в руках списки. Они называли их по фамилиям, хотя все, вроде как, и так знали, или, по крайней мере, должны были знать, кто куда попал.       Справа стояла невысокая девушка, едва отличная от учеников. Ее рубинового цвета волосы, стянутые в высокий хвост розовой резинкой, ярко выделялись на фоне, улыбка, вроде как милая, казалась слегка угрожающей, хищной, а в глазах цвета спелой вишни блестело озорство. Она была одета в бордовые спортивные штаны и такого же цвета майку, с накинутой сверху толстовкой, на ногах у нее были легкие черные кроссовки. Теруко Оокура-сенсей, учительница хореографии.       Рядом с этой невысокой, но атлетичной на вид девушкой возвышался над толпой высокий, как каланча, мужчина с черным водопадом волос, безразличным выражением лица, впалыми щеками и глубоко посаженными глазами, одетый в обычный черный костюм. Он глядел на всех безжизненно с высоты своего роста, и одна рука его висела будто у бездушной тряпичной куклы, а вторая сжимала планшет с прикрепленными к нему листами. Говард Ф. Лавкрафт-сенсей, учитель графики.       Чуть левее, выйдя на полшага вперед, стоял приятной наружности немолодой мужчина, рассматривающий учеников лишь одним глазом, так как второй был скрыт за русой челкой. Его светло-коричневый костюм так хорошо сидел на нём, что сложно было представить его в другой одежде. Кроме того, обтянутые плотной кожей перчаток руки сжимали золоченный набалдашник трости, что придавала особой солидности внешнему виду. Не портили приятного лица даже седоватые усы. Это был Нацумэ Сосэки-сенсей, директор.       Предпоследним в этом разношерстном по виду ряду стоял, неловко почесывая шею, мужчина в темной рубашке, бежевом пальто и брюках. Его волосы отливали в свете ламп бордовым, а голубые глаза блестели добротой. Из кармана торчала ручка с явно помятым колпачком, а на серых брюках были заметны следы дорожной пыли. Он не был так уж похож на учителя, но вызывал расположение и симпатию одним своим видом. Ода Сакуносе-сенсей, учитель классической литературы.       И замыкала эту небольшую компанию элегантная женщина с приятными, мягкими чертами лица. Ее густые светло-русые волосы были убраны в тугую прическу, украшенную белым цветком, на мятного цвета изящном платье не было ни единой складочки. Весь ее вид источал легкость, было в нем что-то кокетливо-нежное, почти невинное. Маргарет Митчелл-сенсей, учительница вокала.       Директор заговорил первым, и голос его был хрипловатым, слегка рычащим, не вызывал трепета, но внушал покорность. Нацумэ-сенсей рассказывал кратко историю создания школы, об основных правилах и целях, преследуемых им и его работниками, и закончил свою речь напутствием. Все лаконично и четко, выверенно.       После него заговорила Теруко-сенсей, очень быстро, почти краем слова, обмолвившись о своем направлении. У нее был сильный, звонкий голосок. Учительница не распиналась, сразу начала зачитывать фамилии, приглашая своих учеников подойти к ней, а после, передав слово своему коллеге, повела их в сторону общежития, о чем-то им рассказывая.       Лавкрафт-сенсей говорил тихо. Он вообще не стал рассказывать про свое направление, сразу перейдя к списку. Учеников у него было много, больше, чем у Теруко-сенсей, и все они казались одной цветной толпой, на фоне которой Говард как-то тускнел и мерк. Собрав своих подопечных, словно пастушья собака — стадо, он повел их за собой, тихо отвечая на вопросы.       Чуя весь извелся, ожидая, когда же очередь дойдет до его отделения. Сакуноске-сенсей говорил негромко, слегка неуверенно. Было видно, что сам он учитель без году неделя, но держался ровно, стойко. Он подробно остановился на том, чему будут обучаться его ученики, какие дисциплины им будут преподаваться, и лишь после перешёл к списку. За ним послушным рядком выстроились с десяток подростков и, подражая утятам, увязались за ним, как за мамой-уткой.       Митчелл-сенсей, улыбнувшись оставшимся ученикам, звонким, но не громким, как у Оокуры, например, голосом кратко рассказала о предстоящем обучении, особо уделив внимание тому, что касалось изучению игры на инструментах, отметив, что ученики должны были в индивидуальном порядке выбрав себе то, что по душе и умению, а после стала зачитывать фамилии. Накахара вздрогнул, все еще не до конца веря в происходящее, когда услышал свою. Он прикусил губу, подходя к учительнице, сжимая ладонями ручки своих сумок. Когда список подошел к концу, Маргарет, велев школьникам следовать за ней, повела их из здания школы на улицу, к корпусу общежития, где и остановилась.       Это было длинное строение в восемь этажей высотой. Оно напоминало многострадальные башни-близнецы, соединенные между собой лишь первым этажом. — Так, мальчики и девочки. Общежитие одно, в нем два крыла, слева женское, справа мужское. Коменданты не дадут вам бегать туда-сюда, можете даже не пытаться, это ясно? — все нестройно закивали. Кто-то про себя наверняка думал, как обойти этот запрет, Дазай вот, например, а Чуе, как и немногим другим не было до этого дела. — Те, кто уже внес оплату за первый семестр, подходите ко мне, называете фамилию, я указываю вам номер комнаты, вы расписываетесь. После оставляете свои вещи и возвращаетесь ко мне, я показываю вам как тут все. Всем понятно? — все снова закивали. — Чудно, — в толпе стояла тишина, пока учительница вызывала к себе по одному. Очередь дошла до Осаму. — Дазай-кун, — он подошел. — 1В. Вот тут распишись. Молодец, теперь иди, — Чуя ждал. Ждал, сжимая ручки сумок и кусая губу, стараясь не думать ни о чем, чтобы не пропустить свою фамилию, задумавшись. О, а вот и она! — Накахара-кун, — вздрогнув, юноша подошёл на негнущихся ногах, заглядывая в лист, где были напечатаны его имя и фамилия. — 3В. Расписывайся вот здесь, — она протянула ему ручку. Рыжий послушно чиркнул на листе, и лишь после его пропустили в здание.       Внутри было прохладно, свет не включен. Солнце внутрь тоже не проникало, скрытое тучами. Повернув на право, парень зацепился взглядом за табличку с буквой. «Видимо так тут обозначен этаж» — пронеслось в голове, — «А мне нужно… 3В. Значит третья комната на этаже под буквой В… Необычно.»       Ступеньки у лестницы, ведущей наверх были низкими, но достаточно широкими. По краю была яркая линяя, из которой вырастали перила. Подъем не занял много времени, поиск комнаты — тоже. Спасибо крупным табличкам на дверях.       Тихий скрип. В нос ударил свежий запах освежителя воздуха, а перед глазами открылась для обзора небольшая комнатка, площадью где-то в десять татами. Все в светлых тонах, из стены виднеется встроенный шкаф, в центре стоит низкий столик, окруженный пуфами, напротив двери — довольно большое окно, занавешенное легким тюлем, есть кондиционер. Центрального потолочного освещения не наблюдалось, зато ряд фонарей по углам вполне компенсировал недостаток света.       В комнате уже были двое — высокий паренек с крашенными в рыжий волосами — виднелись отросшие черные корни — и пластырем на носу, разглядывающий вид из окна, и брюнет чахоточного вида, сидящий за столиком в телефоне. На прибытие нового соседа оба отреагировали равнодушно, смерив оценивающими взглядами. — Хэ-эй… Привет? — несколько неуверенно начал юноша, переводя глаза с одного на другого. — Я Накахара. Накахара Чуя. — Вокальное? — тихо и хрипло спросил брюнет, не глядя. — Эм, да… А вы? — крашенный отошел от окна, обходя нового обитателя комнаты. — Тачихара Мичизу, — тонкие губы парня растянулись в усмешку, а ладонь протянулась для рукопожатия. — А этот несчастный плевритик — Акутагава Рюноске. Я с танцевального, он — с художественного. — Приятно познакомиться, — пожимая сухую и теплую ладонь, улыбнулся Чуя. Новые соседи, кажется, были не так уж плохи. — Взаимно. — Аналогично, — Рюноске пожал плечами. — Убрать сумки можешь в шкаф, там три секции, ставь в свободную.       Разувшись и оставив гитару в углу и обувь у входа, рыжий потянул за собой чемодан, подходя к шкафу. Он был действительно вместительным — три, как и сказал Акутагава, отдела, где на каждой верхней полке покоились сложенные футоны, а внизу стояли чужие вещи, отделенные друг от друга деревянными тонкими стенками. Оставив свои пожитки, юноша задвинул дверцу, выдыхая. С приоткрытой створки окна дыхнуло свежим воздухом и запахом дождя. — А вам разве не нужно идти вниз, на экскурсию по местным красотам? — прочистив горло и оглядев парней, спросил Накахара. — Нам уже все показали, — хмыкнул Тачихара-кун. — У Теруко-сенсей, кажется, нескончаемая энергия и сверхзвуковой мотор. — Нам тоже, хотя мы скорее сами себе экскурсию проводили. Этот Лавкрафт-сенсей, кажется, совершенно неразговорчив и жутко неповоротлив. — Ясно…       Окинув на последок взглядом свое новое жилище, Чуя вышел назад в коридор, тут же чуть ли не падая, оказавшись сбитым с ног. Кто-то, видимо, очень спешил, не глядя, куда несется. Раздалось сдавленное «Ох!», и рука этого кого-то в последний миг вцепилась в майку рыжего, дергая на себя. — Прошу меня простить, я сегодня слегка неуклюж, — секунды дезориентации прошлись по мозгам отбойным молотком, прежде чем отступить, позволяя разглядеть виновника этой неловкой ситуации.       «Еще одна каланча!» — недовольно подумал Чуя, снизу-вверх глядя на сбившего его с ног. — «На лицо смазливый. Лохматый. Пахнет приятно… А это что, бинты?»       Насилуя свой мозг, еще звенящий после резких поворотов, Накахара пытался сгенерировать хоть что-то, отдаленно напоминающее слаженную речь, но выдал лишь жалкое: — Куда… Смотри… Прёшь… — язык слегка заплетался, мысли, ударяясь одна об другую, создавали в черепной коробке, создавали резонанс. И только прозвучавший тихий смех несколько отрезвил. — Очаровательно, но боюсь, мне нужно спешить, — но прежде, чем рыжий успел ответить, нарушитель спокойствия уже скрылся за поворотом, быстро топая по лестнице.       Туда же, после секундной заминки, отправился и Чуя, все еще пытаясь уложить в голове произошедшее.       Митчелл-сенсей ждала всех, нетерпеливо притопывая ножкой. В любой момент, если верить метеорологам и собственным глазам, мог ливануть дождь, а в стане ее учеников не хватало двоих. И лишь когда спустился Дазай, а после, через буквально минуту и Чуя, она всплеснула руками. — Ну, наконец-то! Вы долго, молодые люди! — те же, не обращая внимания на учительницу, переглянулись. Вроде и прежде краем глаза натыкались друг на друга, но только после буквального столкновения обратили реальное внимание. — Так, думаю мы можем начать.       Маргарет повела их обратно в школу, а после прямиком на последний — пятый — этаж, где располагалось вокально-инструментальное отделение. Там через весь этаж, словно крупной артерии, тянулся коридор, вдоль которого выделялись на фоне светлых стен коричневые двери, украшенные табличками с наименованиями предметов. Учеников внутрь, в кабинеты, не пускали — все-таки не всем везет так, как новичкам, у остальных вовсю идут уроки. После, тщательно вбив в головы подросткам где какой урок проходит, Митчелл-сенсей повела их обратно вниз, позволяя исследовать, где находится кафетерий, где работает директор, где — завучи, администрация и всякое прочее. Туалеты были в каждом конце коридора — две двери, на одной нарисован женский силуэт, на другой — мужской. Когда школьники закончили разглядывать внутренности здания, их повели на улицу, подводя к каждой постройке, рассказывая, что, где и зачем, куда ходить можно, а куда — нельзя. За школой были спортивное поле, огороженное сеткой, и тренажёры для желающих, справа, в тени здания, — сцена, слева — беседка, где проходили порой уроки живописи, отдельно, можно сказать на отшибе, стояла котельная, там же, неподалеку было местно для заезда спецтехники. Перед самой школой был почти мини-парк, усаженный цветущими кустами, украшенный клумбами. Деревья, их было немного, возвышались тут и там, скрывая под своей тенью скамейки. Где-то журчал маленький фонтанчик.       Показывая территорию, Митчелл-сенсей рассказывала о правилах, дресс-коде и всяком таком. Тут все было не так строго, как в обычных среднеобразовательных школах, но все же свой устав имелся. Так, например, нельзя было покидать общежитие без весомых причин после 21:30, нельзя было курить на территории школы, хотя это очевидно, как и запрет на использование мобильных во время занятий. Школьной формы, как таковой, не было — главное, все должно быть приличным и не сильно ярким. Это, скорее всего, было связано с разношерстностью преподаваемых дисциплин. Не потанцуешь особо в рубашке, да и рисовать в пиджаке неудобно и душно, еще и, не дай ками, заляпаешь краской! Длинные волосы следовало заплетать, хотя бы в хвост. Излишняя косметика не приветствовалась.       Все, слушая учительницу, важно кивали с таким видом, будто клятвенно обещались все исполнять.       Дальше был обговорен учебный план со всеми зачетами и выступлениями. В конце концов Маргарет довела ребят до общежития, велев возвращаться в комнаты, обустраиваться, отдыхать и готовиться к завтрашнему дню.       Всю экскурсию Чуя затылком чувствовал чужой взгляд. Это напрягало, но не до невозможности. Приходилось терпеть, чтобы не устраивать сцену перед учительницей. Но когда стены общаги скрыли их от ее любопытных сапфировых глаз, чужой острый локоть болезненно проехался по ребрам рыжего, задевая будто невзначай, но все же явно намеренно. Выдержка затрещала по швам. — Охуел? — грубо, но лаконично спросил Накахара, останавливаясь и глядя на парня. Тот обернулся, улыбаясь почти невинно. — Что, прости? — курчавая голова склонилась к плечу в жесте, который можно было бы счесть милым. — Со слухом проблемы? — Нет, просто не слышу, что ты там лепечешь, — улыбка стала шире, обнажая ряд белых зубов. У Чуи натурально зачесались кулаки от желания поправить чужую челюсть. — Ублюдок… — прошипел Накахара. У него с детства проблемы с эмоциями, вернее с манерой их выражения. Особенно это касалось агрессии. — Как грубо, — шатен подошел ближе, игнорируя своих одноклассников, недоуменно на него воззрившихся. Все это действие происходило на первом этаже общежития, и собравшаяся аудитория явно не располагала к потасовке. Но Чуе отчего-то остро захотелось устроить наглецу выволочку. — Хочешь меня ударить? — кивая на сжатые кулаки, тихо спросил парень. — Не представляешь даже, как сильно, — так же тихо ответил рыжий. — Ударишь — нас обоих отправят к администрации. В первый-то день… Не думаю, что это хороший способ себя зарекомендовать, что скажешь? — голубые глаза внимательно следили за каждым движением бледных губ, периодически поднимаясь, чтобы вглядеться в непроглядный мрак коньячных радужек. — Бинтованный подонок ты, вот что я думаю, — фыркнул в итоге юноша, огибая бесячего одноклассника и вскакивая на первую ступеньку, чтобы скрыться на лестнице, вдогонку слыша: — И мне приятно познакомиться!       Кажется, для Чуи это будет очень учебный длинный год…