Кислота мыслей обдолбыша.

Тебя тошнит. Очень сильно. Живот крутит и болит. Ты крутишься на кровати. Та становится слишком горячей. Ты спускаешься на пол. Ложишься животом на холодный паркет. Рвота перестает стоять в горле. Все возвращается через 15 минут вместе с болью в голове. Ты шатаясь встаёшь. Руки цепляются за стенки, чтобы не упасть. Голова твоя свешена, а глаза смотрят вниз. Ты пытаешься сосредоточиться на дороге. Чувствуешь, как рвота вновь подступает к горлу, но уже быстрее. Но ноги совсем тебя не слушаются. Ты надуваешь щеки из-за рвоты во рту. Добегаешь до туалета, совсем забыв о головокружении. Падаешь перед белым другом на колени и извергаешь содержимое своего желудка. Долго. Мучительно долго. На все это смотрит твой брат. Он поднимает короткие волосы, чтобы не мешались и не пачкались. Сестра смотрит на все со стороны. Она опирается плечом о косяк двери. Зевает. Смотрит не долго. С жалостью. Она бы сказала что-то, да ком в горле не позволяет. Шлёпает босыми ногами по полу. Тихо прикрывает дверь в комнату. Свет белой лампочки освещает укутанную в мрак прихожую. Вот твои кеды и школьные туфли сестры, а вот парка Такеоми, старенькая и помятая, как и ее хозяин. Ложка для обуви. Тумбочка с кучей хлама на ней. Крючки для ключей. Их три. На первом твои с брелком-лягушкой. Потом ключи сестры с кучей розовых побрякушек на них. И ключи старшего — строгие, ключ от верхнего и нижнего замков. Глаза слепит от света. Это отвратительное ощущение. Холодно. Кости ломает. Голова раскалывается на две половины. Между изверганием ужина из себя, ты извергаешь извинения перед братом. Плачешь и извиняешься. Тебе впрямь очень стыдно. Он так много натерпелся с тобой. А ты всегда на одни и те же грабли. Уже сидя в горячей ванне ты задумался, нужно ли тебе все это. Может, пора это все закончить? Пора закончить с проблемой по имени Харучиё Акаши. В ванне набран кипяток. От него исходит пар, что заполняет комнату. Волосы Хару собраны заколкой, резинкой их собрать не получилось. Ни у Такеоми, ни у самого Харучиё. Потому старший принял решение заколоть все заколкой. Чёлку собирать не стал. Все равно выпадет и намокнет. Какая разница, от пота или от воды. Акаши вздыхает и мысленно топит самого себя. Шторка закрывает свет с той стороны. Харучиё с этой. В ванную заходит Такеоми. Он включает воду в раковине и моет руки. — Оми, прости меня пожалуйста… — Все лучше, чем ты думаешь. Я не зол. Ты ведь не наблевал на ковер в своей комнате или на пол прихожей. — Нет, не за это прости… Ну, за то, что я твой брат. — Что за глупости из тебя лезут? Не всё выблевал еще? — Ну, я приношу только проблемы. Прости. — Сенджу тоже. И что, теперь мне застрелиться? Вы по-прежнему моя семья. Я вас люблю. — Я тоже вас люблю. Очень сильно. — Мы тебя тоже. Влажные волосы растекаются по подушке. Харучиё лежит боком на кровати и ищет в контактах номер. Номер Кена Рюгуджи. Только он сейчас приходил в голову и выедался едкой строчкой на черепе. Он был ему нужен. Не просто нужен. Он нуждался в Рюджи. В его больших ладонях, гладящих по голове и спине. В его тихом, пронзающем на сквозь, голосе, говорящем самые важные слова. В тепле его тела, что иногда Кен был готов отдавать ему с полна, не оставляя себе ничего. Он так нуждался в этом сожалении, он нуждался в человеке, который так же сильно нуждался в нем. Долгие гудки, которые затягивают в бесконечность. Тихое «Хару» на том конце. Рюгуджи волнуется. Это не его, но он делает. — Скажи Кен, я ведь проблема, да? — Что? Ты о чём? — Ну от меня одни проблемы. Даже у тебя они есть из-за меня. — Нет, Хару, милый. Послушай. Ты часть моей жизни и если твоя жизнь такова, я не против. — То есть, если меня это устраивает ты не против? В глазах все расплывется. Обои с котиками расплываются в слезах. Их много. Очень много. Кажется, что эти слезы стекают на пол. Образуют лужу. Создают новый океан. С солёной от обиды водой. — Я не против. — Спасибо. — Хару шлёпает мокнущими ресницами по слезам и всхлипывает. Дыхание сбивается, временами кажется, что он сейчас задохнётся. — Мне приехать? — Да, пожалуйста. — Я буду через 15 минут. — Кен? — Да, милый? — Я тебя люблю. — Я тебя тоже. Телефон издал тихий писк. Кен положил трубку. Акаши тяжело встает с кровати. Трясущиеся судорогой руки плохая опора. Ногами ищет шлепки. Не босиком же выходить на этаж. Хотя, холод не волновал Харучиё, он ведь пошёл в одной футболке. Длинной, доставшейся от брата, как та что он больше не оденет. Дома то ходить можно. Сенджу долго пыталась утащить футболку себе, но не смогла. Такеоми страшен в гневе. На улице недавно моросил дождь. Сейчас густые чёрные облака ушли и открыли вид на сотни ярких точек. Облокотившись на перила, упираясь кулаком в подбородок, Акаши смотрел на звезды. Свет фар дальнего виденья ослепил глаза привыкшие к темноте. Но это не злило. Даже наоборот, радовало. Харучиё помахал другу рукой.Тот заглушил мотор и поднявшись по лестнице, упал в чужие объятия. Такие теплые. По истине нужные и желанные. — Прости, что посреди ночи дёрнул. — Если это ты, то я даже рад. — утыкаясь лбом в чужой лоб. Акаши взял Кена за щеки ладонями и улыбнулся. — Спасибо, что рядом. — Я бы не простил себе того, что ты плачешь.