Кислота мыслей обдолбыша.

Мысль приходит внезапно. Она очень вязкая, неприятная, но такая заманчивая, как будто не такая плохая. Ты мусолишь ее, слюнявишь, прожевываешь. Не получается. Не получается ее проглотить. Ты выплёвываешь её, рассматриваешь ошмётки на столе, пока слюна расплывается. Ты хочешь блевать. Да — ты. Я сказала ты хочешь блевать. Ты бежишь в ванную, не добегаешь. По полу растекается твой завтрак. Видя блевоту на полу снова тошнит. Твои белые волосы почти касаются лужи на полу. Ты садишься у стены и откидываешь голову вверх. В глазах летают самолетики. Руки трясутся. Такеоми скоро придёт. Тебе пизда. За то, что накурился, а потом за то, что ты не убрал блевоту. Твое тело падает на пол боком. Ты смотришь, как твои волосы соприкасаются с кусочками утренней яичницы. Ты так не хочешь вставать. Даже когда твой брат пизданул в тебя тяжелой кружкой. И когда он сам тебя поднял. Донес до ванны. Неаккуратно кинул внутрь. Не раздевая тебя, он включает душ. Вода холодная. Пока он тебя моет ты плачешь. Брат сжимает твои волосы, выжимая воду из них. Он кидает в тебя душем и уходит. Злится. Матерится. Даже чересчур часто. Кажись блевоту убирает. Ты нелепо встаёшь и шатаешься. Мочишь пол в ванной. Хлюпаешь до комнаты. Скидываешь домашний шмот и откидываешь на пару часов. Хотя бы на пару. Утром руки перестают трястись. Волосы пахнут сыростью. Хочется, чтобы их не было. Ты встаёшь с кровати. Она тоже сырая. Тебе похуй. Кристаллически похуй. Твои паучьи лапки цепляются за хлипкую ручку двери. Она металлическая и холодная. Дверь со скрипом открывается. Ты громко топаешь. На тебя обращает внимание Сенжду. Она сидит в маленькой кухне, на стене которой, то и дело, висят полки с дерьмом, которое накупил Такеоми. Девушка пьет чай из кружки с Хеллоу Китти и неловко тебе улыбается. Харучиё стоит у зеркала. Его волосы мокрые и воняют сыростью. В руках парня ножницы, а в кулаке сжаты волосы. Он с намерением отрезать их нахуй чикает прибором. Волосы падают на пол. Теперь волос осталось примерно по скулы. Не так много, но достаточно, чтобы сырость не поселилась в носу всякий раз, когда он просыпается. Костлявые руки собирают светлые волосы. В толкан кидать нельзя. Такеоми опять будет бухтеть, а это страшный кошмар для Хару. Загнав немного волос под стиральную машинку, Акаши открывает дверь и проходит в кухню. К мусорке. Сенджу наблюдает за театром одного актера. А нет. Теперь двух. Такеоми, стоящий у плиты, смотрит на новую стрижку в стиле я-отхуярил-себе-половину-волос-потому-что-я-долбоеб и выдает: — В следующий раз запру тебя в комнате, еблан. — Все равно блевоту ты будешь убирать. — язвит Хару и повторно идет в ванную. Во рту, как будто белки нассали. Да и ебальник надо умыть. Вода сначала холодная, потом обжигающе горячая. Хару отдергивает руки и шипит. Зубная щетка неохотно водит по полости рта. Пена капает в раковину. Акаши усмехается ее сходству со спермой. А потом начинает вспоминать откуда знает, как изо рта может капать сперма. Ах да, Майки. Парень вздëргивает голову и растягивает уголки губ в разные стороны. Нет не улыбается. Ему пиздец как неприятно это вспоминать. Вернувшись на кухню, она оказывается пустой. — Лол, правильно что съебались. — усмехается блондин. И впрямь. Сенджу и Такеоми уже ушли. Значит Акаши может прогулять школу. Нет, сегодня без обдолбышей и мокрых кроватей завтра. Сегодня только очередная хуйня, придуманная Сано. Слава господню, он не предлагал ебаться с ним. Только с Кеном. Не то чтобы Харучиё сильно возникал. Он был против, но этот взгляд был настолько устрашающим, что он ахуел от жизни. Секс с Рюгуджи или потеря ебальника? Выбор только за тобой, Хару. Это было не больно. Ну может немного. Рюгуджи старался быть нежным. Очень мило. Харучиё снова похуй. Ему уже нечего терять. Только избегать очередной встречи и дрочки Сано. — Вот это извращения. Чтобы подрочить нужно собрать меня и Кена. Лол. — поедая упаковку клубничного йогурта сестры, вслух говорит Акаши. Харучиё берет в руки телефон. Пальцы быстро находят контакт «Рюджи» — прозвище Кена, которое дал ему Санзу. В телефоне на всю громкость звучат гудки. На звонок отвечают, но ждут начало диалога. Видимо Рюгуджи только проснулся. Очень удивительно. — Как думаешь Майки будет дрочить на каре? — спрашивает Акаши, выскребая остатки йогурта из упаковки. — Чего блять? — Ну, он мне не въебет? Я дохуя волос отстриг. — Харучи, ты конч? Девять утра. Какое нахуй каре? — Ну стрижка такая. — Я это понял. А мне ты это зачем говоришь? — Ну тебе меня трахать. На той стороне трубки слышится тяжелый вздох. Кажется, Кену очень тяжело дается думать. — У нас ведь собрание сегодня. Припрешься? — Ну да. — Вот и узнаем чего скажет Майки. — Какой ты скучный. Тишина повисает в трубке. — Кен, ты сильно занят? — А что, у тебя недержание? — Бля, почему в наших разговорах всё сводится к ебле? — Потому что мы начали общаться после нее. Ты что, впервые решил сделаешь что-то адекватное? — усмехается Рюгуджи, что очень хорошо слышно в трубку. — Да пошел ты, мудила. Акаши скидывает звонок, бросая телефон на диван. Зеленый, мягкий, угловой, расположенный вдоль стены. Очень удобно на нем спать, когда дверь в комнату снова не хочет впускать тебя внутрь, заклинив. Да, немного прохладно, но это не трагедия. Глазами ищет наушники. Неудобные, вечно спадающие, дешевые, но проводящие музыку и воспроизводящие ее, и на том спасибо. А чего ты хотел от такой низкой цены, Хару? Найдя нужное, встаёт. Резко. Слишком резко. Садится обратно. Закрывает глаза. И повторно встаёт, уже аккуратней, держась за стол. На телефон приходит уведомление. Даже сквозь любопытство Акаши пытается делать вид, что ему все равно, пересилив себя он уходит в свою комнату. Переодевается. Какая-то водолазка, вроде старая, от Такеоми, рубашка поверх. Перчатки. Харучиё педантичный до последней клеточки своего прокуренного мозга. Свободные брюки и, кажется, носки с кошками. Да, с кошками. Это все равно не помешает ему накуриться и смеяться над расплывающимися в глазах кошками на ногах. Больше не в силах терпеть и взрываясь от любопытства, Акаши хватает телефон. Кен скоро за ним заедет. — И на кой хуй ты мне тут нужен? — проговаривает написанное блондин. Наверняка, он сейчас показывал Харучиё в экран фак. Но упорно ехал по адресу. Откуда он его знает? Тяжело не знать его, слишком часто приходится отвозить обдолбыша домой. Майки еще в прошлом месяце подумывал о покупке ошейника для Акаши. С адресом и кличкой. В этом даже есть смысл. Ведь иногда слова и не входят, и не выходят из Хару под травкой. А может, Сано просто хотел наконец подписать Хару. Привязать к себе поводком. Прицепить на цепь. Не отпускать. Не смотря на нездоровое влечение к Акаши, Майки просто был рядом с ним. Да, неприлично близко, а что поделать. Это не всегда устраивало самого Хару, но разве это так важно? Главное, чтобы Майки не дулся, а то потом будет лютый треш. Это Акаши уже запомнил. Именно по этой причине он потерял девственность не с симпотной одноклассницей, а с Кеном. Сано умело первые пятнадцать минут доказывал, что это для скрепления коллектива. Тогда всплыл вопрос будут ли это делать остальные? Нет, не будут. Такое особенное задание получили Рюгуджи и Акаши. Потому что особенные. Особенно тупые, чтобы согласиться. Харучиё потирает болящий зад и отправляется за зеленым химозным молочным улуном. Да, из пакетиков. Да, горький. А что поделать. Жизнь не сахарная. Ненавистная трель звонка. Это Кен на всех скоростях примчался, говорить стандартное «Не умер?» и нагло улыбаться. Нет, они не ненавидят друг друга. Просто слишком сильно любят рофлить. Дверь со скрипом отворяется. Как ожидалось. Рюгуджи. — Нет, еще не сдох. — опережая вопрос друга, говорит Хару. — Ну бля. С тобой скучно. — Придумай что-то новое, лады? Потом поговорим. Кен издает недовольное «Ааа», снимая обувь. — Ты чай будешь? — кричит Акаши из кухни. — Валяй. — блондин заходит на кухню и садится на уже привычный диван. — Ты завтракал сегодня? — Ага. Но думаю что буду не против твоих вафель. — Да хер бы тебе. Они не бесплатные. — Бензин в мотоцикле тоже. Гони вафли, куколка. — Ммм… — злостно мычит Харучиё от негодования. — Хорошо, только не еби мозг с утра пораньше. — Это я его еще ебу? — Ну, фактически — да. — доставая из морозилки вафли, констатирует Акаши. — Да бля. На плите зашкварчали вафли. Хару умело их переворачивал, не давая подгореть. Тепло и запах сладкого теста растекся по комнате, а потом и по квартире. Рюгуджи откинул голову вверх, смотря на побеленный потолок и старенькую люстру. Затем закрыл на пару секунд глаза и проснулся от тихого: — Рюджи, вставай, иначе все остынет. — М? — полусонно. — Всё готово, вставай. И впрямь. Вафли. Три большие. На тарелке со звездочками на кайме. Они, примерно, чуть больше ладони. Пахнут приятно и сладко. Напротив стоит кружка с горячим зеленым чаем. Стул небрежно отодвинут. Там сидит Хару. Ну или сидел. Потому что сейчас он снимает фартук путаясь в узлах сзади. Кен улыбается. — Топай сюда, я помогу. — Не нужна мне твоя помощь. Сам справлюсь. — горделиво говорит Акаши, поднимая взгляд с фартука на Рюгуджи. — Ну что за упрямая сука. — блондин недовольно встаёт и подходит к Харучиё. Тот опускает руки вниз, затем возвращает их к передней части туловища. — Так-то лучше.